НАЗОВЕМ ПОИМЕННО

= ПРИЛОЖЕНИЯ =

Энциклопедия Пруссии

Считается покровителем Пруссии. Родился в Либице в 955 году и при рождении получил имя Войтек. Потом подрос, учился в Магдебурге и видно неплохо, потому что к 26 годам стал пражским епископом Адальбертом. Однако на этом посту он что-то не поделил со своими прихожанами, а может ему просто лавры апостолов не давали покоя, так или иначе, однажды Адальберт оставил службу, и решил посвятить жизнь миссионерской деятельности. Весной 997 года от Рождества Христова, в сопровождении двух попутчиков монахов он оказался в Пруссии, с единственной целью - окрестить пруссов. Однако те не оценили его благородных устремлений и после недолгих теологических споров попросту убили миссионера. Считается, что спустя сорок с лишним лет польский король Болеслав Храбрый выкупил у пруссов прах Адальберта и похоронил его в своей столице в Гнезно. Такова официальная версия жизни и подвига Адальберта в Пруссии. Правда, при ближайшем рассмотрении, она пестрит логическими неувязками и неточностями, но это нисколько не помешало церкви объявить Адальберта святым мучеником. Кстати, таковым его признают не только католики, но и православные. В Кёнигсберге Адальберту был посвящен храм, в котором теперь размещается лаборатория института ИЗМИРАН на сегодняшнем проспекте Победы. Улица, которая некогда носила его имя, теперь переименована в улицу Марины Расковой.

"Давайте жить со всеми народами в равенстве, чтобы не было разобщения между нациями".

Этот призыв прозвучал не с трибуны Лиги Наций, и не в просвещенном двадцатом веке, а в Кёнигсберге - в шестнадцатом. Произнес их герцог Альбрехт - первый монарх Пруссии и последний гроссмейстер Тевтонского Ордена, вразумляя кёнигсбергских купцов, которые требовали засадить в тюрьму голландских торговцев за то, что те осмелились открыть в городе собственные лавки.

Полное его имя Альбрехт маркграф фон Бранденбург-Ансбахский. Он был из династии Гогенцоллернов, давшей впоследствии Германии много замечательных людей - курфюрстов, королей и императоров. Родился в 1490 году 17 мая восьмым ребенком из семнадцати в семье Фридриха цу Ансбах. По линии матери - внук польского короля Казимира. В декабре 1510 года избран Великим Магистром Ордена Немецкого госпиталя пресвятой Девы Марии в Иерусалиме, в просторечье называемого Немецким или Тевтонским орденом. В 1525 году Альбрехт упраздняет орденское правление в Пруссии и объявляет страну светским государством, а себя - герцогом Пруссии. Был женат два раза. Первой женой была датская принцесса Доротея. Через три года после ее кончины, обвенчался с Анной Марией фон Брауншвейг. Несмотря на разницу в возрасте более сорока лет, по странной прихоти судьбы умерли супруги в один день - 20 марта 1568 года. Альбрехт - в своем замке Тапиау, в нынешнем Гвардейске, Анна Мария - в замке Нойхаузен, в сегодняшнем Гурьевске.

Вся эта информация сейчас общедоступна но, к сожалению, ничего не говорит о личности Альбрехта Великого - именно так его называют в западной историографии. А человек этот достоин гораздо большего внимания, чем то, что ему уделяется. Превращение Пруссии из орденского в светское государство, основание университета, который по его словам должен был "принести пользу всем народам, живущим на восток и на запад от Пруссии", и знаменитой "Серебряной" библиотеки - не все его заслуги. При нем в Пруссию, где просвещение, свободомыслие и веротерпимость были провозглашены превыше всего, ринулись сотни тысяч диссидентов всех мастей - лютеране, гугеноты, русские старообрядцы, все, кому на родине грозила смерть. В то время в Европе пылали костры инквизиции, а здесь издается труд "О вращении небесных тел", мгновенно запрещенный католиками. Но до его автора, прусского врача и астролога Николауса Коперникуса им было не добраться - протестантизм был объявлен государственной религией Пруссии, и власть Папы оставалась за рубежами страны. Герцог создал почву, на которой потом выросли Кант и Гофман.

В личной жизни герцог был менее удачлив. После смерти в 1547 году горячо любимой Доротеи, с которой он прожил более двух десятков лет, Альбрехт запил, и уже не смог избавиться от этой страсти до конца своих дней, чему, впрочем, явно способствовала семейная обстановка. Вторая жена - Анна-Мария оказалась редкостной стервой, да вдобавок еще и подверженной, по заключению врачей, "истерическим припадкам". А ее с герцогом сын Альбрехт-Фридрих, единственный наследник, был и вовсе идиотом. Герцог сослал недоумка в замок Фишхаузен, где тот и прожил всю свою дурацкую жизнь. Вместо него Пруссией правил регент.

Возможно, именно вследствие этих обстоятельств герцог на склоне лет и окружил себя толпой мошенников - оккультистов и магов разного пошиба, которые не упускали возможности поживиться всем, что можно было умыкнуть. Крали налоги, присваивали сами себе докторские степени в университете, записывали на свое имя замки. Например, их лидер Павел Скалих в нагрузку к должности главного советника герцога, получил во владение город и замок Кройцбург с окрестностями. Скалих, поддерживаемый Анной-Марией, имел на герцога огромное влияние. По его наущению герцог даже однажды попытался распустить прусское правительство - ландтаг, что едва не привело к гражданской войне. Обладая явными гипнотическими способностями, Скалих внушил герцогу, что тот постоянно окружен привидениями. В довершение неприятностей, на одном из спиритических сеансов, устраиваемых Скалихом, Альбрехта хватил апоплексический удар - инсульт. Герцога наполовину парализовало. Банду казнокрадов Скалиха вскоре переловят. Одних казнят, других запрут в темницах. Самому Скалиху удастся бежать из Пруссии. Однако, несмотря на удачный конец этой детективной истории, для герцога он не стал счастливым. Доверие народа к нему было подорвано, и он, забытый бывшими друзьями и соратниками, тихо угас в любимом замке Тапиау. Кое-кто из историков даже эту смерть приписывает козням Скалиха. Дескать, тот на протяжении нескольких лет травил герцога медленно действующим ядом. Возможно. Но каких-либо документов, подтверждающих эту версию, пока не найдено.

Великим герцога Альбрехта объявят спустя столетия. В честь него университет назовут Альбертина, его именем будет названа улица, теперь носящая имя коммуниста Тельмана, и кирха, еще до недавнего времени служившая народу Калининграда кинотеатром "Ленинград". Его скульптурное изображение украсит Королевские ворота - крайнее справа, если смотреть со стороны города.

При жизни он не дождался благодарности от подданных.

Кстати, как вы думаете, какую рыбу в Пруссии называли "королевской"? Не лосося, и не осетра, который, несмотря на все усилия целлюлозно-бумажной промышленности, кажется, выжил в заливе. "Королевской рыбой" называли невзрачного вьюна. Герцог очень ее любил, предпочитая ловить собственноручно - на удочку.

Так с 1656 года стал официально именоваться Кёнигсбергский университет. Мы не станем здесь много о нем рассказывать, материалов об этом учебном заведении предостаточно в книжных магазинах. Скажем только, что в девятнадцатом веке его выпускники организовали академический союз Альбертиа, нечто вроде масонской ложи, со своим флагом - бело-черно-красно-белым, и со своими тайными ритуалами. Все его члены носили на лацкане воротника или на красном отвороте мантии значок с портретом герцога Альбрехта.

Ныне поселок Дружба Правдинского района. Герб города - голова лося с ветвистыми рогами выглядывает из зарослей болотного рогоза.

Замок Алленбург в устье Мазурского канала на полуострове между реками Свине и Алле, то есть Путиловкой и Лавой, рыцари Ордена построили еще в 1272 году. Сначала он был небольшим, деревянным, но к 1384 году была закончена его перестройка в камне. К тому же времени относится и упоминание о поселении под стенами замка. В 1400 году поселение Алленбург получает городские права вместе с землями от великого магистра Тевтонского ордена Конрада фон Юнгингена. Кстати, этот факт - получение прав именно от этого магистра, алленбуржцы впоследствии скромно замалчивали. Дело в том, что имя фон Юнгингена в Пруссии связывали с позорным разгромом орденских войск в битве под Грюнвальдом 1410 года. И хотя сам магистр, как и большинство именитых рыцарей, при этом погиб, все же упоминать его почему-то считалось дурным тоном. А вот тем, что через четыре года, после построенной в 1405 году кирхи, в Алленбурге появилась общественная школа, горожане очень гордились. В 1455 году, во время войны городов Пруссии с Тевтонским Орденом, город был сильно разрушен рыцарями. Однако быстро восстановился. В1527 году после секуляризации орденского государства Алленбург получил от герцога Альбрехта права на устройство ярмарок и получение дохода от торговли на рынках. В общем - обычная история обычного прусского провинциального городка. Более всего в судьбе Алленбурга поражают два факта. После страшной эпидемии чумы 1709 - 10 годов в городе оставалось только одиннадцать жителей, но уже в девятнадцатом веке их было около двух тысяч. Выгодное географическое положение у слияния двух рек и судоходного канала, позволяло Алленбургу торговать почти со всей Европой и процветать этим. Но вот загадка - почему-то сейчас на месте процветающего городка скорбно влачит свои дни всего лишь захолустный поселок Дружба Правдинского района. Европейские речные сухогрузы почему-то больше не стремятся в это место. Может быть поэтому в кирхе пятнадцатого века усилиями сельских пролетариев устроено зернохранилище.

Старый город. Так назывался первый из трех городов Кёнигсберга, построенный под южными стенами орденского замка. Так считает официальная история. Однако здесь следует оговориться, что до Альтштадта, с восточной стороны замка существовал городок Штайндамм, который был начисто сметен с лица земли пруссами еще в 1262 году. Поэтому Альтштадт и считался старейшим. А Штайндаммом именовали его восточные кварталы, примыкавшие к сегодняшней улице Житомирской. Так сложилось, что именно этот Старый город всегда был центром общественной жизни Кёнигсберга. В его кирхе хоронили видных государственных деятелей, а в его ратуше принимались судьбоносные для Пруссии решения. Позже, когда 13 июня 1724 года Альтштадт, Лёбенихт и Кнайпхоф объединятся в единый столичный град, именно альтштадтский бургомистр Цахариас Гессе станет первым главой нового магистрата. С того дня герб Альтштадта - сверху красная корона на серебряном поле, а внизу черный крест на красном фоне - станет частью герба Кёнигсберга. Такая популярность города не могла не сказаться на его застройке. Улицы Альдштадта были так узки, что многие напоминали коридоры советских коммунальных квартир и по ним невозможно было проехать в повозке. Для того чтобы вам было проще представить себе эту картину, мы можем вспомнить постановление магистрата от 1700 года, запрещающее строить в Альтштадте дома ближе двух шагов друг от друга. Конечно, сегодня именно такая застройка средневековых европейских городов кажется особенно милой нашему, измученному бетонными громадами, сердцу. Но вот автору этих заметок как-то довелось читать записки некоего немецкого путешественника. Тот самыми последними словами ругал узкие кварталы Альтштадта и, нависающие над головами прохожих балконы, украшенные мещанской деревянной резьбой. Пожалуй, сегодняшняя панорама Альтштадта - вечно продуваемый ветрами пустырь над Прегелем в районе Московского проспекта, показалась бы ему более привлекательной. Однако нас это зрелище что-то не очень радует.

Имя это удивительный пример того, как ничем не примечательная деревенская девушка может войти в историю только благодаря тому, что однажды случайно познакомилась с поэтом. Поэтам ведь все равно, о чем слагать свои песни. Было бы вдохновение, а уж персонаж для поэмы всегда найдется. Некий сельский священник позвал к себе на свадьбу Симона Даха, а тот в качестве подарка, сочинил для невесты несколько рифм. Кто-то положил их на немудреный мотивчик и вот, пожалуйста, песенка об Анне Неандер из деревни Тарау стала любимым напевом завсегдатаев пивных по всей Европе, а в городе Мемеле, который называется сегодня Клайпедой, деревенской простушке сооружают памятник. Невесты, зовите на свадьбы поэтов, глядишь, и ваше имя кто-нибудь выбьет золотыми буквами на памятнике.

