М. Г.  Григоренко

"И крепость пала..."

Глава 6

Полуостров смерти

Десятого апреля день выдался как по заказу солнечный. По очистившемуся небу плыли редкие обла­ка, подгоняемые балтийским ветерком, по-весеннему пригревало солнце, и моментами появлялось почти не­преодолимое желание расслабиться, расстелить прямо на пыльной земле шинель, лечь, сомкнуть веки и спать, спать, спать... Но желание это и после штурма было несбыточным, потому что волнами накатывались все новые и новые неотложные дела, связанные с очисткой города от мин и фугасов, комендантской службой на переправах, по которым подтягивались в Кенигсберг тылы нашей армии, а из Кенигсберга в наш тыл беско­нечными колоннами, позвякивая привязанными к поя­су котелками и тяжело шаркая по земле непослушными ногами, шли и шли военнопленные немцы. Только вой­сками 11-й гвардейской армии было взято здесь в плен 57 640 вражеских солдат и офицеров. В качестве же трофеев мы захватили около двух тысяч орудий и ми­нометов разных калибров, почти две с половиной тысячи пулеметов, сорок четыре танка и штурмовых орудия, боль­шое количество автомашин, паровозов, вагонов, речных судов и прочего. Боеприпасов же почти не было — все они были израсходованы гитлеровцами при штурме или взорваны при бомбежках.

Утром в частях состоялись торжественные митинги, солдат накормили праздничным обедом: наваристыми щами и густой, хорошо заправленной маслом и мясом кашей, и они, разморенные и уставшие, заснули креп­ким и безмятежным солдатским сном, расположившись кто где — на обочинах дорог, у развалин зданий, в траншеях, окопах и блиндажах. Кое-кому выпало стоять на часах и охранять сон товарищей, потому что немало еще гитлеровцев укрывалось в подвалах и подземельях.

За ночь медленные воды Прегеля несколько поочисти­лись, унесли в залив щепу и остатки разбитых плотов и лодок, но берега реки были до предела захламлены разбитой военной техникой, бочками, бревнами, прово­локой, трупами людей и лошадей. Старые немецкие мо­сты походили на несуразно нависшую над рекой груду искореженного металла. Новые, наведенные нами, качались на понтонах, прогибаясь и поскрипывая под тя­жестью автомашин с грузами.

Часть нашего понтонного парка получила во время форсирования пробоины, отдельные понтоны вышли из строя, и саперы-понтонеры тут же на берегу занимались ремонтом того, что еще можно было привести в рабо­чее состояние и использовать в будущем. С понтонами у нас было туговато, а нам предстояло еще форсировать залив Фришес-Хафф.

Я с офицерами штаба решил осмотреть город, стоив­ший нам столь многих потерь в живой силе и технике, и наметить мероприятия по восстановлению дорог, мостов, да и самого города. Проехать по его улицам и пе­реулкам на машине было невозможно. Центр Кенигсбер­га, особенно в восточной его части, представлял собой сплошные дымящиеся развалины. Воздух пропитался гарью, копотью, пылью.

Группы автоматчиков прочесывали подвалы и уце­левшие дома. На площадях высились горы винтовок, автоматов, ручных пулеметов, с которыми охотно рас­ставались сдавшиеся в плен немецкие солдаты. Изредка попадались гражданские лица. Они смотрели на нас отрешенно и безучастно, как будто все у них было лишь в прошлом. И странно — люди эти, помогавшие фашистам во всем, люди, которые радовались при сообщении о взятии того или иного советского города и желали ско­рейшей победы приспешникам Гитлера, не вызывали в наших сердцах ненависти. Наоборот, жалко было на них смотреть, оглохших от бомбежек, голодных и изму­ченных страхом и бессонными ночами. По распоряжению Галицкого для них организовали пункты питания, и те, кто прослышал об этом, спешили туда, где войсковые повара орудовали половниками. Они-то прекрасно знали, что ни один немец не накормил на оккупированной тер­ритории ни одного нашего человека, будь то женщина или ребенок с опухшими от голода лицами. А тут... По­вара разливали в подставляемые котелки и миски сол­датские щи, совали в протянутые руки пайки хлеба и дивились, что очередь никак не хочет сокращаться.

Кто-то из моих товарищей сказал:

— Все-таки нет предела доброте русского народа. Они наших жен и матерей убивали, а мы от себя кусок отрываем, чтобы они не умерли с голоду.

С ним все молчаливо согласились, но развивать за­тронутую тему никто не стал. Мрачен был лежащий в дымящихся развалинах го­род. Казалось, никаких человеческих сил не хватит, что­бы растащить, расчистить эти руины, засыпать воронки, ликвидировать завалы, что-то восстановить, а в основ­ном построить заново. Однако душа радовалась при взгляде на эти развалины: гнездо воинствующего прус­сачества, в котором из поколения в поколение переда­вались и воспитывались ненависть к соседним народам, мечты о пресловутом «Дранг нах Остен» — походе на Во­сток,— было разрушено, повержено, опрокинуто.

На месте бывшего Кенигсберга вырос мирный, по-современному красивый, с широкими новыми улицами и проспектами город Калининград. И лишь старые фор­ты, сохраненные как музейные экспонаты, да высокие кирпичные стены сгоревшего в огне войны кафедраль­ного собора на острове между рукавами Прегеля, в ко­тором короновались на престол прусские короли, напо­минают о прошлом и заставляют задуматься о буду­щем.

Армия, успешно завершив штурм, готовилась к пе­редислокации на Земландский полуостров добивать вра­га. Нам предстояло разработать маршруты движения войск, проверить на минирование дороги, восстановить или построить заново мосты и переходы.

В ночь на 11 апреля 11-я гвардейская армия перешла в район Рудау — Найхоф, в 12—15 километрах севернее Кенигсберга, чтобы привести в порядок войска после тяжелейших боев, отремонтировать технику, пополнить боеприпасы и дать хоть немного отдохнуть бойцам, что­бы восстановить их силы для предстоящих боев.

Инженерные части принимали пополнение, готовили технику и снаряжение, проводили боевую подготовку воинов, используя опыт штурма Кенигсберга. Штаб ин­женерных войск разрабатывал план инженерного обес­печения боевых действий войск на Земландском полу­острове и форсирования морского пролива Зеетиф в районе морской крепости Пиллау.

Наступление 2-й гвардейской армии захлебнулось. Она не смогла преодолеть мощную оборону немцев. 16 апреля маршал Василевский приказал 11-й гвардейской армии сменить части 2-й гвардейской и 18 апреля на­чать наступление с рубежа Тенкиттен — Розенталь на Пиллау и косу Фрише-Нерунг.

Штаб инженерных войск 2-й гвардейской армии не проводил  глубинной  разведки  и  не  мог  снабдить  нас данными об инженерных сооружениях и заграждениях противника в районе будущих военных действий.

Ясно было лишь одно: противник сдаваться не соби­рается и будет защищаться с неменьшим, а может быть, и с еще большим упорством.

По сравнению с теми расстояниями, которые мне с боями пришлось пройти от Москвы до Кенигсберга, Пиллауский полуостров мог показаться крохотным от­резком военной дороги, проскочить который не стоит ни особых трудов, ни потерь. На войне однако бывает и такое, что подчас и десять, и двадцать километров без единой жертвы пройдешь, а споткнувшись о какой-ни­будь укрепленный противником овражек, целый ба­тальон потеряешь.

Таким вот «овражком» и оказался Пиллауский по­луостров, который являлся естественным продолжением Земландского. Он имел в длину около пятнадцати и ширину от двух до пяти километров. И на этом корот­ком отрезке противник создал шесть оборонительных рубежей с траншеями и противотанковыми рвами, пе­ресекающими полуостров от залива Фришес-Хафф до Балтийского моря. Северную окраину Пиллау стерегли четыре крепостных форта и морская крепость. Коса Фрише-Нерунг также была пересечена шестью оборо­нительными позициями с двумя фортами на северной ее оконечности.