Вторая жена герцога Альбрехта и его поздняя любовь. А любовь, как известно, зла. Несмотря на юность, шестидесятилетний герцог женился на Анне Марии когда той было всего восемнадцать, дамочка обладала настолько скверным характером, что иначе, как истеричкой, ее не поминает ни один историк. Родила герцогу сына, который, впрочем, тоже оказался с дефектом. Был настолько дурак, что ему даже не доверили управление страной, и назначили регента. Однако умудрился настрогать семь дочерей, которые впоследствии удачно повыходили замуж за европейских монархов. Но вот что удивляет в этой истории, так то, что Анна Мария умерла в один день с супругом в 1568 году. Случайность это, или у них действительно была такая великая любовь, история скромно умалчивает.

Тем, кому сейчас за сорок, это место очень хорошо известно. Пожалуй, даже слишком хорошо. Не архитектурные особенности древней крепости, и не уникальная коллекция деревьев замкового парка привлекали сюда мальчишек шестидесятых и семидесятых годов двадцатого столетия. Земля здесь буквально нашпигована костями солдат второй мировой и их оружием. Тонны тротила и сотни боевых стволов перекочевали тогда из Бальги в калининградские квартиры. Редкий парнишка не хранил в те времена под диваном "фауспатрон" или "шмайссер", выкопанный на Бальге. Древняя история замка в те годы нас интересовала меньше, чем стрелковое оружие. А между тем эта история так богата событиями, что существуют тома исследований, посвященных замку Бальга.

Пруссы называли его Хонеда. Точный год, когда на берегу залива было построено это укрепление, сейчас установить невозможно. По преданию замок поставил еще в шестом веке легендарный основатель прусской государственности король Вайдевут. Мы не можем ни опровергнуть эту версию, ни подтвердить. С изготовлением бумаги дело у пруссов обстояло не очень хорошо, и никаких документов с тех времен до нас не дошло. Зато об осаде замка Хонеда крестоносцами нам известно больше. Крепость была настолько неприступной, что рыцари Тевтонского Ордена стояли под ее стенами около двух лет без всякой надежды ворваться внутрь. Они могли простоять и дольше, если бы какой-то предатель из прусского племени вармов не показал рыцарям тайный ход в цитадель. Крестоносцы вошли в замок, но вот что любопытно - ситуация повторилась с точностью до наоборот. Самбы, самые воинственные из прусских племен, прознав про то, что Хонеда занята Орденом, тут же осадили ее. И теперь крестоносцам пришлось сидеть в крепости несколько лет, отбиваясь от разъяренных пруссов. Надо сказать, что хитрые монахи-воины перед этим разрушили тот самый тайный ход в замок через болото, по которому сами в него проникли. И вот здесь, в нашем рассказе мы подошли к одной из тех загадок-случайностей, которые так часто определяют ход истории. Самбы тогда почему-то сняли осаду Хонеды и ушли к себе на полуостров, на Витланд, в свою "Страну воинов". Петр Дуйсбургский - первый хронист Пруссии - так объясняет эту гримасу истории: будто бы один из самбийских лазутчиков проник в Хонеду и увидел, как, осажденные в крепости крестоносцы, едят капусту - неведомый пруссам овощ - и рассказал, что христовых воинов-тевтонов невозможно взять измором потому, что, они, как животные, питаются травой. Так это было, или иначе, нам неведомо. Доподлинно известно только то, что самбы ушли от замка. Если бы тогда, в тысяча двести, кажется, сороковом году самбы вышибли рыцарей Тевтонского Ордена из Хонеды, сегодня Европа выглядела бы совсем не такой, как мы привыкли ее видеть. Но было так, как было. Орден сделал Хонеду своим форпостом в битве с пруссами, и оттуда стал двигаться все дальше и дальше на северо-восток. А замок, названный Бальга, как говорит предание, в честь магистра Германа Бальке, сначала был отстроен в романском стиле, потом в "неоготике" и так далее - до той поры, пока нацисты не устроили там школу подводных диверсантов-разведчиков. Место было выбрано не случайно. Немцам издревле были известны боевые качества воинов этой земли - Пруссии. Их, урожденных пруссаков, они и готовили в диверсанты.

Ко всему сказанному нам остается только добавить, что у замка Бальга уникальные подвалы, в которые сегодня еще никому не удалось проникнуть. Такие подземелья существуют только в орденском замке Монфорт, что в Сирии. Что еще поведать о Бальге? В 1928 году на территории замка был устроен краеведческий музей. Замковый парк с его деревьями, привезенными из Южной Америки, некогда привлекал толпы туристов со всего мира. Дивились они и дому Конвента, зданию, которое нависало над заливом на высоте двадцати пяти метров. Трогали пальцами, выбитые в стенах, имена магистров Тевтонского ордена. Изумлялись дубовым подъемным мостам через замковый ров.

Сегодня это место называется поселком Веселое. Что так рассмешило советских топографов в облике замка Бальга, мы не знаем, да и знать не хотим. Нам не постичь их юмора.

Основатель промышленной добычи янтаря в Пруссии. Родился он в Данциге, а когда переехал в Кёнигсберг долгое время промышлял случайными заработками. Случалось даже, торговал на улице пирожками. Поворотным в его судьбе стало знакомство с юнгой торгового флота Штайнфишером Штантиным. Тот выдал революционную идею вычерпывать янтарь со дна моря и заливов при помощи плавучих землечерпалок. Приятели где-то нашли инвестиции и зарегистрировали предприятие "Штантин и Бекер", которое тут же принялось выкачивать почти живые деньги на Куршском заливе. Оно же, это самое предприятие сняло в аренду и часть побережья у имения Пальмникен, где и заложило первые карьеры по открытой добыче янтаря. Потом коллеги поссорятся, и здесь след юнги Штантина теряется. А Бекер так разбогател, что когда в 1899 году, государство, спохватившись, захотело выкупить у него аренду, ему пришлось заплатить 8 миллионов марок. Теперь янтарные карьеры в городке Янтарный - бывшем Пальмникене - известны всему миру. А вот их основателя Моритца Бекера почему-то мало кто знает.

Имя этого великого математика и астронома известно каждому грамотному человеку, и мы здесь не будем перечислять ни его заслуги, ни открытия. Напомним только, что имя это - удивительный и достойный подражания пример того, как без посещения каких-либо учебных заведений, одной только тягой к знаниям, можно добиться высот в науке. Бессель ведь действительно нигде никогда не учился, однако сумел просчитать траектории движения комет и амплитуду колебаний земной оси.

Знаменитый ресторан в подвалах замка Кёнигсберг. Буквальный перевод названия - "Кровавый суд". Кроме прочих залов, собственно ресторана и пивной, в нем были и небольшие помещения, специально предназначенные отдельно для врачей, купцов, военных и так далее. Одно из них, например, называлось "камера пыток". Со стен и потолка там свешивались всякого рода орудия труда палачей, а у стены стояли кресла, украшенные резьбой, где будто бы некогда восседали 12 кровавых судей. Все это, конечно, было декорацией, но стоит сказать, что в этих подвалах когда-то в 16-17 веках действительно заседал суд, прозванный в народе "кровавым". Да и камера пыток там тоже была. А идея, устроить в столь мрачном месте ресторан пришла семье предприимчивых австрийцев Шиндельмайстеров, беженцев лютеран из Зальцбурга, которых некогда в Пруссии было предостаточно. Ресторан "Блютгерихт" пользовался невероятной популярностью и был известен далеко за пределами Пруссии. К сожалению, все его великолепие сегодня можно увидеть только на черно-белых картинках примитивной фотографии начала века.

Леопольд Людвиг Герман. Мы уже упоминали этого человека, однако, личность столь замечательна, что не грех упомянуть его еще раз. Тем более что медальон со скульптурным изображением головы фон Бойена украшает Бранденбургские ворота возле Южного вокзала и многим знаком. Родился он в городке Кройцбург, теперь это Славское Багратионовского района. Рано осиротев, фон Бойен тринадцати лет от роду поступает на службу солдатом в Кёнигсбергский гарнизон, участвует в боях, бывает ранен, и дослуживается до звания генерал-фельдмаршала. Известен он еще и тем, что, будучи королевским военным министром Пруссии, в 1814 году провел закон о всеобщей воинской повинности. Потом он рассорился с королем Фридрихом Вильгельмом III и подал в отставку. Потом фон Бойен опять становится военным министром, и снова проводит какие-то военные реформы. Удивительная биография досталась мальчишке сироте из маленького провинциального городка Кройцбург.

Некогда считался лучшим в Германии. Он и теперь, несмотря на невзгоды и безденежье последних лет, продолжает радовать горожан. Особо распространяться о нем бессмысленно, это место и так хорошо знакомо всем. Скажем только, что заложен этот парк был частным лицом - военным советником Шеффнером, и в 1809 году бескорыстно передан им в дар городу. Между прочим, с 1826 по 1858 год директором нашего ботанического сада был профессор Эрнст Майер - близкий друг поэта Гёте. Так вот именно этот Эрнст Майер и послужил Гёте прообразом Мефистофеля. Что уж такого особо демонического нашел Гёте в тихом ботанике, только им двоим известно.

Он родился в Штутгарте и в Кёнигсберг был приглашен в 1919 году преподавателем в академию искусств. Всем известен его дом-музей в сегодняшнем Отрадном, бывшем Георгенсвальде. Любопытствующие могут посетить его и узнать гораздо больше об этом художнике и скульпторе, чем мы можем рассказать в нашем коротком очерке. Скажем только, что в этом домике Брахерт поселился не от хорошей жизни. Просто в тридцатые годы в Кёнигсберге он оказался не ко двору. Его русалки и романтические девушки с кувшинами, которые, кстати, до сих пор украшают Светлогорск - Раушен, раздражали нацистов. Те предпочитали любоваться мускулистыми торсами рабочих и солдат. И Герман Брахерт выбрал добровольную ссылку к соснам и дюнам. Слишком знакомая нам история, не правда ли?

Простолюдин сапожник, персонаж прусских сказок и анекдотов. Собирательный образ этакого отчаянно отважного рубахи-парня. Рассказы о нем, как правило, носили мрачноватый оттенок черного юмора. Вот только одна из многих историй. Как-то трое подмастерьев придумали, как напугать Будника. Решили, что один прикинется мертвецом, а двое других уговорят сапожника посидеть ночью у гроба. Приходят двое к сапожнику и говорят: "Посиди ночью у гроба нашего товарища, который сегодня преставился. Нам как-то страшновато". А было это как раз накануне первого мая, в Вальпургиеву ночь, когда нечистая сила особенно активна, а на высоких холмах собираются ведьмы на шабаш. Будник стал отнекиваться - мол, и работы невпроворот, и дела ему нет до чужих покойников, но подмастерьям удалось уговорить его. Взял сапожник инструменты, дратву, недошитые сапоги, и пошел к "умершему".

Сидит Отто Будник в комнате с гробом, шьет сапоги, молоточком постукивает, да песенку напевает. Часы, между тем, отбили одиннадцать ударов. Вдруг из гроба показывается желтая рука "покойника". Отто вернул ее на место. Только он принялся за сапог, рука опять вывалилась. Он снова положил ее, куда следовало. В третий раз, когда "покойник" выставил руку, Отто плюнул в сердцах, и не стал ничего поправлять. Тогда подмастерье вывалил из гроба ногу. Сапожник, бормоча проклятия, встал и поправил конечности неугомонного "мертвеца". Стрелка на часах приближалась к двенадцати. Какое-то время каждый занимался своим делом - Будник шил сапоги, а подмастерье лежал в гробу. Но с первым ударом часов "мертвец" сел и мутным взглядом уставился на сапожника. Отто выругался и со словами: "Если ты покойник, так и лежи себе спокойно в гробу!" - со всего маху огрел его молотком по лбу.

Улица Вагнера - одна из нескольких счастливиц, избежавших послевоенного переименования. Ей повезло - она не стала ни "гранатной", ни "танковой". Как была - имени Вагнера, так и осталась. Вот только какого Вагнера? Карла, Эрнста или Рихарда? Кстати, героическую музыку последнего в свое время чрезвычайно высоко ценили нацисты. В Германии тридцатых годов Рихард Вагнер был популярен примерно так же, как сегодня в Америке, после выхода в свет "Апокалипсиса" Копполы. В тридцатые годы и появились на домах Вагнер-штрассе таблички с уточнением: Рихард Вагнер-штрассе. Однако стоит заметить, что у кёнигсбержцев этот композитор не вызывал столь нежных чувств, как у Гитлера или Копполы. Знаменитый уже при жизни, он приехал в кёнигсбергский оперный театр в 1836 году, чтобы работать капельмейстером. Здесь же он женился на певице Минне Планер. Чего еще надо? Хорошая работа, молодая жена - живи и радуйся. Но, не проработав и года, Рихард Вагнер по-английски, ни с кем не прощаясь, вдруг из города исчезает. Причины такой ветрености композитора обнаружились очень скоро, когда выяснилось, какие суммы назанимал Рихард у местных меломанов. Аванс, взятый им в театре на год вперед, он тоже постеснялся вернуть. Так что в Кёнигсберге эту неординарную личность помнили очень долго. И не назвали бы его именем не то чтобы улицу, даже трамвайную остановку на задворках. Куда большей симпатией здесь пользовались другие Вагнеры - тайный советник Эрнст Вильгельм, который долгие годы руководил мужской гимназией Кёнигсберга, и Карл Эрнст - талантливый врач и профессор университета Альбертина, генерал-майор санитарной службы. Именно при его горячем участии в 1863 году была построена университетская клиника. Теперь это обычная больница на той самой улице Вагнера, о которой мы и рассказываем. И названа эта улица была в честь врача Карла Эрнста, который хоть и не сочинял музыку, но пользы городу принес гораздо больше, чем его знаменитый однофамилец.

В немецкой литературе это имя принято произносить Видевут. Настолько же знаменитая фигура в истории Пруссии, насколько и загадочна. С относительной уверенностью можно утверждать только то, что в начале шестого века он, вместе со своим старшим братом Прутеном, морем на плотах привел около полутора тысяч соплеменников кимбров на наши земли. Судя по всему, имя Вайдевут культовое, и до его принятия этого человека звали как-то по-другому. Вайдевут же переводится с прусского языка примерно, как "всезнающий". Гербом этого основателя прусской государственности считается человек с головой медведя. Однако, полдинный ли это символ Вайдевута, или герб ему придумали поздние исследователи, выяснить сегодня невозможно. Не подлежит сомнению только тот факт, что появление братьев в Пруссии, дало совершенно новый толчок в развитии этого балтийского народа. Прутен стал Верховным Жрецом пруссов, объединив их верования в стройную религию, а Вайдевут дал народу своеобразную конституцию - свод заповедей, и возглавил борьбу пруссов за независимость от мазуров. Все остальные сведения о братьях чаще похожи на мифы, чем на отражение реальных событий. Считается, например, что у Вайдевута было двенадцать сыновей. Одиннадцать из них стали родоначальниками одиннадцати прусских племен, а от старшего - Литво, будто бы позже произошли литовцы. Удивительна смерть братьев, та, о которой рассказывают саги. Когда Вайдевуту было сто шестнадцать лет, а Прутену сто тридцать два года, оба они, решив, что сделали для своего народа все, что могли, добровольно взошли на жертвенный костер. По другой версии, они принесли себя в жертву богам перед Великой битвой пруссов с мазурами, благодаря чему пруссы и разгромили соседей. Случилось это будто бы в районе сегодняшнего городка Хайлигенбайль / Мамоново. На месте их жертвы вырос вечнозеленый дуб, который потом долго не могли срубить крестоносцы. Так или иначе, первый король пруссов Вайдевут и его брат Прутен остаются одними из самых значительных и самых загадочных фигур в истории Пруссии, и до сих пор вызывают жгучий интерес у историков.

Так когда-то называлась каста прусских жрецов. Дело в том, что, вопреки общепринятому мнению, Пруссия до прихода крестоносцев вовсе не была каким-то скопищем диких язычников, как до сих пор ее пытаются представить христианские или прогермански настроенные историки. Здесь было жестко выстроенное теократическое государство, чем-то похожее на государства Южной Америки или Древнего Египта. Нам, выросшим на абсолютно других культурных ценностях, эти системы не понять. Да и сведения о них старательно стерты из людской памяти церковниками. Мы знаем только, что власть в Пруссии когда-то была целиком в руках жрецов - вайделотов. Причем, настолько, что прусские князья и вожди племен предпочитали уходить вместе со своими дружинами в наемники в другие страны. Именно поэтому так много русских, литовских и польских аристократических родов обязаны своим происхождением пруссам. А здесь вайделоты, тщательно охраняя какие-то свои тайные знания, правили вплоть до прихода крестоносцев. В том, что прусские жрецы, действительно знали нечто, нам сегодня неведомое, сейчас никто не сомневается. Гитлер, например, посылал в Пруссию экспедицию за экспедицией, в надежде найти хоть крохи того Знания. Но, увы! все это кануло в Лету вместе в вайделотами.

Эта древняя прусская династия ведет свою родословную с четырнадцатого века от Великого магистра Тевтонского ордена Конрада фон Валенродта. К ней принадлежат довольно известные и заслуженные люди. Но нас эти люди интересуют больше тем, что на протяжении нескольких веков собирали уникальную коллекцию книг, которую передали в дар Кёнигсбергу. Библиотека занимала две комнаты в замке, и была настолько уютным и почтенным местом, что великий Гофман не удержался и описал ее в одной из своих сказок. До недавнего времени библиотека Валенродтов считалась безвозвратно утерянной для мировой культуры. Но в последнее время появилась надежда обнаружить ее в каком-то из сырых московских подвалов - запасников. По крайней мере, несколько книг наши энтузиасты уже смогли отбить у москвичей. Как знать, может быть, библиотека вернется к себе на родину еще при нашей жизни?

Вот тут, мы подошли к одному из тех мест в истории Пруссии, которые до сих пор вызывают недоумение, но без которых и не было бы истории этой загадочной страны. Валтин Зупплит - имя это вполне можно было бы отнести к персонажам прусской мифологии. Если бы то, о чем мы расскажем, не было подтверждено летописями. Когда герцог Альбрехт объявил войну королевству Польша, вечный соперник Кёнигсберга Данциг решил воспользоваться удачным случаем и свести старые счеты с Пруссией. Его флот подошел к берегам Самбийского полуострова, чтобы высадить здесь десант. Случилось все это где-то между сегодняшними городками Янтарный и Приморск. Ничего в этом месте не могло помешать Данцигу напасть на беззащитные города и поселки - нападения с моря просто не ждали, и не были к нему готовы. Но вот пришел какой-то потомок прусских жрецов по имени Валтин Зупплит, чего-то там наколдовал и Данциг без всяких причин вдруг увел свои корабли. Казалось бы, непонятно, зачем тогда этот богатый город вообще затевал всю кампанию? Но вот, оказывается, есть воспоминания моряков того похода, в которых записано, что три дня сам черт водил их корабли вдоль берега, то устраивая песчаную бурю, то ураганом отгоняя суда дальше в море. И в страхе они предпочли убраться подальше. Ритуал, что устроил Валтин, подробно записан многими свидетелями, и мы отсылаем любопытствующих к более подробным материалам. Скажем еще только, что у этого события было продолжение. Три года у берегов Самбии не водилась рыба. Пока кто-то не догадался, что Зупплит впопыхах отогнал от берега в море все живое. Тогда ему пришлось колдовать еще раз. Рыба вернулась. Но в этот другой раз орденское начальство уже оштрафовало Зупплита за несанкционированное колдовство на кругленькую сумму. Вот такая история. Хотите, верьте. Не хотите - проверьте документы орденского периода Пруссии. Они вас тоже сильно удивят.

Родился и умер в Кёнигсберге. Известен более всего тем, что считался самым близким другом Иммануила Канта, а в последние годы жизни философа управлял его делами. В 1804 году издал книгу "Последние годы жизни Канта", до сих пор считающуюся хрестоматийной. Гораздо меньше известна страсть Васьянски к прусским древностям. Пожалуй, не было чердака в нашем городе, где он не устроил бы свои раскопки. Вместе с приятелем механиком Васьянски восстанавливал старую мебель и предметы утвари, и внес немалый вклад в коллекцию музея "Пруссия".

Сегодня этот городок называется Знаменск. Герб - на зеленом щите - голова золоторогого оленя и над ней звезда. Статус вольного города Веллау, построенный неподалеку от, разрушенного в тринадцатом веке, орденского замка получает в 1336 году из рук гроссмейстера Ордена - Дидриха фон Альтенбурга. К 1380 году город окружили крепостной стеной. Может показаться странным, но в этом маленьком городке в те времена было сразу два монастыря. Один, открытый в 1349 году - францисканский, и второй - бернардинцев, осевших здесь в 1447 году. Правда, оба они, после прихода к власти в Тевтонском ордене герцога Альбрехта, и принятия им лютеранства, как государственной религии Пруссии, были закрыты. В 1657 году в Веллау был подписан договор между курфюрстом Фридрихом Вильгельмом и польским королем Яном-Казимиром, который навсегда закрепил независимость Пруссии от польской короны. В истории этого города есть еще один любопытный факт - однажды ему пришлось исполнить роль столицы Пруссии. Правда, событие это было отнюдь не радостным. Во время самой страшной эпидемии чумы 1709 -10 годов правительство оставило, оцепленный солдатами, Кёнигсберг и переехало в Веллау. Однако чума не пощадила и этот город. А в тот год Веллау был еще и затоплен разлившимся Прегелем. Вообще этому городу сильно не везло. Река заливала его с завидной регулярностью. А если не это, так другая напасть - пожары.

Тем не менее, к 1939 году в городе было 8536 жителей, ежедневная газета со своей типографией, бумажная фабрика, газовый и маргариновый заводы, электростанция. Кроме того, в Веллау с 19 века проходили знаменитые конные ярмарки.

К сожалению, этот холм сегодня мало кому известен. А жаль. Эта вторая из высочайших вершин Самбийского полуострова, когда-то пользовалась необыкновенной популярностью у студентов и туристов. Если вам когда-то приходилось ездить на взморье в район Янтарного по дороге через поселок Куменен - ныне Кумачево, то вы не могли не обратить внимание на эту гору. А любопытна она, прежде всего тем, что на самой ее вершине хорошо сохранились валы и рвы древней прусской крепости. Просматривается и, характерная для пруссов, спирально закрученная вокруг холма дорога к крепости. Правда, теперь в самом центре этого исторического памятника осели военные с локаторами. Но когда-то доступ к вершине холма был свободен. Там стоял памятный знак в честь победы над Наполеоном с, выбитыми на нем, именами героев той войны. Там же, неподалеку была и могила советника Шеффнера, который и устроил этот мемориал. Раз в год, летом на вершине холма собирались толпы людей. Студенты с факелами разводили огромный костер и пели песни, подхваченные всеми желающими приобщиться к празднику. Между прочим, с этого холма Кёнигсберг виден, как на ладони. Увы! сегодня полюбоваться городом с горы Гальтгарбен вам не позволят военные. Да и памятников там уже нет. Чем-то они видно помешали людям в погонах.

Два представителя этой, весьма распространенной, немецкой фамилии вошли в историю Пруссии - Альфред и Фриц. Здесь мы вынуждены немного отвлечься от темы. Мы, признаться немного колебались, стоит ли говорить об этих людях? Дело в том, что оба Гаузе принимали участие во второй мировой войне. Сами понимаете, не на стороне антинацистской коалиции. Но история вещь не материальная, из нее нельзя вычеркнуть ни имен, ни событий, даже если кому-то очень этого захочется. Если уж кто-то вляпался в эту самую историю, так ему там и торчать в веках. Ну, вот, мы расшаркались, а теперь продолжим.