Маршал Василевский, когда К. Н. Галицкий доложил ему о начавшейся смене войск и плане развития наступ­ления в глубину Пиллауского полуострова, сказал ко­мандарму:

— Хорошо разберитесь с противником, тщательно изучите систему его оборонительных сооружений и толь­ко тогда начинайте наступление.

Александр Михайлович учитывал, что сейчас, когда окончательная победа близка, нет необходимости с ходу бросать в бой соединения армии и тем самым нести не­оправданные жертвы. Однако срок готовности армии к наступлению установил жесткий — не позже двадцато­го апреля.

Саперы ремонтировали дороги, обеспечивали выход артиллерии на огневые позиции, строили НП и КП, разминировали территорию, готовили исходный район для наступления войск армии, заготавливали детали мо­стов для преодоления противотанковых рвов, интенсив­но вели инженерную разведку.

Корпусной инженер 16-го гвардейского стрелкового корпуса майор Фролов доложил, что еще «до подхода к переднему краю обороны противника соединений кор­пуса, силами разведвзводов 15, 20 и 35-го отдельных саперных батальонов производилась разведка маршру­тов движения... Разведка была беспрерывной. Саперы-разведчики находились впереди боевых порядков, ведя разведку оборонительных сооружений, заграждений про­тивника и маршрутов движения. Давали полные данные о промежуточных рубежах, которые были насыщены густой сетью траншей и ходов сообщения, бункеров и фортов».

В 11 часов 20 апреля после мощной артподготовки из шестисот стволов и сильных ударов авиации, части 16-го и 36-го гвардейских стрелковых корпусов перешли в наступление.

Взвод разведки 20-го отдельного саперного батальона капитана Д. Я. Обласова установил, что южнее Тен­киттена, в полосе наступления 1-й дивизии, линия обо­роны противника представляет собой густую сеть тран­шей с ходами сообщения и дзотами. В глубине оборо­ны — противотанковый ров, полностью пересекающий полуостров. Северо-восточнее — вторая линия траншей с ходами сообщений к блиндажам. Восточнее Детского курорта — третья линия. За противотанковым рвом отры­ты стрелковые окопы, а перед населенным пунктом Ной­хойзер — четвертая линия траншей.

Сплошной многолетний лес на полуострове создавал преграду для танков, маневр которых ограничивался лишь простреливаемыми гитлеровцами просеками и един­ственным шоссе.

И тем не менее мы были уверены в скором успехе. Пожалуй, даже слишком уверены, так как по плану операции предусматривалось овладеть Пиллау к исходу второго дня наступления.

Соответственно этим планам командир 66-й инженер­но-саперной бригады отдал распоряжения саперным ба­тальонам с выходом пехоты за противотанковый ров сразу же начать строительство мостов через него для прохода танков и самоходных установок. Срок отводил­ся минимальный: тридцать минут на мост. Однако, не­смотря на то, что с началом артподготовки саперы ста­ли перебрасывать к передовой линии детали и материа­лы, ни одного моста построить не удалось. Стрелковые части продвинулись за  день  всего лишь на километр овладев двумя-тремя линиями траншей, несколькими вы­сотками, не дойдя до противотанкового рва.

«Прибыл только с переднего края наших передовых частей,— сообщал в своем донесении на 16 часов 30 ми­нут 20.04.45 г. командир роты разведки 66-й бригады капитан Сорока.— Наша пехота вплотную не дошла к противотанковому рву. Находился я 200 м правее боль­шака, идущего в г. Пиллау. К передку подходят вторые и третьи эшелоны нашей пехоты. Первый эшелон наших частей противник перемолол и не допускает к противо­танковому рву. От переднего края наших войск 300 м в глубину я встретился с командиром 286-го ИСБ. Его са­перы лежат в траншее сзади него. Сидят, ждут, когда пехота перейдет противотанковый ров. Наши танки сто­ят еще на исходных позициях юго-западнее Розен­таля и южнее Тенкиттена. С передовой я продвинулся в глубь своих частей, так как меня вместе с рацией во время артобстрела засыпало землей, по-видимому, мою рацию противник засек. Выслал две группы к переднему краю наших частей с задачей установить размеры про­тивотанкового рва и уточнить обстановку. По рации ни с кем не имею связи, никто не отвечает... По прибытии разведки пришлю письменное донесение».

Через несколько часов:

«Доношу: прибыла группа во главе с мл. сержантом Логуновым, принесла сведения, что наши части юго-за­паднее Тенкиттена по берегу моря прошли через про­тивотанковый ров и ведут бой на южной окраине этого рва. Участок прохода пехотой рва весьма узкий. Пост­ройка переправ через ров невозможна: противник ведет сильный артогонь. 226-й и 243-й ИСБ находятся на юж­ной окраине Тенкиттена. Их обозы с лесоматериалами находятся в этой же деревне. Имеют большие потери в лошадях. В 286-й ИСБ обстановка прежняя».

В 21.30 от капитана Сороки поступает последнее в этот день боевое донесение:

«Доношу, что прибывшая группа, которой руководил ст. лейтенант Курмангалиев, производила разведку про­тивотанкового рва в районе юго-западнее Розенталя. Противотанковый ров был занят противником. Эта груп­па, внезапно столкнувшись с противником, завязала бой и выбила немцев на ту сторону рва. В ходе боя убито 3 немца, но сам Курмангалиев был убит разрывной пу­лей. За нашей разведкой подоспела пехота, но перейти через ров в присутствии разведчиков не смогла. Поверху ров 4—4,5 м глубиной 2 м. Имеется вода 50—70 см. Со старшим лейтенантом Курмангалиевым принимали уча­стие разведчики ефр. Новгородов, ефр. Сметанников и рядовой Вавилов. Вынести с поля Курмангалиева невоз­можно, будем выносить ночью. Документы, ордена и полевая сумка его находятся у меня. В этом же районе на железной дороге имеется четыре ряда надолбов, меж­ду железной дорогой и шоссе проходит противотанковое минное поле. Не удалось узнать — проходит противотан­ковый ров через шоссе или нет, так как подобраться невозможно.

С рацией я отошел назад юго-западнее Розенталя, так как ближе к передку работать с рацией невозможно, так как мешает пехота, где ее очень много, и мешает артогонь противника. Наши саперные батальоны сидят юго-западнее Розенталя в ходе сообщения, который идет вдоль железной дороги. Работ никаких не произво­дят».

Позже капитан Сорока донес, что «ранее я указывал, что наша пехота по берегу моря просочилась через про­тивотанковый ров, но это не уточнено, ибо очень труд­но понять, так как они в этом районе продвинулись вперед, но там их никого не осталось, и ров по-прежне­му у противника».

Столь сложная обстановка складывалась в первый день нашего наступления.

Противник, сосредоточивший на полуострове и косе Фрише-Нерунг около семидесяти тысяч солдат и офице­ров, используя узость фронта, создал плотную эшелони­рованную на всю глубину до Пиллау оборону, которую нашим войскам надо было буквально «прогрызать». Гу­стой лес не позволял наступающим применять танки и осложнял   действия   по   прорыву   обороны   противника.

Следующий день тоже не принес значительных успе­хов. Лишь на отдельных участках удалось прорвать обо­ронительный рубеж и захватить небольшие плацдармы на противоположной стороне рва для последующего на­ступления.

Захвату одного из таких плацдармов способствовало отделение старшего сержанта Михаила Александровича Воробьева из 140-го инженерно-саперного батальона. Этот батальон обеспечивал сопровождение танков 213-й гвардейской краснознаменной танковой бригады. Еще на­кануне четверо саперов Воробьева отличились на раз­ведке минных полей и противотанкового рва в полосе 16-го корпуса. Хотя все подходы ко рву прострелива­лись, саперы сумели скрытно к нему подобраться, де­тально обследовать местность, а на обратном пути вор­вались с тыла в траншею противника, уничтожили не­сколько фашистов и привели с собой четырех пленен­ных гитлеровцев.

При прорыве первой линии обороны западнее Фиш­хаузена, где на пути стрелковых подразделений снова встал серьезной преградой противотанковый ров, Ми­хаил Воробьев под жесточайшим огнем, укрываясь за деревьями, используя каждую складку местности, бук­вально исползал все подходы ко рву и нашел-таки ме­сто, где можно было преодолеть ров с минимальными потерями.

И не только старший сержант Воробьев, а и все са­перы 140-го батальона в период этой наступательной опе­рации проявили себя с самой лучшей стороны. Здесь уместно привести боевой отзыв об их работе командира 213-й танковой бригады гвардии полковника Киселева:

«Во время наступления на г. Пиллау и последующие боевые действия саперы 140-го ИСБ показали образцы сплоченности и организованности в работе и знание са­перного дела.

В оборонительных боях перед Пиллау встретились три противотанковых рва противника больших размеров, где саперами без задержки были проделаны проезды путем засыпки их землей. Комендантская служба на проходах велась точно.

Все танки были пропущены через противотанковый ров. Не было ни одного случая подрыва танков на минах.

Когда танки форсировали пролив и продолжали на­ступление по косе Фрише-Нерунг, здесь движение танков было сильно затруднено, так как проходила одна доро­га и встретился сплошной лес. Дорога сильно изрыта воронками и подорвана, местами делалась жердевая вы­стилка. Здесь также саперы 140-го работали слаженно и организованно — в короткий срок прокладывали пути движения танков. Связь с командирами рот и батальона была регулярная».

22 апреля дела несколько улучшились. К. Н. Галиц­кий ввел в бой дивизии 8-го корпуса, находившиеся во втором эшелоне. Цепляясь за каждый метр земли, про­тивник все же не устоял перед натиском. Первый его оборонительный рубеж был окончательно прорван, и наши  войска  потеснили   врага  еще  на  три  километра, овладев опорными пунктами Лохштадт и Детский ку­рорт.

Капитан Сорока, постоянно ведя инженерную раз­ведку, сообщил, что единственная шоссейная дорога, свя­зывающая Пиллау с Кенигсбергом, подорвана, и по ней не могут пройти ни танки, ни автомашины. Вся надежда на переправы через противотанковый ров. Вот тут-то и досталось саперам 66-й бригады. Только наша пехота оказывалась по ту сторону рва, саперы тут же присту­пали к строительству мостов и переходов. Шесть таких переправ были сделаны в считанные минуты, и по ним пошли в бой танки, самоходные установки, тяжелая артиллерия.

Не только боевые успехи, а и глубокие огорчения принес нам этот день. Неподалеку от городка Нойхаузен, где находился НП 16-го гвардейского стрелкового кор­пуса, от прямого попадания снаряда погиб командир кор­пуса, Герой Советского Союза генерал-майор Степап  Савельевич  Гурьев и был смертельно ранен командую­щий артиллерией корпуса полковник Полецкий Сергей Иванович, скончавшийся 15 мая 1945 года.

«23.04.45 г. батальон выполнил задачу по обеспече­нию продвижения войск на Пиллау. В 16.00 23.04 после сильной артподготовки по боевым порядкам нашей обо­роны, противник перешел в контратаку. 1-я и 3-я роты за­няли оборону. После двухчасового боя противник был отброшен.  1-я и 3-я ИСР истребили до 20 гитлеровцев.

Погибли мл. сержанты Шевелев и Королев, парторг батальона лейтенант Федяев».

Это строки из инженерно-оперативного донесения штаба 286-го батальона. Подобные донесения я получил и из других инженерно-саперных подразделений.

Противник в этот день предпринимал отчаянные по­пытки отбросить наши войска от морской крепости Пил­лау. Каждый из нас хорошо понимал, наверняка пони­мали это и немцы, что день нашей полной победы бли­зок. Враг бился в агонии в надежде на помощь от фю­рера и «перелом в войне», что «ответственно» обещала ему геббельсовская пропаганда. А мы вынуждены были терять людей, многие из которых прошли всю войну, не раз были на шаг от смерти, но тогда она отступала от них, а сейчас вот, в преддверии победы их настигала, и ничего тут нельзя было поделать. Война не щадит ни солдата, ни генерала.

Тяжелые   бои   развернулись   24   апреля   за   опорный пункт Нойхойзер, прикрывавший подступы к Пиллау. Противник бросил сюда танки и подразделения морской пехоты. Юго-западнее Нойхойзера, в одном километре от него, проходил третий, по счету на нашем пути про­тивотанковый ров. Когда наши войска захватили неболь­шой участок этого рва, я приказал комбригу 66-й пере­бросить туда команду саперов и устроить через ров че­тыре перехода. В первую очередь для гусеничного и конного транспорта, а затем один из переходов усовер­шенствовать для проезда автомашин.

С этой задачей успешно справились саперы 243-го батальона, сняв при подходах ко рву 250 противотанко­вых мин. В одном из бункеров саперы обнаружили и обезвредили фугас натяжного действия весом 150 ки­лограммов. Ничего необычного в том, казалось бы, не было — и не такие фугасы приходилось находить и обез­вреживать. Но этот был все-таки особый, с сюрпризом.

От закопанного заподлицо с полом фугаса к входной лестнице была протянута проволока. На проволоке ви­сел кусок нового черного полотна. Стоило кому-нибудь позариться на эту тряпку или просто сдернуть ее для обзора — и взрыв был бы неминуем.

Подобного рода «сюрпризы», рассчитанные на сол­датский интерес, наши саперы «разоблачали» неодно­кратно и хорошо научились обезвреживать их. Помнит­ся, когда саперы 2-го взвода 3-й роты 226-го батальона под руководством лейтенанта Д. А. Малева разминиро­вали дорогу на участке артполигона во время штурма Кенигсберга, они увидели лежащий на земле совершен­но новенький велосипед. На такой «трофей» мог бы «клю­нуть» каждый. И взлетел бы вместе с велосипедом на воздух, потому что возле него была тщательно замаски­рована противопехотная мина. Так же саперы лейте­нанта Малева разминировали якобы брошенные гитару и гармошку.

К утру Нойхойзер был взят, и наши части на правом фланге завязали бои на подступах к Пиллау.

Накануне на НП армии, который располагался в Фиш­хаузене, приехал маршал Василевский. Когда он выра­зил свое намерение побывать у нас, К. Н. Галицкий попытался отговорить Александра Михайловича от этого шага. Несмотря на защищенность лесом и искусственной маскировкой, наблюдательный пункт постоянно обстре­ливался противником из орудий и минометов. Однако доброго совета командарма Василевский не послушался.

Подъезжая к Фишхаузену, он попал под мощный огне­вой налет. Успев вовремя выйти из машины и укрыться в ближайшем окопе, Александр Михайлович лишь по счастливой случайности остался в живых. Машину его разбило разорвавшимся рядом снарядом.

Мы все переживали случившееся, но сделать заме­чание маршалу за такой опрометчивый поступок, ко­нечно же, никто не решился. Все вели себя так, словно на самом деле ничего не произошло. В том числе и сам Василевский.

Александр Михайлович ознакомился со сложившейся обстановкой и, выслушав наши соображения по поводу форсирования морского пролива Зеетиф с ходу, сказал Галицкому:

— Я бы не советовал этого делать, а вы с Григоренко решайте сами. Если получится — честь вам и хвала. Ре­комендовал бы подготовиться два-три дня к форсиро­ванию пролива.

Разработку детального плана форсирования с ходу штаб инженерных войск под руководством штаба ар­мии и во взаимодействии со штабами родов войск и служб полевого управления армии мы завершили еще накануне.

Кузьма Никитович решил не дожидаться, пока наши войска полностью овладеют городом и крепостью Пил­лау, а начать форсирование одновременно со штурмом, в 16 часов 30 минут 25 апреля после получасовой арт­подготовки по северной оконечности косы Фрише-Нерунг.

Дороги к Пиллау после взятия Нойхойзера были по существу открыты, хотя и встречались на нашем пути многочисленные, разбросанные по лесу оборонительные сооружения, в том числе и железобетонные огневые сооружения с орудиями. По наступающим подразделе­ниям также вели огонь орудия крепостной и полевой артиллерии с косы Фрише-Нерунг и южной окраины Пиллау.