Альфред Гаузе в 1914 году восемнадцати лет от роду был призван на военную службу и отправлен с инженерным батальоном на западный фронт. Нам гуманитариям трудно представить, что военные тоже бывают талантливы. Однако Альфред Гаузе - яркий тому пример. Он очень быстро дослужился до полковника, и во вторую мировую воевал начальником штаба в танковой армии знаменитого фельдмаршала Роммеля. Правда, под конец войны в 1945-ом Альфреда угораздило попасть на восточный фронт, где его, естественно пленили. В Германию он вернулся только через десять лет, а прославился тем, что написал книгу о боевых действиях в Северной Африке, которая и по сей день служит учебным пособием в военных училищах всего мира.

Фриц Гаузе был менее склонен к военной карьере. Его привлекали история и этнография, чему он и посвятил себя, закончив Кёнигсбергский университет - Альбертину. В 27 лет Фриц Гаузе получил степень доктора философии, в качестве коего и руководил Кёнигсбергским архивом и одновременно музеем истории города. Должности, согласитесь, далекие от боевых действий. Однако в 1945 году прямо из музея Фриц Гаузе попадает в лагерь военнопленных в Польше. Там, конечно, разобрались, что он не умеет стрелять, и отпустили его. Правда, на разбирательства ушло два года. Но Гаузе не в обиде. Не расстреляли и на том спасибо. Иначе историческая наука лишилась бы множества научных и научно-популярных книг, в том числе и бесценной "Истории города Кёнигсберга", сейчас, к счастью переведенной и на русский язык. Он же, в 1968 году создал и Дом Кёнигсберга в Дуйсбурге, где по сей день скрупулезно и по крошкам собирают документы и реликвии Пруссии, разбросанные войной по всему миру. Умер Фриц Гаузе в 1973 году, к сожалению, не на родине, а в немецком городе Эссене.

Сейчас эта улица называется Лесопильной. И ничего особо примечательного в ней нет. Примечателен человек, чье имя носила улица до войны - Карл Гебаур, делавший замечательные фортепьяно, которые и до сегодняшнего дня служат украшением многих домов и концертных залов. Кроме того, именем Гебаура был назван и зал в Штадтхалле, том самом концертном комплексе, где сейчас разместился наш музей. Гебаур, оказывается, безвозмездно внес очень солидную сумму для постройки этого здания. Ему же, Карлу Гебауру, его деньгам и хлопотам, Кёнигсберг обязан открытием в городе консерватории. До конца своих дней этот человек всячески поддерживал городскую музыкальную культуру и молодые дарования. Не мудрено, что благодарные горожане назвали его именем улицу. А мы теперь кличем ее Лесопильной. У нас собственная гордость.

Кому сегодня не известно это уютное местечко на взморье? Правда, мы называем его поселком Отрадное, но прелесть его улочек от этого не пострадала. Обратил внимание на это живописное место в 1618 году курфюрст Пруссии Георг Вильгельм. Оно ему так понравилось, что монарх тут же приказал построить здесь нечто вроде дачи, куда любил приезжать поохотиться на волков и медведей. Тогда у нас их было предостаточно. Кстати говоря, тот лес, что идет от сегодняшнего Светлогорска на юг, в те времена и стал королевским заказником. Если верить легенде, однажды на охоте Георг Вильгельм прилег под дуб отдохнуть. Тут-то на него и собрался, в свою очередь, поохотиться медведь. Однако егерь курфюрста пресек эту попытку на корню и застрелил зверя. В благодарность за верность и отвагу Георг Вильгельм подарил егерю усадьбу и звание дворянина. А, переполненный чувствами, бывший лесник назвал свою усадьбу в честь монарха Георгенсвальде - лес Георга. В таком состоянии это место пребывало еще более трехсот лет, пока в середине девятнадцатого века на наших берегах не начался курортный бум. Первым в Георгенсвальде поселился некий Нойман, купец. Он приобрел усадьбу и построил купальный комплекс. К 1912 г. здесь стояло уже 50 вилл. В них обычно жили зажиточные пенсионеры. А в те времена вошло в моду называть особняки в честь своих детей. Вот и получили дома в Георгенсвальде собственные имена, как люди: "вилла Мария", "вилла Рут", и так далее: Между прочим, когда-то считалось, что именно Георгенсвальде является любимым местом ночного отдыха сирен. Там, сидя на огромных, торчащих из волн прибоя, валунах они пели свои соблазнительные песни. Говорят, еще и сейчас поют.

Это город, которым он некогда был теперь поселок Железнодорожный Правдинского района. Герб - на фоне церковного алтаря апостолы Петр и Павел с ключом города в руках. Вот что пишет об основании Гердауена орденский хронист Петр Дуйсбургский:

"В год от Рождества Христова 1325 брат Генрих фон Иннберг, комтур Кёнигсберга, с соизволения и повеления почтенного мужа, брата Вернера, великого магистра, человека особенно радетельного и ревностного в отношении вверенного ему дела, для расширения пределов христианских построил и завершил в день святых апостолов Петра и Павла в земле Бартии замок Гирдаву". Насчет добродетелей гроссмейстера Вернера нам сказать нечего, мы с ним не знакомы, но вот остальные сведения из "Прусских хроник" Петра требуют уточнения. Дело в том, что хорошо укрепленный поселок Гирдава был известен задолго до прихода в наши края орденских братьев, как вотчина князей Рендалов. А в 1325 году Орден построил свой замок на месте разрушенной прусской крепости. Строительством руководил, действительно, комтур Кёнигсберга, но звали его Генрих фон Изенберг, а не Иннберг, как утверждает Петр. Впрочем, такие неточности были свойственны всем летописцам тех времен, более обращавших внимание на красоту слога и идеологическую подоплеку своего труда, чем на соответствие текстов исторической истине. Вернемся в Гердауен. В том же 1325 году неподалеку от строящегося замка возвели плотину с водяной мельницей. Так на карте Пруссии появилось озеро Бактинзее. В 1389 году поселение у стен замка Гердауен получает городские права. 66 земельных наделов, которые Орден передал городу, были застроены всего за семь лет. С тех же времен здесь стоит и кирха. Высота ее башни достигает 42 метров. К этому городу у нас отношение особое. Почему-то сразу вспоминается знаменитое на всю Прибалтику пиво из Железнодорожного, которое было в такой чести в шестидесятые - семидесятые годы нашей юности. Вспоминаются и кварталы Гердауена, сохранившие средневековую застройку и особенный дух тех времен. Некоторые из домов города, возведенные еще в XIV и XV веках, стоят до сих пор. Сегодня еще можно увидеть на одной из улиц поселка городские ворота того времени, перестроенные в жилой дом. Чудом старые дома орденских времен остались нетронутыми. Здесь стоит заметить, что в Кёнигсберге последний орденский дом был снесен еще в 1909 г. Вспоминается в связи с этим кампания, возбужденная комсомольцами конца восьмидесятых годов по сохранению гибнущего Гердауена - Железнодорожного. Те разговоры, а заодно и, собранные на благие цели, деньги ушли в небытие, как и слава гердауенского пивзавода. Как уйдут в небытие разваливающиеся дома поселка, давно потерявшего статус города. Но Гердауен славен не только пивом. В его истории есть эпизод, когда он целых сорок лет вел войну с Тевтонским орденом за свою независимость. Правда, безуспешно. Орден победил, и в наказание за вольнолюбие города, передал его в вечное пользование рыцарю фон Шлибену. Из Гердауена родом хорошо известный в Европе, и, к сожалению, совсем незнакомый нам поэт-сатирик Теодор Готтлиб фон Гиппель. А нам-то как раз и следовало его помнить. Где еще вы найдете сатирика, который, в свободное от написания поэм время, работает директором криминальной полиции? А потом бургомистром Кёнигсберга, президентом города. Улица Омская в сегодняшнем Калининграде, в Кёнигсберге называлась Гиппельштрассе. А помнят о Гиппеле почему-то в Европе, но не у нас. И не в наших путеводителях, а в брошюрах начала века любой маршрут для туристов пролегал через Гердауен. Достопримечательностью были не только кварталы города, но и его озеро Бактинзее, где вплоть до XVIII века существовал четырехметровый плавающий остров. Чудо природы было сплетено из корней, покрытых землей и травой.

К 1939 году при 5 118 жителях в Гердауене были евангелическая кирха и католическая капелла, городской дом культуры, две гостиницы - одна называлась, "Королевский двор", другая "Империя", ежедневная газета "Гердауенер Цайтунг", и небольшой еврейский культурный центр - в городе была солидная еврейская община. Теперь этот город медленно умирает.

Так раньше назывался поселок Русское Зеленоградского района. Возможно, кому-то покажется странным, что мы обратили внимание на столь неприметный населенный пункт на шоссе идущем вдоль западного берега Самбийского полуострова. Но у этого поселка чрезвычайно любопытная история. Не менее любопытная, чем название самого поселка. Гирмова, так он назывался по прусски, переводится, как "большая пьянка" или, если хотите, "запой". По всей вероятности, причиной столь оригинального названия послужила близость поселка к огромному холму, где в древности было святилище бога Лиго. Это веселое прусское божество покровительствовало как раз пьянству, плотским утехам, и прочим радостям жизни. Раз в год здесь собирались тысячи любителей этих самых радостей со всей Прибалтики. Начиналось все с того, что к народу на белом коне выезжала обнаженной жрица бога Лиго - самая красивая девственница Пруссии. Это и служило знаком к раскупориванию бочек с пивом. Ну, а дальше сами понимаете, что творилось в окрестностях холма. Места эти овеяны столькими легендами и сказаниями, что нам не хватило бы этой книжки, чтобы рассказать хоть часть из них. Те, кто бывал здесь, наверняка обратили внимание на фундаменты орденского замка. Крестоносцы построили его не на пустом месте, еще до их прихода здесь был замок пруссов. Причем, рыцари пытались штурмовать его еще с 1252 года, но безрезультатно. Король Отакар, которому приписывают множество всяких подвигов, в том числе и основание Кёнигсберга, тоже не смог взять Гирмову, несмотря на свою армию прославленных европейских рыцарей. Впервые крестоносцы вошли в Гермау только в 1264 году. Впрочем, пруссы тут же их выгнали оттуда. Укрепиться в Гермау Орден смог только в 1270-ом. В шестнадцатом веке замок был резиденцией герцога Альбрехта. Потом в нем размещалось янтарное управление и суд. Тут же, неподалеку, в соседнем поселке Кирпенен - сейчас Поваровка - стояли и виселицы для расхитителей янтаря. Нравы тогда были суровыми, а государство, как и сейчас, блюло свои янтарные интересы. Но об этом - ниже.

Город Гумбинен сегодня носит имя какого-то военачальника Гусева. Герб - поделенный на две части по диагонали красный щит. В верхней левой половине черный прусский орел с королевскими символами власти - в короне и со скипетром в лапе. В нижней части щита, направленная острием вверх, стрела. Статус города Гумбинен получил в 1721 году из рук самого короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, когда был уже довольно крупным поселением. В 1726 была построена ратуша, а в 1735 году приступил к работе госпиталь, основанный выходцами из Зальцбурга. Городскую конституцию Гумбинен получил не весь сразу, а частями - сначала его более старый район - Альтштадт, и позже почти на полстолетия - Нойштадт - новый город. Пожалуй, стоит сказать и о госпитале, построенном иноземцами австрияками. Дело в том, что в Гумбинен и его окрестности тогда прибыло около пятнадцати тысяч австрийцев. Это были лютеране, которых католическая Австрия попросту изгнала с родины. В Пруссии же издревле принимали любых беженцев независимо от национальности и вероисповедания. Там же, под Гумбиненом в 1848 году получила приют и тысяча русских староверов. Со временем и австрийцы, и русские, как впрочем, и поляки, и литовцы, и многие другие иммигранты, влились в прусскую нацию на равных правах с местными жителями. Из-под Гумбинена же был родом и знаменитый поэт, основоположник литовской литературы - Кристиан Доналициус, которого литовцы называют Донелайтисом. К 1939 году в городе было 24 534 человека, выходили две ежедневные городские газеты, работали средняя и высшая школы, сельскохозяйственное и торговое училища, государственное училище машиностроения, была частная клиника, почтамт, таможня, машиностроительный и кирпичный заводы, пивзавод, фабрика шерстяных изделий и ткацкая фабрика, бондарное производство. В то время Гумбинен считался центром одноименной провинции, что давало ему статус, сравнимый сегодня, пожалуй, с положением областного центра.