К вечеру 25 апреля части 1-й гвардейской стрелковой дивизии вплотную подошли к крепости Пиллау. Справа от нее части 31-й дивизии завязали бой за форт «Плантаге», а 84-я дивизия, наступавшая слева, вышла в район железнодорожной станции и начала очищать городские кварталы.

В штурме форта «Плантаге» участвовали саперы гвар­дии сержанта Кучинского 9-го отдельного штурмового инженерно-саперного  батальона.   После   первых  ударов по форту нашей артиллерии саперы Кучинского выдви­нулись вперед, навели два штурмовых мостика через ров, опоясывающий форт, проделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях и забросали амбра­зуры гранатами. Поднялась в атаку пехота. Гарнизон частично был уничтожен, частично пленен. Гвардии сер­жант Кучинский  водрузил  над фортом  красный флаг.

1-я гвардейская дивизия генерала Толстикова про­должала штурмовать крепость, которая была возведена в начале XVIII века и позже модернизирована. Как и все форты и крепости того времени, ее окружал широкий ров с каменными отвесными стенами трехметровой глу­бины, заполненный водой.

Если смотреть на крепость сверху, то ее форма на­поминала девятиконечную звезду. Немцы не допускали никаких излишеств даже при возведении жилых домов в Восточной Пруссии, на что я сразу же обратил вни­мание. Владельцы особняков еще кое-где украшали свои жилища, но обычные трех-четырехэтажные дома про­изводили неприятное, унылое и даже гнетущее впечат­ление: ровные кирпичные коробки без балконов и лод­жий, стандартные прямоугольники окон, строгие подъ­езды. Казарма, да и только. Возможно, прусские архи­текторы видели в этом особый воспитательный смысл. И толстые в два с половиной, а то и три кирпича стены этих домов клались, думается мне, не только с целью сохранения внутреннего тепла. Наверняка учитывалась их непробиваемость артиллерийскими снарядами. Так и в случае с пиллауской крепостью. Форма девятилу­чевой звезды позволяла прикрывать плотным фланки­рующим огнем все подходы к крепости, не давая про­тивнику возможности поднять голову; отсутствовало так называемое мертвое пространство. Удивляться прихо­дилось смекалке прусских фортификаторов, работавших два столетия назад.

В крепость вело три въезда с железными воротами, забаррикадированными изнутри кирпичом и бетонными блоками. В каждом из них были устроены до десятка амбразур с пулеметами. Гарнизон крепости, как выясни­лось впоследствии, состоял почти из тысячи человек. Ни прямые попадания среднекалиберных авиабомб, ни крупные калибры артиллерийских снарядов не причи­няли по существу никакого вреда многометровой тол­щины кирпичным стенам и арочным перекрытиям. Под­рыв стен крепости взрывчаткой, как это было при взятии ряда кенигсбергских фортов, был затруднен из-за сильного и плотного огня. Подойти к стенам было про­сто невозможно. Поэтому саперы принялись вязать, как во времена Суворова, фашины, заполнять ими ров, го­товить мостки и лестницы.

Взять крепость ночным штурмом с ходу не удалось. Не удалась и попытка овладеть ею утром 26 апреля. На предъявленный гарнизону крепости ультиматум о немедленной капитуляции гитлеровцы ответили отказом. Генерал-майор П. Ф. Толстиков отдал приказ о новом штурме. Почти одновременно с этим на НП армии по­звонил командующий фронтом маршал А. М. Василев­ский и сказал, что сегодня в 23 часа Москва готовится дать салют в честь гвардейцев, овладевших городом и крепостью Пиллау (Официальная дата овладения крепостью Пиллау - 25 апреля, а не 26 апреля. Смотрите приказ ВГК от 25 апреля 1945 г. в «Справочнике» - ред. А.В.). Эти его слова означали, что к этому времени крепость должна быть взята при любых обсто­ятельствах.

Я никогда не был сторонником способов борьбы, ве­дущих к неоправданным потерям. Хотя и бывало, когда сложившаяся обстановка неизбежно требовала жертв. В данном же случае, на мой взгляд, взятие крепости любой ценой к двадцати трем часам не вызывалось не­обходимостью, поскольку на ход боевых действий кре­пость особого влияния не оказывала, будучи блокирован­ной, лишенной помощи извне и находящейся под нашим артиллерийским и минометным огнем. Ее уже не могла поддержать огнем и артиллерия с косы Фрише-Нерунг, потому что тем временем наши десантные отряды, о, ко­торых я скажу позже, высадились на ее северной части и вели упорные бои за расширение плацдарма.

Видимо, в разговоре с маршалом Василевским Вер­ховный Главнокомандующий И. В. Сталин выразил не­удовольствие по поводу затянувшихся боев на этом участке фронта (ведь по предварительному плану мы должны были овладеть Пиллау еще 22 апреля) и по­обещал дать сегодня салют в честь гвардейцев, овладев­ших крепостью. Это было равносильно приказу. Что мог ответить Сталину Василевский? Конечно же, поблагода­рить за доверие и заверить, что к этому времени кре­пость будет в наших руках. Точно так же ответил Ва­силевскому и командарм Галицкий.

Работники политотдела армии ушли в подразделения 1-й гвардейской дивизии, чтобы сказать им о решении Верховного и поднять боевой дух солдат. В дивизию Га­лицкий  направил и  часть  старших  офицеров  полевого управления армии, чтобы помочь организовать штурм этой последней на нашем пути крепости.

Под стены крепости Пиллау командарм бросил все, что имелось в его резерве из боевой техники: десятки орудий крупного калибра, танки, тяжелые самоходно-артиллерийские 152-миллиметровые орудия, сравнитель­но недавно поступившие на вооружение армии. Вся мощь их снарядов была направлена на крепостные ворота и устроенные за ними баррикады, которые не выдержали подобного натиска и рухнули, развалились, к радости на­ших артиллеристов.

В наступившей темноте саперы завалили ров фа­шинами, досками, всем, что оказалось под рукой, и гвар­дейцы 1-й Московской пролетарской дивизии ринулись на последний штурм. Лишь половина гарнизона, оборо­нявшего крепость, осталась в живых. Остальные были уничтожены при штурме. Немало погибло и наших сол­дат и офицеров. А ведь ни с той, ни с другой стороны могло не быть никаких потерь, если бы гитлеровское командование гарнизоном приняло наш ультиматум и не обрекло своих солдат на совершенно бессмысленную гибель.

Теперь Пиллауский полуостров, этот полуостров смерти, был полностью очищен от противника.

Во время штурма города и морской крепости Пиллау я находился в войсках. Кроме всех прочих задач надо было обеспечить продвижение понтонных парков через боевые порядки войск. Эта задача оказалась чрезвычайно трудной. Все улицы были забиты боевой техникой — тан­ками и артиллерией. И не только продвинуть машины с понтонами, но и пройти было невозможно.

Около бетонной стенки вдоль набережной пролива столпилось около тысячи немецких солдат. Они сложили оружие и размахивали белыми флажками. Подошел к ним, спросил: «В чем дело? Чего вы хотите?» Нашелся офицер, который на ломаном русском языке обратился ко мне: «Господин полковник, прикажите отправить нас в тыл».— «Так идите, если сдаетесь. Кто вас держит?» — «Мы боимся. Нас могут расстрелять». Подумалось — прав немец. Пока я искал солдат для конвоирования этих пленных, один наш пулеметчик открыл по немцам огонь. Немцы вынуждены были схватить каждый свое оружие и обороняться. Хорошо, я успел вмешаться, остановить перестрелку и отправить пленных под конвоем в наш тыл.

Штаб инженерных войск подсчитал, что за время этой наступательной операции с 19 по 25 апреля инженерно-саперными подразделениями армии было разминировано около 80 километров дорог, снято и обезврежено 4021 противотанковых и 1810 противопехотных мин, устроено 72 переезда через противотанковые рвы для пропуска танков, построено 14 мостов под тяжелые грузы, взор­вано 28 дотов и огневых точек, разобрано в общей слож­ности более двух километров завалов, обезврежено 37 фугасов, засыпано 216 воронок, разминировано 18 мо­стов, построено 162 блиндажа для командных и наблю­дательных пунктов, приведено в проезжее состояние около 65 километров дорог.