Даркемен сегодня называют Озерск. Забавно, но этот город уже однажды переименовывали. Когда к власти в Германии пришли нацисты, прусские корни в названиях наших древних городов почему-то стали коробить их тонкий немецкий слух. И они затеяли кампанию по переименованию населенных пунктов Пруссии. Тогда Даркемен стал Ангераппом. Потом пришли наши отцы и деды, и опять принялись переименовывать. Просто поразительно, как некоторым режимам не терпится отметиться в истории. А точнее, нагадить в нее. Но вернемся к предмету. Герб Даркемена, а теперь, надеемся, и Озерска, щит, на котором вверху раскинуло лучи яркое солнце, а под ним, на фоне песчаных холмов, собирающийся взлететь, орел. В письменных источниках это поселение впервые упоминается в 1539 году, как Даркайм. В 1615 году в поселке построена кирха. Городские права Даркемен получил 10 сентября 1725 года. Хочется добавить к этому, что город расположен на возвышенности в 100 метров над уровнем моря. Так высоко расположен только еще один город в области - Цинтен - сегодняшний поселок Корнево. Но, гораздо интереснее другое - Даркемен, пожалуй, единственный из наших городов, который прежде, чем получил официальный статус такового, подвергся серьезной перепланировке в соответствии с генеральным планом застройки. Разработал его по заказу короля придворный архитектор Шультхайс фон Унфридт. И горожане, которых к тому времени уже набиралось около тысячи человек, развивая город, дисциплинированно следовали плану. К 1939 году в городе жило 4376 жителей.

Этот поэт семнадцатого века вдруг стал популярен в наши дни, причем, не только в Германии, что, впрочем, тоже неожиданно, но и у нас. Его переводят, делаются попытки восстановить его памятники. Мы уже говорили о нем, в программе об Анне из Тарау, которую Симон Дах прославил в своих стихах. Упоминали и о том, что на родине Даха в бывшем прусском городе Мемеле, который сейчас стал литовской Клайпедой, восстановили памятник ему. Стихи его мы здесь, конечно, приводить не будем, а любителей экзотической поэзии отошлем в книжные магазины. Скажем только, что умер Симон Дах в должности ректора кёнигсбергского университета, а до того был активнейшим членом философско-поэтического клуба Пруссии под романтическим названием "Тыквенная беседка", и очень многие поэты Кёнигсберга считали себя его учениками.

Этот окраинный район Кёнигсберга, когда-то был просто юнкерской усадьбой. Затем здесь построили пивзавод "Остмарк", небольшой железнодорожный вокзал с депо, появились домики рабочих, и Девау вошло в черту города. Уже в двадцатом веке оборудовали Кёнигсбергский аэропорт. В конце шестидесятых и начале семидесятых годов советской эпохи из Девау еще можно было улететь на "кукурузнике" в Клайпеду или Ригу. А вот от железной дороги и следов не осталось. Это была узкоколейка, по которой маленькие паровозы таскали вагончики, больше похожие на трамвайные. Сельская железная дорога была чрезвычайно удобным транспортом для крестьян и жителей городов на восток от Кёнигсберга. Ее и называли "сельским трамваем". А чем она помешала советской власти, и кто именно приказал порезать паровозы и рельсы на металлолом, загадка.

Родился в Кёнигсберге в 1792 году. Врач. Один из первых, если не самый первый доктор в мире, который начал пересадки органов. Правда, эксперименты эти он проводил уже в Берлине, а не в Кёнигсберге. Что-то он тут не поделил с прусскими властями. Кроме того, внимание, стареющие девушки, Иоганн Фридрих Диффебах считается отцом пластической хирургии, ставшей сегодня столь модной. А еще он всю жизнь пропагандировал пользу плавания и даже организовал в Кёнигсберге первую школу этого вида спорта. Его имя носила улица, которая сегодня называется "Молодежной".

Вот редкий, почти уникальный случай, когда переименование топонима в нашей области произошло естественным, просто разумным образом. Теперь Домнау, хоть и не имеет статуса города, но зато называется Домново. Звучит естественно и не вызывает аллергии. Вроде и по-русски, но и о прежнем названии напоминает. Герб города: на красном щите - хищно расправленная лапа орла с огромными когтями. Замок по неподтвержденным данным был построен орденскими братьями в 1300 году. Письменные источники упоминают поселение при замке уже в 1324. В 1400 году поселение Домнау получает городские права. Тогда же построена и первая кирха. В 1406 году летописи рассказывают о существовании в Домнау школы. Город расположен на двух холмах, самый высокий из которых, где и расположена церковь, на 75 метров выше уровня моря. У этого города странная судьба. За время своего существования, начиная с пятнадцатого века, он четыре раза уничтожался пожарами. Это происходило регулярно каждые сто лет, но всякий раз Домнау, как феникс, возрождался буквально из пепла. В первую мировую войну - в 1914 году - город был почти стерт с лица земли. Однако ему потребовалось всего два года, чтобы полностью восстановиться. К 1939 году в городе было 2 939 жителей, молокозавод, скотобойня, гидроэлектростанция, мельница, пивзавод, больница, ремесленное училище, стадион.

Граф, чьим именем названа знаменитая круглая башня, где сейчас разместился Музей янтаря. Башня известна всем, а вот о самом графе Дона, у нас почему-то говорить не принято. Это тем более странно, что с 1812 года несколько лет он прослужил российской империи в смешанном российско-прусском гусарском легионе. Затем вернулся в Пруссию и дослужился до звания генерала-фельмаршала.

Первая жена герцога Альбрехта. Знающие люди говорят, что это именно ей, а не герцогу, принадлежит идея создания кёнигсбергского университета. Прожила всего сорок три года, из них 21 с герцогом в, поистине счастливом, браке, и осталась в памяти подданных, как очень умный и добрый человек. К сожалению, герцогу не везло с детьми от нее. Из шести родившихся, выжил только один ребенок - первенец - Анна София. Зато принцесса унаследовала от матери все лучшие качества. И если вспомнить, что именно Анна София пожертвовала деньги на продолжение строительства университета, то поневоле всерьез отнесешься к слухам об авторстве идеи с университетом.

Человек, именем которого назван остров и залив в Антарктиде. Родился в Кёнигсберге в 1865 году. Всю свою жизнь посвятил исследованиям полярных областей планеты. Полное описание его путешествий составило двадцать томов и два географических атласа. Смерть застала его в Мюнхене в 1949 году за пишущей машинкой. Этот кёнигсбержец до последнего момента продолжал описывать то, что видел за десятилетия своих скитаний.

Этот народ появился здесь еще во времена правления герцога Альбрехта. По крайней мере, первые письменные упоминания о врачах евреях Исааке Мае и Михеле Абрахаме мы нашли в документах 1536 года. Вероятно тогда и позже, вплоть до восемнадцатого века их количество было незначительным. Документы 1756 года насчитывают только триста членов еврейской общины. Любопытно, что в отличие от других частей Европы, где они занимались в основном ремесленничеством, в Пруссии многие из них всерьез участвовали в культурной и общественной жизни страны. Одним из близких друзей Канта, например, был врач еврей Маркус Герц. А уж о самоотверженной битве с холерой 1831 года Иоганна Якоби, рассказывает любая краеведческая книжка. Не секрет, что европейские государства, если и не преследовали своих евреев, то, во всяком случае, не давали им равных со всеми прав. В Пруссии это положение существовало до 1812 года. Дискриминация длилась, конечно, несправедливо долго, но заметим, что в России евреи стали полноправными гражданами только в двадцатом веке. К тому времени только в одном Кёнигсберге их уже жило около пяти тысяч. У них было несколько кладбищ, и одна из самых больших и красивых в мире синагог на Ломзе напротив Кафедрального собора Кёнигсберга. Кстати, только одно из кладбищ, именно еврейское, было в черте города на Врангельштрассе. Это на сегодняшней улице Черняховского, за зданием пожарной охраны и ГАИ. Дело в том, что к тому времени, когда городские власти собрались вынести кладбища за пределы городских стен, выяснилось, что еще раньше еврейская община попросту выкупила земли в районе улицы Врангеля. А частная собственность, как известно, превыше всего. С приходом к власти нацистов правила, конечно, изменились. Синагогу в 1938 году разгромили, а тех из иудеев, кто не успел сбежать, вырезали. А ведь среди них было сто двадцать героев первой мировой войны, награжденных крестами.

Подмастерье башмачника из Кнайпхофа, вышедший вместе с остальными ремесленниками на помощь Тевтонскому ордену в битве с литовцами, братьями-князьями Кейстутом и Ольгердом. Битва состоялась в 1370 году при поселке Рудау, сейчас это Мельниково Зеленоградского района. Если верить легенде, Ган Заган подхватил упавшее знамя Ордена и тем самым поддержал, готовых уже дрогнуть, рыцарей. За этот подвиг ему присвоили дворянское звание, и стал он называться Ганс фон Заган. Вообще-то сомнительная легенда, хотя и симпатичная. Трудно поверить в то, что исход этой, действительно, великой битвы зависел от какого-то башмачника. Эта история больше напоминает чей-то политкорректный ход в налаживании отношений ремесленников и рыцарей Кёнигсберга. Более того, истории известен и другой фон Заган - Бальтазар, рыцарь, возглавлявший войска Ордена в борьбе с городами. Возможно, здесь произошла подмена одного героя другим, с одновременной сменой знака с минуса на плюс. Так или иначе, скульптура легендарного башмачника Ганса Загана украшала ратушу Кнайпхофа, а пивоварня замка Кёнигсберг обязана была в честь героя каждый год на праздник троицы выставлять горожанам Кнайпхофа бесплатно темное и крепкое пиво "Шмекбир", сваренное специально для этого случая. Подавали, естественно, с закуской. Например, в 1597 году на эти цели ушло 15 быков и 34 теленка. Сколько при этом выпили пива, хроники скромно умалчивают.

Эта часть города между Прегелем и сегодняшним Московским проспектом, впервые упоминается в документах 1326 года, как большая независимая деревня. У нее даже был свой герб: белый ягненок с красным знаменем на зеленом лугу. Вообще же и сама эта деревня, и городской район, в который она превратилась, издавна пользовались дурной славой у кёнигсбержцев. Там жили простые сильные и весьма вольнолюбивые люди, издревле посвятившие себя работе грузчиков, и им было чем ответить заносчивым горожанам. Горожане в Закхайм предпочитали не хаживать. Закхаймские же грузчики - их называли "зактрёгер" - огромные мужчины легко таскавшие с кораблей двухсоткилограммовые мешки, чувствовали себя уютно в любой пивной. Тем более что их артели, как правило, насчитывали не менее десяти-пятнадцати человек. У них была своя форма - пестрые рубахи, голубые фартуки и головные платки "крёцхен". У них был свой жаргон, и даже свой собственный особый крепчайший сорт водки, который трактирщики готовили специально для "зактрёгер". И еще эти ребята никогда не устраивались на постоянную работу к хозяину, предпочитая вольнонаемный труд. Тем не менее, они были самыми высокооплачиваемыми рабочими в порту. Естественно, что район, где эта публика жила и развлекалась, простые смертные предпочитали обходить стороной. Сейчас в этом районе еще сохранилось несколько зданий с тех времен. Сохранились и Закхаймские ворота города с изображениями героев войны с Наполеоном генералов Йорка и Бюлова. О Йорке и, возглавленном им, движении сопротивления французам мы уже упоминали. А Вильгельм Бюлов граф фон Денневитц был как раз тем самым губернатором Кёнигсберга, который и помог Йорку это сопротивление организовать. Затем они вместе с русскими гнали французов до самого Парижа. За заслуги перед отечеством король подарил Бюлову замок Нойхаузен. Остатки его мы сегодня можем увидеть в современном Гурьевске.

Когда-то в Кёнигсберге считалось само собой разумеющимся, что каждая ведьма время от времени становится кошкой. Более того, по ночам эти кошки садились в свои маленькие лодочки и катались по ручью, возле которого был построен замок. Оттого, якобы, и назвали тот ручей Кошачьим. Есть, правда, и другая версия - ручей был настолько узок и неглубок, что его могли перейти вброд даже кошки. Но, независимо от того, какая история вам нравится больше, ручья в том месте, где по ночам любили кататься ведьмы, мы сейчас уже не увидим. В 1256 году орденские рыцари-монахи перекрыли плотиной Кошачий ручей, и получился пруд. В наше время его называют Нижним, что, в общем, естественно - странно было бы называть "замковым" пруд, возле которого давно уже нет никакого замка. И, тем не менее, глядя на то, как старушки с внуками кормят хлебом нахальных жирных лебедей, невольно задумаешься, не потомки ли эти лебеди той пары птиц, которую поселили на пруду еще в 1525 году? Именно тогда властями Пруссии была сделана первая попытка превратить водоем в место для прогулок и отдыха горожан. Правда, горожане тогда были еще не очень сознательными, и согласно своему средневековому менталитету еще двести лет продолжали сваливать и сливать в пруд нечистоты. Справедливости ради, следует сказать, что в семидесятые годы уже двадцатого века наши с вами сограждане поступали так же. Однако стоило городу облагородить берега и отношение к пруду изменилось. Точно так же поступили и в середине восемнадцатого века. И стал тогда Замковый пруд центром культурной жизни города. По ночам на лодках катались студенты с барышнями. На берегах появились кафе и рестораны, в ухоженных парках гуляли обыватели с детьми и собачками, а земли в районе пруда так подорожали, что построить там дом мог только очень богатый человек, или организация. Скажем только, что именно на берегах Замкового пруда стояли резиденции сразу двух масонских лож - "Мертвой головы" и "Феникса". Там же, в доме купца Айхмана в свои приезды в Кёнигсберг любила останавливаться и королева Луиза.

Замковый пруд был столь любим кёнигсбержцами, что один немецкий юморист даже как-то окрестил наш город Кёнигсберг-на-Замковом пруду. В тех же записках он заметил: "В Данциге всюду чувствуется озабоченность. Хочется пойти и что-то делать, производить. В Кёнигсберге же в воздухе носится музыка!" Немудрено - только на Замковом пруду каждый четверг несколько городских оркестров устраивали концерты. Лодок было столько, что лебеди, привыкшие брать пищу из людских рук, не могли подобраться к берегу. Это возмутило кёнигсбергский Союз Защиты Животных, и они не только потребовали освободить для лебедей южную часть пруда, но даже заставили городские власти выстроить птицам дом на воде в форме небольшого готического храма. Кстати, жили в том домике не только, привычные нам, белые лебеди, но и черные - австралийские. Непомерная популярность Замкового пруда у горожан однажды сыграла с ними дурную шутку. 13 сентября 1869 года, во время очередного ночного праздника с фейерверком, устроенного королем Вильгельмом, перила моста не выдержали напора зевак, и несколько сотен кёнигсбержцев одновременно оказались в воде. Тридцать два человека утонули. Трагедия эта, впрочем, никак не повлияла на любовь горожан к своему пруду. Достаточно сказать только, что когда некий революционно настроенный архитектор садов Ленне, предложил засыпать пруд и на его месте разбить парк, бедного авангардиста чуть не линчевали. С 1810 года, с того самого дня, когда король подарил горожанам Замковый пруд, они считали его своим, чистили на собранные сообща деньги, на общественные же средства благоустраивали, и ни один архитектор в мире не мог заставить их лишиться своего детища.

Именно так, и не иначе следует произносить и писать название этой прусской провинции. Если вас почему-либо смущает немецкое звучание, говорите по-русски: Самбия. А то ведь чего только не приходится слышать - и Земланд, и Земландский полуостров: Топоним этот происходит от названия одного из прусских племен - самбов, а территория ограничивается морем и заливами на западе и севере, и реками Прегелем с юга, и Деймой на востоке. Большую часть Самбии занимает полуостров, который в древности народами Балтийского и Северного морей назывался Витланд. Прусских воинов когда-то называли витингами, словом, от которого, кстати, и произошли, более известные нам слова "викинг" и "витязь". Отсюда возникла версия, что топоним Витланд переводится, как "страна воинов". Самбы, действительно, считались самым воинственным прусским племенем, которое, по легенде, вело свою родословную от второго сына короля Вайдевута - великого воина Само, или Замо, так это имя звучит по-немецки. Однако версия эта ошибочна. Действительность оказывается куда любопытнее и загадочнее. Витланд переводится с древних германских языков, а именно они, германцы Скандинавии так назвали Самбийский полуостров, как "белая страна" или "страна белых людей". Вот здесь и кроется величайшая загадка нашей земли. Дело в том, что этот топоним сразу наводит на мысли об одном из древнейших прусских сказаний. Саги утверждают, будто некогда с неба где-то в дюнах Самбии упала звезда, породившая светловолосых белокожих великанов, которые дали темнолицым людям, населявшим тогда землю, умение управлять огнем, торговать и строить города. Легенды о белых великанах есть у многих народов, но у всех они появлялись невесть откуда - к одним пришли, к другим приплыли из-за моря, и только у пруссов они свалились с небес. И, заметьте, не пруссы назвали свой полуостров "страной белых людей", а их соседи. Поневоле задумаешься, не в наших ли дюнах кроется разгадка происхождения белой расы?

Сейчас это второй по величине город нашей области Черняховск. Герб города - медведь и над ним две буквы G и F - инициалы регента Георга Фридриха с благословения которого 10 октября 1583 года город и получил городские права, и конституцию. Впрочем, замок Инстербург и поселение при нем были известны уже с 1336 года, когда по приказу Великого магистра Тевтонского ордена Дитриха фон Альтенбурга и были заложены в месте впадения реки Инстер в Прегель. Через 50 лет после закладки деревянной крепости замок Инстербург выстроили в камне. В 1590 году 19 июля пожар, охвативший город уничтожил 140 домов. Сохранились только школа, церковь и дом священника. Через сто лет - почти день в день - 24-го июля 1690 года случился другой пожар, после которого в городе остались лишь 24 дома и те же церковь, и школа. В 1790 году в городе насчитывается 4 274 жителя. В 1809 году состоялось первое заседание тридцати депутатов городского совета Инстербурга. Когда думаешь об этом городе, то трудно отделить его историю от судьбы замка - так плотно переплелись их судьбы. Вместе они сдерживали набеги литовцев, вместе скорбели по горожанам, уведенным в рабство татарами шляхтича Гандзевского. Инстербургу - и городу, и замку приходилось кормить и солдат Наполеона в девятнадцатом веке, и русских в первую мировую войну. Здесь в семнадцатом веке похоронили двух очень разных женщин, никому сейчас не известную вдову шведского короля Густава Адольфа, и Анну из Тарау неизвестную никому тогда, в 1689 году. Здесь мрачными ночными кварталами старого Инстербурга бродит призрак юной красавицы Вероны, дочери кузнеца, которая провинилась перед людьми лишь тем, что любила мужчин. И люди утопили ее в проруби на реке Инстер. А она продолжает жить по ночам. Но теперь уже не для любви - для мести. До сих пор слишком много мужчин в Инстербурге находят повешенными. Кстати, там ведь однажды в 1812 году, как раз на пути в Россию, заночевал Наполеон - известный ловелас. Любопытно, как бы повернулась история Европы, если б в темноте инстербургской неоготики на него набрела красотка Верона? В 1839 году в городе состоялись первые лошадиные бега. Событие это только на первый взгляд кажется незначительным, на самом деле на город, да и на всю Пруссии эти бега окажут далеко, в века идущие, последствия. Дело в том, что тогда впервые были выставлены ныне знаменитые тракененские лошади. Рассказывая об Инстербурге, мы просто обязаны рассказать об этих лошадях, а заодно и о древнем спутнике Инстербурга - замке Георгенбург. Построенный вначале Орденом для нужд церкви, он всегда оставался в тени своего мощного соседа. Но только до 1812 года. До того момента, пока замок не купил некий маклер по фамилии Хейно, который тут же продал его иностранным инвесторам - семье англичан Симпсонов. А те только того и ждали. Наслышанные о выносливости и неприхотливости местной прусской лошадки, ведущей свою родословную от свирепых боевых лошадей пруссов, Симпсоны скрестили ее с чистопородными английскими рысаками и получили ту самую тракенку, о которой теперь мечтает каждый приличный коневод в мире. И, которая, мы надеемся, еще принесет счастье и достаток нашим сегодняшним коневодам. Благо, такие, наконец, нашлись. Кстати, в девятнадцатом веке Георгенбург продавал коней только государственным предприятиям Европы. Купить тракенку обычному человеку было очень не просто. Прямо скажем - накладно. До сих пор среди коневодов рассказывают о жеребце по кличке Бахус, которого в 1872 г. заводчики продали за 32 тыс. марок. А это были совсем не те марки, что нам знакомы. К 1939 году в Инстербурге было 48 711 жителей.

Вряд ли найдется в этом подлунном мире хоть один мало-мальски грамотный человек, кто не слышал бы этого имени, кто не склонил бы голову перед его гением. Об этом человеке и философе написано и сказано уже столько, что кажется уже и слушать, и читать скучно. Мне бы только вот что хотелось добавить. Почему-то принято считать Канта - цитирую: "величайшим философом, которых когда-либо порождала Германия". Нам, "детям России - родины слонов" понятен этот немецкий пафос, неясно только, что послужило поводом для него? Во времена Канта такой страны - Германия, попросту не было на картах мира. Была Пруссия, а Кант жил в самом ее сердце - "столичном королевском городе Кёнигсберге". Конечно, тот язык, на котором здесь говорили, можно назвать диалектом немецкого языка, а население Пруссии во многом было немецким по происхождению. Но сам-то Кант вовсе не был немцем. Он родился в семье шорников пруссов. И папа его - Иоганн Георг, всю жизнь тачавший упряжь для лошадей, был пруссом, и все его предки были пруссами, и жили они здесь многие сотни лет до прихода Немецкого ордена. Имена с корнем Кант - Кантегерд, Кантил и т. п. - были чрезвычайно распространены у пруссов. И сам Иммануил Кант прекрасно знал об этом, и любил свой народ и родину. Но любил тихо, без пафоса. Защитив в 1755 году степень магистра, и получив звание приват-доцента, он пятнадцать лет ждал, пока освободится место на кафедре Альбертины. За это время его неоднократно приглашали в другие университеты, но он предпочел должность младшего библиотекаря в замке, и комнатенку в мансарде домика, наспех переделанного под сдачу жилых номеров из Лёбенихтской ратуши, дворцам меценатов в западных немецких княжествах. Вот как он отвечал своим более практичным коллегам, советовавшим ему переехать туда, где его больше ценят: "В Кёнигсберге рождается человеческая мудрость. Кёнигсберг чрезвычайно подходит для развития мудрости, и незачем куда-то ездить на ее поиски". Позже, освоившись в роли профессора, Кант купит себе домик. Любопытна, кстати, планировка этого жилища, всемирно почитаемого, старца. Себе он отвел крохотную комнатку, чуть ли не на чердаке. Низ же был отдан под столовую для вечно многочисленных гостей /для них он держал и повара/, и небольшой зал для чтения лекций всем желающим, независимо от положения и национальности. Его слушали немцы, поляки, русские, литовцы, и евреи которые, между прочим, имели в Пруссии, как и вообще в Европе, весьма ограниченные права. В благодарность, выходцы из этого национального меньшинства, основав в Кёнигсберге в 1910 году свою масонскую ложу, назовут ее именем Канта.

И - последнее. Мне просто невдомек, как вообще можно навесить ярлычок с наименованием национальности на человека, который говорил, что превыше всего ценит нравственный закон внутри себя и звездное небо над головой?

Кстати, в 1893 году какой-то лавочник, пожелавший расширить свою торговлю, выкупил и разрушил дом Канта. Звали сего бизнесмена Герхард Лидтке, и был он чистопородным немцем по происхождению.