Цифры эти привожу для того, чтобы читатель мог представить, какая поистине гигантская работа была про­делана инженерно-саперными частями армии всего лишь за одну неделю на территории в 45—50 квадратных ки­лометров. При этом надо учесть, что почти половина инженерных войск была задействована в штурмовых отрядах и группах, вела постоянную инженерную развед­ку, проводимую как специальными разведывательными подразделениями, так и отдельными группами саперов.

Десант

Такое в практике других начальников инженер­ных войск в период Великой Отечественной войны встре­чалось редко, а в моей практике — не бывало. Форсиро­вать морской пролив Зеетиф, ширина которого дости­гала восьмисот метров, а в восточной почти километр — это посложнее форсирования оставшихся позади рек.

Пролив этот разделял Пиллауский полуостров и ко­су Фрише-Нерунг, обстреливался расположенной на косе артиллерией противника и орудиями с его боевых ко­раблей и катеров. Армия не имела достаточного количест­ва переправочных средств для форсирования водной пре­грады такой ширины. Тех понтонных парков, амфибий, катеров и лодок, которыми располагали понтонно-мосто­вая и две инженерно-саперных бригады, явно не хватало для переброски на косу нескольких дивизий с полным вооружением. В какой-то мере выручил нас сам против­ник. В районе гавани Пиллау 5-я гвардейская стрелковая дивизия  генерала  Г.  Б.  Петерса успела  захватить  несколько самоходных барж и большое количество различ­ного типа лодок.

Незадолго до операции порядок форсирования мы обсуждали на НП армии. Нас было четверо: командую­щий армией К. Н. Галицкий, начальник штаба армии генерал-майор И. И. Леднев, недавно занявший эту долж­ность вместо ушедшего командовать 16-м корпусом ге­нерала И. И. Семенова, командующий артиллерией ге­нерал-лейтенант П. С. Семенов и я.

Перед нами лежала подробная штабная карта с на­несенной на этот час боевой обстановкой, расположе­нием войск — наших и противника.

—   Главная наша задача,— говорил Галицкий,— состо­ит в том, чтобы упредить врага, захватить северную часть косы Фрише-Нерунг, не дать ему возможности отвести войска и боевую технику из Пиллау. Я отдал приказ нарастить удар из глубины пятой дивизией, которая на­ходилась во втором эшелоне восьмого корпуса. Надеюсь, Петерс справится с поставленной задачей захватить га­вань, не дав немцам успеть вакуироваться. Но вот су­меет ли он с ходу начать форсирование пролива — это вопрос.

—   Сумеет,— уверенно  сказал Петр Сергеевич Семе­нов.— Если что, мои артиллеристы в любую минуту под­держат переправу огнем.

Ненаигранный, неподдельный оптимизм так и исхо­дил от генерала. Петр Сергеевич был человеком кипу­чей энергии. Ежедневно перед началом рабочего дня он проходил пешком 20 километров. А когда после войны мы оба работали в центральном аппарате Министерства обороны, то по утрам в течение часа «разминались» в манеже на Комсомольском проспекте на лошадях С. М. Буденного, который приходил посмотреть на нас. Ездить верхом он уже не мог.

— Поддержишь, если будет кого поддерживать,— за­метил Галицкий и тут же перевел взгляд на Леднева, как бы ожидая, что скажет новый начальник штаба.

В этой должности Иван Иванович Леднев не был но­вичком. Ему осваиваться с ней не пришлось, так как до этого он работал начальником оперативного отдела шта­ба армии, в руках которого сосредоточивалась разработка планов всех наступательных и оборонительных операций армии.

Внешне спокойный, даже флегматичный в какой-то мере, Иван Иванович являл собой образец человека высокого долга и ответственности за порученное ему дело. В вопросах военной теории он был знатоком высочай­шего класса, но эта живущая в нем «военная косточка» не мешала ему живо интересоваться искусством, лите­ратурой, точными науками, из которых он особенно лю­бил и ценил математику и геологию. Суждения его все­гда отличались смелостью и трезвостью, а оценки объ­ективностью. Между собой мы называли Ивана Ивано­вича «ходячей энциклопедией».

—   Потери у Петерса при взятии гавани будут мини­мальными,— твердо сказал Леднев, словно ему заранее был известен весь ход операции.— Немцы в районе га­вани обескровлены предыдущими боями. Сейчас они ду­мают уже не столько о сопротивлении, сколько о спа­сении собственной шкуры. Если Петерс поднажмет, он, думаю, успеет захватить переправочные средства вместе с их экипажами и сможет начать форсирование с ходу.

—   Амфибии успеют подойти к этому времени? — по­вернулся ко мне командарм.

—   Они идут следом за наступающими. Через десять-пятнадцать минут после взятия гавани их можно будет спустить на воду.

—   Хорошо,— удовлетворенно сказал Кузьма Никито­вич и как-то мечтательно произнес: — Вот если бы еще авиация помогла...

И тут, легок на помине, в блиндаж вошел командую­щий 1-й воздушной армией генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин, неожиданно для нас приехавший на НП армии.

—   На ловца и зверь бежит, — обрадовался Галицкий, пожимая руку генерал-полковника. — Скажи честно, смо­жет авиация поддержать нас при форсировании проли­ва? В противном случае нам туго придется, много людей зря потеряем.

—   В принципе помочь можно,— ответил Тимофей Ти­мофеевич.— Тяжелая бомбардировочная  авиация  армии может  произвести   500   самолето-вылетов,   но  только   с разрешения командующего фронтом.

— За этим, думаю, дело не станет,— Кузьма Никито­вич тут же связался с маршалом Василевским, доложил общую обстановку и план форсирования с ходу и по­просил разрешения на дополнительные удары по врагу тяжелой бомбардировочной авиацией. По-видимому, ко­мандующий   фронтом,   согласившись   с   планом,   сказал командарму, чтобы он связался с Т. Т. Хрюкиным, потому что Галицкий тут же сообщил в трубку: — Он здесь у меня, товарищ маршал,— и передал трубку Хрюкину. Переговорив   с   Василевским,   Тимофей   Тимофеевич улыбнулся:

— Считайте, все в порядке. Форсирование будет обес­печено авиацией.

В 19.00 25 апреля К. Н. Галицкий отдал приказ на фор­сирование.

Под первые залпы артиллерийских орудий и мощные удары по врагу тяжелых бомбардировщиков от берега отошли первые амфибии, которыми командовал капитан С. В. Гумедов. Десантом в них были гвардейцы 2-го батальона 17-го стрелкового полка капитана Панарина. Любо было смотреть, как мощные машины, вздымая буруны, на высокой скорости приближаются к берегу косы Фрише-Нерунг. Следом на лодках, катерах и бар­жах начали форсирование залива основные силы полка. Наша инженерная задача — немедля начать переправу танков и орудий. Еду в район гавани. Работающим здесь саперам не хватает понтонов для сооружения паромов. Подзываю офицера: «В чем дело?» Он совершенно спо­койно отвечает, что дороги забиты, машины с понтонами где-то застряли, вот и приходится ждать...

— Ждете? Ждете, когда кто-то за вас дело сделает, а  в это время ваши товарищи там,  на косе,  погибать будут? — все во мне закипело от злости.— Берите взвод понтонеров и, если нельзя проехать, снимайте понтоны с машин и  несите  сюда на руках.  Даю полтора часа сроку. Не будет понтонов — самолично доставлю в три­бунал как саботажника!

В исключительных случаях приходилось действовать и такими методами. Иначе из-за нерасторопности одного можно было потерять сотни бойцов. Жестокая сама по себе война требовала строжайшей дисциплины и испол­нительности.

Через час двадцать минут понтоны были доставлены, а еще через полчаса на собранные паромы взошли танки и поплыли к вражескому берегу.

На землю опускалась ночь. Пролив озарялся освети­тельными ракетами, всполохами залпов орудий с той и с другой стороны, вогнутыми линиями трассирующих пуль и пожарами, вспыхнувшими на катерах, лодках и баржах.

На косе Фрише-Нерунг шла ожесточенная борьба за каждый метр земли. Как и Пиллауский полуостров, коса была нашпигована инженерными оборонительными сооружениями, прорезана траншеями и противотанковы­ми рвами, заполнена минометными и артиллерийскими батареями, минными полями, обмотана спиралями «бру­но» и уставлена проволочными заграждениями. Кроме этого, ее охранял крепостной форт, возведенный в се­веро-западном районе, доты и дзоты вдоль берега и бо­евые корабли, стоявшие частью в самом проливе, а частью на морском рейде.

На инженерные войска возлагалась ответственность обеспечить переправу плавсредствами, что было не про­стым делом. Единственное шоссе на Пиллау было до предела загромождено всевозможным транспортом, во­енной техникой и колоннами воинских частей. Прихо­дилось вмешиваться, вступать в переговоры, ругаться, грозить, но пока все шло по плану. Несмотря на непого­ду, сильный, поднимающий высокую волну ветер и мел­кий дождь, глубокой ночью подразделения 5-й гвардей­ской стрелковой дивизии переправились на вражеский берег и захватили плацдарм в северо-восточной части косы.

В три часа утра 26 апреля приступили к переправе через пролив части 84-й, а в шесть часов — 31-й дивизий. Амфибии — «чудо» тогдашнего времени — челноками сно­вали от берега к берегу, увертываясь от рвущихся в воде снарядов, прячась в тумане дымовой завесы, свое­временно поставленной химической службой армии. Па­ромы, собранные из понтонов с деревянными настилами, медленно и грузно покачиваясь на волнах, несли на се­бе тяжелые танки и самоходные орудия. А на косе все жестче разгорался бой. Саперы готовили проходы для приближающихся к захваченному плацдарму танков.

Устройство первого переезда через противотанковый ров, пересекающий косу, выпало на долю взвода стар­шего лейтенанта Торгова. Плацдарм по ту сторону рва был совсем крохотный, пехота с трудом отбивалась от яростных контратак гитлеровцев и не в состоянии была оградить саперов от огня противника. А переезд нужен был сейчас, немедленно, потому что паромы с танками уже подходили к берегу, и малейшая их задержка могла привести к тому, что они станут для врага удобной не­подвижной мишенью.

— Ребятки, поднажмем, ребятки! — старший лейте­нант сам первым брался за брус, и саперы под­хватывали его, тянули, перекидывали через ров и воз­вращались за следующим.

Падали саперы под градом пуль и осколков, това­рищи оттаскивали раненых в укрытие и вставали на их место. Когда переезд был готов и первый танк сполз с подошедшего к берегу парома и, включив полную ско­рость, пошел на гитлеровцев, Торгов облегченно вздох­нул и обвел усталым потухшим взглядом сгрудившихся возле него саперов. В живых и невредимых от его взво­да осталось всего пять человек, и неизвестно было еще, кто из них доживет до победного дня.

А на другом участке косы в схватку с гитлеровцами вступили саперы третьей роты гвардии 'капитана Фи­наева из 11-го отдельного штурмового инженерно-сапер­ного батальона. Пять дней до этого часа они трениро­вались на специальном учебном полигоне, чтобы четко выполнить задачу по обеспечению пропуска пехоты через инженерные заграждения. Сразу после высадки они должны были заминировать и взорвать идущую по косе дорогу, устроить на ней завалы, чтобы танки и само­ходки противника не смогли помешать высадке наших подразделений, затем подорвать захваченные огневые точки врага и закрепиться на местности, приспособив ее к обороне.

В час ночи 26 апреля рота капитана Финаева в со­ставе десантного отряда 83-й гвардейской дивизии по­грузилась на катера, взяв с собой полтонны взрывчатки, около трехсот противотанковых мин, двести зажига­тельных трубок, кошки, щупы, топоры, ножницы, пилы и лопаты.

Незамеченными подойти к вражескому берегу не уда­лось. Вокруг катеров вздыбливалась вода от разрывов снарядов, чиркали в темноте ночи пули и осколки. На катера налетели шесть самоходных барж противника. Один из катеров-тральщиков затонул. Погиб экипаж и 27 десантников. На втором катере, где находилась радио­станция, поддерживавшая связь со штабом армии, вспых­нул пожар. Но тут подоспели наши торпедные катера. Две или три баржи были потоплены, остальные, раз­вернувшись, ушли в открытое море.

Мель и волны не позволили катерам подойти вплот­ную к берегу. Саперы первыми спрыгнули в воду и за­вязали бой с гитлеровцами. Им на помощь подоспели де­сантники. Более сотни солдат и офицеров противника были уничтожены в этой короткой схватке. Саперы ка­питана Финаева проделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях и пропустили через них десантников, которые захватили первую траншею. После этого сапёры сняли с катера взрывчатку, мины, осталь­ное свое снаряжение и приступили к выполнению основ­ной задачи.

Если протяженность косы в длину составляла 60 ки­лометров, то в ширину она колебалась от трехсот мет­ров до двух километров... На таком узком фронте не развернешься. Поэтому отдельные опорные узлы саперы блокировали, чтобы избежать лишних потерь, и выжи­дали, когда гитлеровцы сами сдадутся на милость побе­дителя.

К полудню 26 апреля гвардейцы 5-й дивизии штур­мом взяли опорный пункт Нойтиф, а к вечеру дивизии 8-го корпуса по существу полностью очистили северное побережье косы Фрише-Нерунг, что дало возможность тотчас приступить к наводке через пролив понтонного моста.

Штаб 9-й понтонно-мостовой бригады, которой коман­довал подполковник В. П. Коржев, заранее разработал проект этого моста, длина которого составляла около пятисот метров. Наплавного парка не хватало, поэтому пришлось комбинировать, состыковывая наплавной с де­ревянным мостовым парком и даже трофейными понто­нами. Всю ночь работали саперы, впервые сооружая та­кой длины мост, и уже утром следующего дня по нему пошли военные грузы и пехота.

Ожесточенные бои на косе продолжались. «Как ни ясен был конец фашистской Германии и ее вооруженных сил,— писал К. Н. Галицкий,— вражеские войска все еще продолжали упорно сопротивляться. На­деясь на какое-то «чудо», на разлад в антифашистском лагере, немецко-фашистское командование требовало от своих войск защищать каждую пядь территории на косе Фрише-Нерунг...

Каждого пленного мы брали в упорном бою. Драконов­ские меры, принятые Гитлером заочно по отношению к генералу Ляшу и всем остальным, сдавшимся в плен в Кенигсберге, заставляли немцев, опасавшихся репрессий, драться до конца».

Приказ командующего фронтом маршала А. М. Васи­левского предписывал войскам 11-й гвардейской армии продолжать наступление до участка леса с надписью «Кальберг» и в ночь на первое мая передать рубежи частям 48-й армии.

Там, в районе Бранд-Хайдшер, где в 5 часов 1 мая соединения 16-го гвардейского стрелкового корпуса были сменены дивизиями 48-й армии, и закончилась Пиллау­ская операция, а вместе с ней и боевые действия войск 11-й гвардейской армии и Великой Отечественной войне.

После победы

Отгремела Великая Отечественная война, но мир на земле еще не наступил. В одну из ночей нас вызвал к себе командарм и предупредил о предполагающейся передислокации армии на советско-японский фронт, о чем ему по телефону из Москвы сообщил маршал А. М. Василевский. Мы начали готовить войска к пере­дислокации. Через несколько дней однако подготовка была отменена. Участие армии в войне с Японией не потребовалось.

Инженерные же войска 11-й гвардейской армии про­должали «наступать». Кенигсберг лежал в руинах, по городским дорогам ни проехать, ни пройти. Мосты через реку Прегель и ее притоки разрушены. На территории Восточной Пруссии были размещены военные арсеналы — авиабомбы, снаряды, взрывчатые вещества, мины, стрел­ковое снаряжение. На больших площадях разбросаны взрывоопасные боеприпасы, во многих местах остались фугасы, минные поля, на которых подрывались люди и техника. Напряжённая ратно-трудовая жизнь саперов армии продолжалась с неменьшей интенсивностью и опасностью.