Слушая, иногда, как иная особа брюзжит по поводу неожиданностей нашего климата: дескать, то снег, то дождь, то жара неимоверная, и все это может случиться в любое время года; и зима - не зима, и лето - не лето, - я всегда испытываю неловкость. Так и хочется сказать: Помолчали бы, мадам, не накаркали бы:

Мы ведь живем здесь всего-то полвека. Это - мгновение в истории Пруссии. Эта страна нас еще и заметить-то не успела. Что мы помним? Ну, две относительно суровых зимы 1979 и 1986 годов. Ну, парочку ураганов средней силы, в один из которых Балтийское море проломило-таки авандюну на Куршской косе и с веселым ревом устремилось к заливу. Что еще? Я, пожалуй, могу еще вспомнить снежные заносы на дорогах запада Самбии высотой с двухэтажный дом. И все.

Память наша слишком коротка. Вопреки утверждениям сегодняшних местных промосковских марионеточных властей, у нас здесь еще нет своей истории. Да и не может быть - не бывает двух или трех историй одной страны. Есть одна - история Пруссии. А она помнит куда более серьезные вещи, чем прорыв косы и тридцатиградусный мороз 86 года. Хотите, я их просто сухо перечислю?

1303 год - первое документально зафиксированное землетрясение.

Зима 1322/23 года была столь суровой, что в стране вымерзли все культурные сорта фруктовых деревьев.

1427 год - от апреля до августа не выпало ни единой капли дождя.

1506 год был столь теплым, что садовники дважды убрали урожай фруктов.

1642 год - теплая зима. Аисты прилетели в конце января.

1709 год - зима настолько морозная, что замерли не только культурные, но и дикорастущие деревья. Вымерзла плантация шелковицы /тутовника/ любовно разведенная Великим курфюрстом Пруссии, ее первым королем и основателем германской государственности Фридрихом III на острове Ломзе. В этом году еще в мае ездили на санях по льду Балтийского моря.

В шторм 1734 года море выбросило на берег корабли, которые потом выкапывали из песка еще несколько лет.

1739/40 год - зимой замерзли вино и пиво в погребах, несколько человек из городской стражи погибли на постах, прямо в своих полосатых будках. Птицы мерзли на лету и падали.

В зимний ураган 1801 года по улицам Пиллау летали, как гигантские чайки, куски льда, вырванного ветром с залива, а вода залила город почти на метр. Из-за наводнения корабли с причалов занесло на крепостные валы Пиллау, а в других местах - попросту в поле и на луга для выпаса скота.

В 1806 году ураган снес несколько башен на кирхах Пруссии и три замковых надстройки в Кёнигсберге.

Зато в 1834 году крестьяне из-за долгой летней жары убрали два урожая.

В июне 1905 года кёнигсбержцев напугало землетрясение.

А зимой 1929 года прусскому правительству пришлось обратиться за помощью к Советскому Союзу, чтобы тот прислал ледокол "Ермак" и вызволил, вмерзшие в море, 32 корабля.

Это далеко не весь перечень прусских сюрпризов. Бесконечно глупо и опасно делать вид, что это не наша, а чья-то чужая история. Я ведь не зря опустил описания северных сияний и падения метеоритов в этом скупом перечне, но упомянул о землетрясениях. Помните, в прошлом году в колодцах поселка Саркау/Лесного на Куршской косе вдруг объявился кипяток? Изумлению общественности и властей не было предела. Если бы эта публика не отмахивалась и не отплевывалась от всего, что было здесь до нее, она бы знала то, что знали люди, жившие тут веками: Земля под нами неспокойна, а климат этой страны непредсказуем и от него можно ждать любых фокусов. К этому надо относиться спокойно, без истерик и брюзжания. В конце концов - это наш климат и наша земля, и никуда нам от этого не деться, и с этим нам жить. А чтобы не впасть в панику, когда у вас из-под ног ударит фонтан гейзера, или очередной ураган отломит колокольню того православного монстра, который строят посреди города, надо внимательнее вглядываться в опыт десятков поколений людей, что жили здесь до нас. И уж, по меньшей мере, не считать его чужой историей.

Скульптор, с 1907 года бессменный преподаватель ваяния в Кёнигсбергской Академии искусств. В нашем городе сохранились несколько работ этого автора, так что, хоть на малую часть его наследия мы все же можем посмотреть. Впрочем, мы не станем здесь много о нем говорить, сведения о Кауере и его скульптурах вы можете найти в любом путеводителе по городу. Умер он в Кёнигсберге в 1943 году, не дожив до английских бомбардировок 44-го года и штурма 45, и не увидев, как гибнет то, что он создавал десятилетиями.

До прихода в Пруссию крестоносцев место, которое Тевтонский Орден назовет Кёнигсбергом, а Советская власть Калининградом называлось Твангсте. Если бы мы следовали российской традиции отсчитывать возраст города от момента первого его упоминания, то сейчас праздновали бы не 750-летие, а, по меньшей мере, тысячелетие. Именно к этому времени - к X -XI векам относятся упоминания скандинавами городища и укрепления на холме, а археологи эти свидетельства уверенно подтверждают. Да и странно было бы, если б здесь, где сходились границы прусских племенных земель Самбии, Вармии и Натангии, и где начинались многие водные торговые пути Европы, в том числе и один "из варяг в греки", до крестоносцев никому не пришло в голову устроиться, контролируя вход в Пруссию с залива.

Впрочем, люди здесь жили и до пруссов. Те же археологи давно уже находят на холме и под ним следы поселения, которым не менее пяти тысяч лет. Между прочим, автор этих заметок когда-то с изумлением наблюдал в России празднование полутора тысяч лет какого-то захудалого городишки Каменки с его двумя тысячами жителей. Так может, отметили бы не 750, а - по-российски - пятитысячелетие нашего города? Чего мелочиться?

Не получается. И виной тут не наша скромность, а, засевшая в головах, стройная схема истории города, начатая якобы его отцом-основателем - королем Богемии Отакаром Пржемыслом II.

А между тем, и самое начало этой истории, и ее идеологический фундамент весьма сомнительны. Версию о поименовании рыцарями Немецкого Ордена строящегося замка - Кёнигсберг / Королевская Гора - в честь короля Пржемысла нам подсунул первый хронист Пруссии Петер фон Дуйсбург. Правда, как-то робко подсунул, сам не думая, что ему в это поверят. Тем не менее, эту легенду подхватили его последователи летописцы, она прижилась, и сегодня считается, чуть ли не аксиомой. Более того, подвизающиеся на ниве краеведения, журналисты, нахватавшись исторических сведений из статей своих же, столь же грамотных, коллег, уже с легкостью утверждают, что сам король и построил замок. Эту милую газетную сказку о короле-строителе, мы здесь, разумеется, и рассматривать не будем. Но от Пржемысла II Отакара, открещиваться не станем. Кстати, это его скульптура - первая слева, если смотреть со стороны города, украшает Королевские ворота Кёнигсберга.

К тому времени, когда Отакар решил облагодетельствовать человечество крещением пруссов, ему было двадцать четыре года, и он только год, как прибавил к своим коронам маркграфа моравского и герцога австрийского корону короля Богемии. Титулов у него было много, подвигов маловато. Походы в Святую Землю уже вышли из моды, а пограничные стычки с князьями-соседями славы не приносили. И вот тут приятель Пржемысла маркграф Бранденбурга Оттон и подсказал ему счастливую мысль - развлечься в Пруссии. Петер фон Дуйсбург утверждает, что для этого богоугодного дела они собрали шестьдесят тысяч рыцарей. Врет, разумеется. Высокородных бездельников было, конечно, в Европе тогда много, но не настолько. Кроме того, если представить, что вся эта тяжеловооруженная толпа на лошадях вместе со своими оруженосцами и кнехтами /пехотинцами/ взгромоздилась на хрупкий лед залива Фриш гафф, а именно по нему из замка Бальга на южное побережье Самбийского полуострова и была направлена атака крестоносцев, то нетрудно догадаться о последствиях такого похода. Но даже если рыцарей было только шестьсот, по тем временам это была уже гигантская армия, и ее вполне хватало, чтобы пронестись по полуострову, грабя и разоряя поселки, ничего не подозревавших, самбов - "спалив все, что могло быть взято огнем, и захватив в плен, и убив многих людей"*. Крупные крепости пруссов, такие, как Гермау, благородные рыцари предпочли обойти стороной. "Когда же труд паломничества его был совершен, король вернулся в свое королевство, не понеся больших потерь"*. Был ли Отакар в Твангсте, достоверных сведений не существует. Правда, Петер фон Дуйсбург намекает: якобы, между прочими делами, посетил король и то место. Но намек этот настолько невнятный, не подтвержденный ничем, кроме предположений Петера, что верить ему трудно. Скорее всего, Отакар и не подозревал ни о городище Твангсте, ни о планах Ордена построить там замок. А орденские монахи-воины попросту использовали его тщеславие для вторжения в Самбию, которое им не удавалось долгие годы. Кроме того, не стали бы члены Ордена, признающие только один авторитет - Самого Господа, ну, и еще немножко - его наместника на земле, папы Римского, рыцари, многие из которых были не менее родовитыми, чем Пржемысл II, называть свой замок в честь, какого бы то ни было монарха на земле. Так что, к Кёнигсбергу король Богемии, вопреки легендам, не имеет никакого отношения.

Гораздо интереснее другое: откуда вообще взялся этот топоним "Кёнигсберг - Королевская Гора"? Ведь доподлинно известно, что у рыцарей Ордена не было привычки напрягать воображение, и захваченные замки или поселки они не переименовывали. Если поселок у пруссов назывался Тапиов, а замок - Гирмова, то так они и оставались в веках, со слегка переиначенными на германский лад названиями: "Тапиау", "Гермау". Как же случилось, что словосочетание "Королевская Гора" заменило "Твангсте"? Очень любопытна версия доктора Кулакова. Он считает, что не было никакой подмены, а просто холм, на котором Орден выстроил замок, уже до прихода в Пруссию крестоносцев назывался "Конунггарб" - "конунг" - по-скандинавски "князь" или "король"; "гарб" - по-прусски "гора". Если кого-то смущает этот скандинаво-прусский лингвистический гибрид, то стоит заметить, что в Самбии, где издревле поддерживались дружеские связи с викингами, это было вполне допустимо. А орденские братья, не мудрствуя, перевели топоним на немецкий язык: "Конунггарб" - "Кёнигсберг". Если предположение Владимира Кулакова верно, то, к сожалению, нам вряд ли уже удастся когда-нибудь узнать, в честь какого же короля носит имя наш стольный град Кёнигсберг? И мы получаем еще одно белое пятно в истории этой загадочной страны - Пруссии. Впрочем, мы, кажется, вслед за Петером из Дуйсбурга начинаем дрейфовать в сторону фантазий. Не хотелось бы.

Между прочим, Отакар Пржемысл II после того похода зимой 1254-55 годов был в Пруссии еще раз - в 1268 году, о чем очень не любят вспоминать его поклонники. Второе пришествие короля Богемии в Пруссию было менее удачным - дружины пруссов гнали его прочь до самой Польши.

* "Chronicon terrae Prussiae". Petrus de Dusburg. ("Хроника земли Пруссия". Петер из Дуйсбурга.)

Так немцы именуют восемнадцатый век. Это понятие близко русскому "золотому веку" - веку девятнадцатому. С тем отличием, что в восемнадцатом веке именно в Кёнигсберге и его окрестностях родились Гиппель, Гофман, Кант, и еще много других талантов, которые не только необычайно обогатили немецкую культуру, но и внесли в нее особый, прусский колорит романтизма. Без тех, кого родила в восемнадцатом веке Пруссия, европейская культура сегодня выглядела бы значительно беднее.

Нынешняя улица Кутузова. Была так названа в честь Зигфрида Кёрте, обербургомистра Кёнигсберга, внесшего в начале двадцатого века гигантский вклад не только в управление городским хозяйством, но и в изменение облика Кёнигсберга. Он построил несколько специальных школ, при нем открылась Академия искусств. Кёрте настоял на присоединении к городу предместий. Правда, для этого понадобилось кое-где снести, давно потерявшие военное значение, городские стены, и, как следствие, заплатить Берлину штраф в 29 миллионов марок. И, наконец, именно ему - Зигфриду Кёрте мы обязаны устройством водоснабжения города из водоемов Самбии. Открывая кран в своей квартире, или прогуливаясь по живописной улице Кутузова, хоть иногда вспоминайте бургомистра Кёнигсберга Зигфрида Кёрте.