Я со своим штабом разработал план расположения инженерных соединений и частей, а также планы работ по восстановлению разрушенного города. С К. Н. Галиц­ким мы объехали и обошли Кенигсберг и определили первоочередные задачи. Штаб армии решено было раз­местить в здании, где ныне находится Калининградский обком КПСС. Под Дом офицеров подобрали бывшее училище «благородных девиц», где он располагается до сих пор.

Очень долго ходил я вокруг изрядно разрушенного здания городского театра. К сожалению, для его вос­становления не было никаких материальных ресурсов. Решили переоборудовать под театр хорошо сохранив­шуюся немецкую радиостанцию. Работами руководил опытный инженер-архитектор майор В. А. Беляков. Через месяц состоялось торжественное открытие театра, и был дан первый концерт. Военный совет армии по­благодарил саперов за этот подарок военнослужащим и их приехавшим семьям. Все функции органов Совет­ской власти вплоть до регистрации актов гражданского состояния (рождение, смерть и т. д.) вынуждены были тогда выполнять воинские организации.

Подобранное нами здание под штаб армии в средней выступающей части было разрушено авиабомбой. Его восстановление поручили самому боевому армейскому инженерно-саперному батальону, которым командовал майор Г. И. Богуш. Работы были сделаны на «отлично». Все управление теперь уже Особого военного округа раз­местилось в нем великолепно. Кстати, еще при осмотре К. Н. Галицкий сказал: «Наверняка будущий обком пар­тии отберет у нас это здание, а пока мы здесь побла­женствуем». Так оно и случилось. Правда, Галицкий обставил дело так, что обком получил его как бы в качестве армейского подарка.

Восстановление и строительство новых мостов через Прегель, его притоки и протоки вели понтонные бригады и 21-е управление оборонительного строительства (на­чальник полковник Маклецов А. А.) Помню, как с инже­нерной точки зрения оригинально восстанавливался ме­таллический автодорожный мост. Элементы строений моста были подняты со дна реки. Подъем верхнего строения моста осуществили четырьмя двухсоттонными домкратами, найденными на бывших предприятиях Ке­нигсберга.

В инженерных войсках служило много опытных инже­неров-строителей и архитекторов. Надо было видеть, с какой радостной самоотверженностью, недосыпая, как и на войне, восстанавливали они и строили не только военные городки и казармы, но и здания, предназначав­шиеся для жилья и самых мирных организаций.

Постепенно начали прибывать и укомплектовываться областные, городские, районные партийные и советские органы. Нам, военным, стало легче — снимались несвойст­венные обязанности и функции.

Еще в процессе ознакомления с городом и принятием решения о размещении армейских частей и организаций К. Н. Галицкий высказал мысль о необходимости увеко­вечить память павших при штурме Кенигсберга. Мы с ним вдвоем подобрали место для будущего памятника, и командарм поручил его строительство дорожным войскам под моим «шефством». Большую помощь в проекти­ровании и обеспечении необходимыми материалами нам оказал тогдашний Председатель Президиума Верховного Совета Литовской ССР Юстас Палецкис. При его же содействии на предприятиях республики были изготов­лены металлические скульптуры. Нередко он приезжал сюда,  а ходом  строительства интересовался постоянно.

В моем присутствии Галицкий позвонил командиру 43-й армии генерал-полковнику А. П. Белобородову и предложил принять участие в сооружении памятника. Афанасий Павлантьевич ответил отказом, сказав, что по его мнению время памятников еще не пришло. А позже, при встрече со мной в Москве, Белобородов выразил недовольство тем, что мы с Галицким, дескать, ему та­кого предложения не высказывали. Что делать — память человеческая несовершенна и не все сохраняет в себе.

Однажды от К. Н. Галицкого последовал тревожный телефонный звонок. Строящийся памятник дал крен и может рухнуть. Я возвратился из войск, осмотрел строй­ку и установил, что грунты под фундаментом по несу­щей способности неравномерны. Наиболее слабая часть дала просадку и стела накренилась. Пришлось часть сте­лы разобрать, поднять домкратами осевший фундамент, подвести железобетонную подушку и таким образом обеспечить надежную устойчивость памятника.

Сейчас памятник 1200 гвардейцам, этот мемориал Па­мяти, стал местом постоянного паломничества как жи­телей города, так и многочисленных экскурсантов. Возле него даются клятвы верности, проводятся торжественные митинги, к его подножию возлагают цветы новобрачные.

Вспоминается история возникновения Светлогорского центрального военного санатория. Бывший курортный городок Раушен был занят советскими войсками без боя и потому сохранился. Военный совет армии распределил часть дач между руководящим составом армии. Правда, отдыхать на этих дачах удавалось редко, только по вос­кресеньям, да и то не всегда. Несколько раз К. Н. Га­лицкий приглашал нас, ближайших помощников, к себе на обед. На одной из таких непринужденных встреч мне пришла мысль о целесообразности организации здесь дома отдыха для офицерского состава. Мою идею энергично поддержал член Военного совета П. Н. Куликов, человек, не обладавший высоким интел­лектом, но одаренный природной мудростью, он умел видеть главное, не отвлекаясь на мелочи. Галицкий же вначале отнесся к идее прохладно, но потом и он за­горелся ею. Организация дома отдыха была поручена начальнику медицинской службы армии полковнику В. И. Потапову. А теперь в Светлогорске создан санато­рий Министерства обороны СССР, в который приезжа­ют   лечиться генералы   и   офицеры   Советской   Армии.

Хочется рассказать и о таком случае...

В апреле 1946 года К. Н. Галицкий пригласил П. С. Се­менова и меня поехать на отдых в Сочи. Полетели сво­им самолетом. Исполняющим обязанности командарма остался заместитель      командующего    генерал-майор A. А. Борейко. Отдых близился к концу, когда позвонил Борейко и доложил Галицкому об обильном снегопаде и предполагающейся в связи с этим небывалом паводке. Возникла   опасность   сноса   высоководного   деревянного моста через реку Неман  в г. Тильзит  (ныне Советск), построенного   инженерными   войсками   армии   по   всем техническим нормам и условиям. Я тотчас вылетел в Ка­лининград, а затем в Советск. Обстановка и впрямь сло­жилась   крайне  напряженной.   Пришлось  мобилизовать артиллерию и авиацию для разрушения ледяных заторов небывалых здесь объемов. Однако борьбу с ледяными тросами  мы  начали  слишком  поздно.  На моих  глазах под напором ледяных масс мост рухнул   как игрушеч­ный. Методами статики сооружений мы рассчитали, что такого напора льда не выдержал бы и металлический мост. Впоследствии железнодорожниками был построен с учетом нашего печального опыта мост, который стоит по сей день.

Вскоре после этого случая пришло время прощания с однополчанами — меня послали на Высшие академиче­ские   курсы   при   Военно-инженерной   академии   имени B. В. Куйбышева.

Нелегким было расставание с настоящими друзьями и товарищами. И считаю уместным сказать в их адрес несколько добрых слов.

Штаб инженерных войск армии был укомплектован специалистами высокой квалификации. Среди них были полковник Александр Иванович Степанов, отозванный на преподавательскую работу в военную академию, и сменивший его полковник Николай Павлович Нетемин (после войны — генерал-майор, преподаватель Высшей военной академии имени М. В. Фрунзе). Особо следует отметить подвижническую деятельность офицеров и слу­жащих   штаба — майора   Сергея   Павловича  Зензерова пунктуального, высокоэрудированного инженера; эмо­ционального, увлекающегося, находчивого и смелого подполковника Константина Евтихиевича Мартынова, подполковника Николая Александровича Буданцева, ини­циативного, энергичного и коммуникабельного офицера; единственную в штабе машинистку Веру Федоровну Се­вастьянову, работающую фактически круглосуточно и высококвалифицированно.

Хорошо были подобраны и подготовлены офицерские кадры корпусов и дивизий. Я благодарен судьбе, что до­велось вместе пройти тяжелыми дорогами войны с та­кими отважными и опытными в инженерном деле людь­ми, как Герой Советского Союза Евгений Юлианович Гласко, Герой Советского Союза капитан (впоследствии полковник) Михаил Тимофеевич Фальмонов, Герой Со­ветского Союза Николай Федорович Семенов, подпол­ковник Валерьян Алексеевич Маргания (после войны — заместитель министра в Грузинской ССР), майор Георгий Иванович Богуш, Сергей Георгиевич Змеул (после вой­ны — первый заместитель Председателя Госграждан­строя СССР), подполковник Александр Михайлович Жир­нихин, подполковник Павел Степанович Фролов, майор Олег Евгеньевич Замотин, полковник Леонид Павлович Ледин, подполковник Николай Михайлович Дмитриевич, подполковник Малкин и многие другие.

Некоторых из них уже нет в живых. Все они, как и подчиненные им саперы, с честью и достоинством вы­полнили свой патриотический и интернациональный долг. Низкий им земной поклон!

Коротко о  себе

Родословную свою знаю плохо. Лишь мельком ви­дел в детстве деда по отцу и деда по матери. Первый помнится коренастым мужиком крепкого телосложения с черной окладистой бородой. Суровый и властный. Когда он бил свою жену, она голосила. Когда же не бил ее, тоже голосила: разлюбил! Тогда принято было избивать жен  как свидетельство любви.

Дед по материнской линии, Яков Игнатьевич Целуй­ко, по складу характера, наоборот, был тихим, добрым, улыбающимся. Высокий, худой, с узкой бородкой. Его жена умерла, оставив шесть дочерей и одного сына. Тяжко ему приходилось, и одну из дочерей, мою мать Феклу, он отдал в приемные дочери крестьянину сосед­него села Дмитрию Маркиановичу Головко, занимавше­муся извозом,— доставкой на собственной паре лошадей почты и домашнего имущества жителей села Алексеевка.

Дед дал моему отцу двухклассное образование в сельской школе, а так как в селе более грамотных не было, то отца назначили волостным писарем в с. Алек­сеевке. Он рано приобщился к революционной деятель­ности, часто разъезжал по заданиям организации РСДРП, и мы видели его редко.

Мать грамоте научилась позже, от детей, — писала и читала. Отличалась исключительным трудолюбием, ак­куратностью, чистоплотностью и обязательностью.

Мне было пять лет, когда я уже начал работать со взрослыми. На всю жизнь запомнилась полка льна, как самая трудоемкая работа. От зари до темна вырывали, согнувшись, сорняк из льняных посевов. Поясница к ве­черу болела так, словно ее пытались перерезать тупой пилой. Несколько часов сна — и вновь за работу.

В семье было пятеро детей, из них одна девочка. Вся тяжесть воспитания легла на плечи матери. Она прививала нам честность, доброту, вежливость, благородст­во. Один из братьев в двенадцатилетнем возрасте во время игры упал с крыши, сломал руку, никому не ска­зал, а позже врачам спасти его не удалось. Он умер от заражения крови. Остальные трое детей получили выс­шее, а один — среднее образование.

Учиться я начал рано. Поначалу меня в школу не приняли по малолетству, а учиться я очень хотел. Тогда отец каким-то образом через ЗАГС «добавил» мне два с лишним года, и меня приняли в первый класс. Так и живу с «добавкой». Учился я везде на «отлично», но с перерывами, потому что при наступлении Деникина пришлось эвакуироваться в Оренбургскую область, а затем возвращаться обратно.

Еще до эвакуации отец организовал коммуну на базе имений помещиков Струкова и Нещирова, где я разве­шивал коммунарам хлеб, а по возвращении — поселок коммунаров, который и поныне носит его имя — Георги­евск. Умер он рано, в возрасте 42 лет. Маму же я по­хоронил недавно. Она немного не дожила до ста лет.

Об учебе в Харьковском инженерно-строительном институте и последующей за тем работе я рассказал в начале этой книги.

В комсомол я вступил еще в 1923 году школьником. Задачи у нас тогда были другие, нежели у сегодняшних членов ячеек: главное — агитация за Советскую власть, «политический момент». Диспуты, собрания, выступле­ния синеблузников — все это кипело в клубах, библио­теках. Но были и более ответственные поручения. Пом­ню, семнадцатилетним парнем я впервые в качестве чо­новца (части особого назначения) заступил на пост по охране продовольственного склада на окраине Старо­бельска, где я тогда жил. В те годы бесчинствовали бандитские элементы, недобитая контра. И вот мы, ком­сомольцы, по мере сил помогали в борьбе с ними. Страш­новато было одному в карауле, но стоял со всей бди­тельностью. Тогда уже комсомол закладывал в нас те качества советского гражданина, которые впоследствии во всю силу проявились и на стройках пятилеток, и на фронтах Великой Отечественной войны.

С 1947 года после окончания Высших академических курсов при Военно-инженерной академии имени В. В. Куй­бышева и до 1971 года служил в Центральном аппарате Министерства обороны СССР в должностях главного инженера и начальника Главного управления. После ухо да в отставку в 1971 году и по настоящее время рабо­таю.

Мне приходилось общаться с видными деятелями на­ших Вооруженных Сил, Советского государства при самых разных обстоятельствах. Неизгладимый след в моей жизни оставили встречи, сотрудничество с учеными, конструкторами-разработчиками, с которыми с первых шагов установились деловые, полные взаимного понима­ния отношения участников одного большого дела — стро­ительства космодрома Байконур, когда мы шли непро­торенными путями, а объемы строительно-монтажных работ исчислялись астрономическими цифрами. Тогда-то мне и выпало большое счастье сотрудничать с академиком Сергеем Павловичем Королевым, которого отличало не только поистине гениальное научное предвидение, но и редкостная способность находить рациональное зерно в каждом высказанном мнении, питать уважение к каждо­му из участников начатого дела.

Мне всю жизнь везло на преподавателей, начальни­ков и коллективы, которыми довелось руководить. Учи­теля начальной и профтехнической школы воспитывали нас в духе трудолюбия, справедливости, благородства. С тех еще пор я возненавидел ложь и лень, а злейшими моими врагами стали непорядочность и подлость. С этим я боролся всю жизнь. Добросовестных людей никакому начальству в обиду не давал. Сложилось так, что я всегда был лидером, начиная с 6-го класса семилетней школы, когда меня избрали председателем старостата школы — была такая форма организации самоуправления учащихся. Уже тогда приходилось вступать в разногла­сия с директором школы А. Г. Гримайло. Затем всю жизнь на руководящих постах: главный инженер, коман­дир, начальник. Выработалась высокая требовательность как по отношению к себе, так и к подчиненным. И, как мне кажется, педагогический стиль, в основу которого я превыше всего ставлю Справедливость и Честность.

В детстве и юношестве много читал. Все, что попа­далось. Помню, прочел по ночам на чердаке при свете горящей лучины книгу в 800 страниц под названием «Масоны». Перечел и всех, пожалуй, классиков русской, украинской и советской литературы. Из книг лишь по­черпнул кое-какие знания по истории, которую знаю плохо. Историю тогда в средней школе не проходили, так как она считалась контрреволюционным пред­метом.

В пятилетнем возрасте я услышал от отца слова — большевик и Ленин. С тех пор они стали для меня свя­тыми. Позже перечитал все произведения В. И. Ленина. Многого не понял. Понял потом, в процессе трудовой и ратной деятельности. И старался жить по Ленину. Не выпрашивал ни места службы, ни должности, ни окла­да, ни квартиры, ни наград. Чинов не признавал, перед умом преклонялся. Всё пришло как бы само собой.

Герой Советского Союза. Лауреат Ленинской премии. Заслуженный строитель РСФСР. Почетный гражданин городов Старобельска и Коканда. Член Краснопреснен­ского райкома КПСС г. Москвы. Депутат Моссовета, Краснопресненского и Киевского районных советов де­путатов трудящихся. Сейчас — председатель Совета ве­теранов войны и военного строительства.

Поколение наше прожило трудную, но интересную жизнь. Было свидетелем и активным участником многих исторических событий. И ныне оно в строю. Нам крас­неть не приходится. Наша совесть перед Родиной чиста.

НАЧАЛО

(С)  Разработка проекта и дизайн Будаева А. В.   При использовании информации, полученной с сайта, ссылка на него обязательна.