Теперь в ней кукольный театр. Странное, мягко говоря, применение для храма. Впрочем, в те времена, когда принималось это решение, оно было не самым худшим. Могли ведь и склад ядохимикатов устроить. Теперь времена другие, но вряд ли кукольный театр может рассчитывать на новое помещение. Так и танцуют клоуны в храме божьем. Кирха эта освящена 9 сентября 1901 года, и тогда она была первым храмом, выстроенным за пределами оборонительного вала Кёнигсберга, а предназначалась для сильно разросшихся предместий Хуфен и Амалиенау - улиц, примыкающих к сегодняшнему проспекту Мира, сегодняшних Центрального и Октябрьского районов.

В 1895 году его избрали руководить международной выставкой ремесленников. Нам неизвестно, насколько удачной и прибыльной была та выставка, да, признаться, и неинтересно это знать. Зато мы знаем, что сразу после ее закрытия Герман Клаас развил бурную деятельность по устройству на месте выставки зоопарка. Причем, работа его не ограничивалась функциями организатора и вдохновителя. Клаас собственноручно помогал таскать бревна и доски для домиков животных. Часто его можно было видеть с молотком или топором в руках. Однако это не помешало ему собрать некое "Общество любителей зверей", а с его помощью и деньги, которые позволили всего через год после начала работ открыть Кёнигсбергский зоопарк. Он же и стал его первым директором. А ведь по профессии этот Герман Клаас был всего лишь зубным техником. Подумать только, как далеко иногда людей заносит любовь к братьям нашим меньшим. Кстати, его именем в Кёнигсберге была названа улица, которая теперь носит название Свободной. От чего она свободна, остается только догадываться.

Самый молодой из трех городов, составивших позже Кёнигсберг. Только с 1324 года на острове началось серьезное строительство капитальных домов. Но началось, судя по всему, довольно резво. Уже через три года - в 1327 Книпав - так поначалу назывался Кнайпхоф, получает статус города и соответствующая конституция подтверждается международными Кульмскими правами. Позже здесь вырастет Кафедральный собор, ныне ставший визитной карточкой Калининграда-Кёнигсберга, позже к нему пристроится университет Альбертина. Кстати, здесь же, у собора была и одна из самых старых в Европе гимназий, открывшаяся еще в 1304 году. Несколько лет - с 1633 по 1639 год, ее возглавлял, входящий сейчас в моду поэт Симон Дах. Статуя его потом будет украшать ратушу Кнайпхофа, в которой позже будет заседать правительство Кёнигсберга вплоть до 1927 года, до того момента, когда оно переедет на площадь Ганзы - сегодняшнюю площадь Победы. Город Кнайпхоф изначально заселялся купцами и всякого рода негоциантами, а каждый из них не жалел денег, чтобы всем выказать свое богатство и роскошь жилища. И потому Кнайпхоф весь, до самого никчемного желоба для стока воды с крыши, был целиком архитектурным памятником. Тот, кто бывал в старом центре Гданьска, пожалуй, может представить, как выглядел Кнайпхоф. Остальным же придется довольствоваться видом сегодняшнего, заросшего деревьями, острова с сиротливо торчащим Кафедральным собором. Впрочем, в некоторых умах давно уже бродят идеи восстановления Кнайпхофа, тем более что цоколи всех его зданий и планировка улиц уцелели, их только присыпали землей. Дело - за малым, нужно только пожелать этого и найти деньги. Вряд ли эта малость появится при нашей с вами жизни.

Последний пастор Кёнигсберга. Пастор Трагхаймской кирхи, той самой, где когда-то венчался композитор Вагнер с певицей Планер. На углу улиц Иванникова и Соммера есть небольшой, заросший липами, пустырь. Там эта кирха и стояла. А служил в ней скромный пастор Пауль Кнапп. Тихо жил, крестил детей, провожал мертвых, читал по воскресеньям проповеди о добре и зле. Потом была война. Оккупация Кёнигсберга Красной Армией. А пастор Кнапп продолжал по воскресеньям призывать свою паству к человеколюбию на руинах Трагхаймской кирхи, пока там же тихо не скончался в 1946 году от голода.

Впервые кёнигсбержцы услышали и увидели этого деятеля в 1929 году. Он прочел пламенную речь в Штадтхалле. Тогда в Кёнигсберге его никто не понял. А кое-кому он даже показался смешным. Зато в 1933 году, с приходом к власти нацистов, Эрих Кох занял место оберпрезидента Восточной Пруссии и сразу стал значительнее. Фриц Гаузе в своей "Истории города Кёнигсберга" называет его "могильщиком Пруссии", и это самое мягкое из выражений, которыми Гаузе поминает Коха. Именно Кох запретил генералу Ляшу эвакуацию гражданского населения перед штурмом Кёнигсберга, и он же, своевременно покинув город, отдавал по радио истеричные приказы о его обороне до последнего солдата. Что из этого вышло, нам, теперь здесь живущим, слишком хорошо известно.

Так называли рыбаков Куршской косы, которые осенью рыбацкими сетями ловили ворон. Здесь мы должны сделать небольшое отступление и сказать, что в Пруссии издревле считались большим деликатесом засоленные вороны. Это кажется довольно странным, тем более что, насколько нам известно, больше никто в Европе ворон в пищу не употребляет. Но, вот было в Пруссии такое лакомство. Вероятнее всего, те самые рыбаки с косы всех здесь и научили есть этих птиц. Куршская коса всегда была богата рыбой залива, но бедна дичью. И огородов на песке не устроишь. Зимой, когда залив замерзал, обитатели косы голодали и ловили все, что можно съесть, включая ворон. Это наше предположение. А было это так, или по-другому, сейчас уже никто не знает. Но о том, что соленые вороны подавались в лучших ресторанах Кёнигсберга, и стоило это блюдо немалые деньги, мы вам сообщаем со всей ответственностью. Осенью, когда вороны и грачи сбиваются в стаи, вся Куршская коса была увешана сетями "крайбитеров". Попавших в сети ворон, они убивали особым укусом в череп, складывали в бочки и солили тут же, как камбалу. А зимой это блюдо попадало на стол к гурманам Кёнигсберга.

Ныне - Зеленоградск. Статуса города и, соответственно, герба не имел. Первое упоминание о поселении под названием Кранцкурен относится к 1252 году, когда он представлял собой крошечную рыбацкую деревушку. Городок в этом месте начал развиваться лишь с начала XIX века, когда советник медицины Кессель открыл санаторий морских ванн. В 1816 году Кранц получает статус Королевского курорта. В 1885 году была построена железная дорога, связавшая город с Кёнигсбергом, и это послужило причиной для демографического взрыва в Кранце. За период с 1844 по 1939 год население города увеличилось с нескольких сотен до 5700 жителей. В 1807 году через Кранц в Мемель проехала Луиза, королева Пруссии. Королеве пришлось бежать из Кёнигсберга от французских войск. Событие было для Кранца весьма значительным, и горожане этим долго гордились. В октябре 1824 года в Кранце отдыхал Адам Мицкевич. На променаде его разыскал знакомый студент из Вильно и сообщил, что арестованы друзья - члены мятежного тайного общества студентов Виленского университета. Польша тогда входила в состав Российской империи, но далеко не всем полякам это нравилось. В Пруссии Мицкевичу ничего не грозило, однако наутро на почтовой карете он отправился в Россию, где его уже ждали жандармы. Отдыхала здесь и российская аристократия. Остались свидетельства, что Кранц любил посещать Столыпин. Его дочь - Мария вспоминает: "Из этой поездки мне запомнилась почему-то прогулка около моря в Кранце. Папа и мама тихо ходили по пляжу, разговаривая и любуясь закатом, я собирала камешки, и останавливалась, подавленная величием моря, его, полным особой жизни, спокойствием, и нежными перламутровыми тонами воды и неба". Возможно, когда-нибудь мы добавим к этим романтическим запискам о Кранце и собственные. Нам есть что вспомнить. Те, кому сейчас за сорок, хорошо помнят старенькие дизельные поезда, где верхом на крышах вагонов, как ковбои, ездили на пляж Зеленоградска загорелые до черноты мальчишки. Немудрено - уже тогда, в семидесятые годы этот пятнадцатитысячный городок летом в хорошую погоду принимал до ста тысяч гостей ежедневно.

Ныне - поселок Славское Багратионовского района. Герб города: распахнутые замковые ворота с грозными башнями по краям. Над ними - белый щит разделенный вертикально пополам. На левой половине щита красный орел, на правой - часть черного креста рыцарей Тевтонского Ордена. Несмотря на свои скромные размеры - к тридцать девятому году двадцатого столетия в городе насчитывалось всего 2007 жителей, Кройцбург - один из самых старых прусских городов. Он получил конституцию в 1315 году. А замок, бывший некогда на холме, еще древнее. Орденские рыцари построили его в 1240 году. С этим замком связан целый ряд довольно мрачных событий средневековья и еще более пугающих, странных легенд. Именно Кройцбург защищал в тринадцатом веке рыцарь Хиршхальс, вырастивший у себя дома, в Марбурге собственного палача и лидера одного из прусских восстаний - Генриха Монтемина. Того самого, который, чтобы доказать верность языческим богам пруссов, сжег на ритуальном костре свою жену. Сжег он и Хиршхальса. Такое было у Монтемина хобби - людей поджаривать. Где-то в конце шестидесятых или семидесятых годов двадцатого века, литовская киностудия даже изготовила фильм об этом герое. А привидение его жены, по слухам, до сих пор бродит в окрестностях замкового холма, упрашивая каждого встречного освободить ее из плена языческих богов. И не только оно - еще масса всяких призраков и видений. Считается, будто населил Кройцбург нечистой силой Павел Скалих - маг и чародей, которому герцог Альбрехт в шестнадцатом веке и подарил этот злополучный замок. После смерти Альбрехта и бегства Скалиха, горожане Кройцбурга его разобрали. В 1580 году от замка уже оставался только бледный след из частей фундамента на холме. Тем не менее, привидений на замковом холме и в округе не убавилось. Вот только одна из легенд Кройцбурга.

Каждое новолуние в полночь на дороге, ведущей от замка, показывалась процессия из четырех повозок запряженных четверками лошадей. В первых двух сидели двенадцать монахинь - в орденском платье с крестами и четками в руках, но без голов. Кучерами у них были белые ягнята. Следом двигались две повозки с двенадцатью безголовыми рыцарями. Вместо кучеров здесь были черные козлы. Процессия въезжала в город, потом - на площадь, трижды объезжала ее по кругу и исчезала в воротах ратуши. В течение часа оттуда доносились взрывы грубого хохота, разухабистая музыка и визгливое женское пение. Потом монахини и рыцари вновь выезжали на площадь, но в этот раз, в обратном порядке. На огромных, закованных в латы плечах рыцарей покоились женские головки, а на монахинях были шлемы с закрытыми забралами. Трижды объехав площадь, они удалялись по Замковой дороге. Это происходило из века в век, регулярно, вплоть до праздника Троицы 1818 года, когда и ратуша, и почти все дома на городской площади были уничтожены пожаром. В следующее новолуние рыцари и монахини вновь появились, но, покружив по городу и не найдя себе приюта, покинули его. И больше не возвращались. Но память об этом жутковатом, необъяснимом видении жива и по сей день. Живы и легенды о появляющейся в разных местах женщине в белых одеждах, о лягушке, превратившейся в дракона, а уж слухи о несметных сокровищах замкового холма многие века тревожили любителей легких денег. Особенно волновали рассказы, где утверждалось, будто иногда на склоне замкового холма, обнаруживалась железная дверь в подземелья, где и спрятаны горы золота, и драгоценных камней.

Полесск. Герб города: на белом щите голубое облако, из которого высунулась рука с охотничьим рогом. Под ней зеленое дерево, над щитом - голова тура. В 1258 году на берегу Деймы, тогда еще называвшейся Лабой, орденские рыцари построили деревянную крепость. Однако долго там Орден не продержался, пруссы прогнали крестоносцев на юго-запад. Так что действительное рождение замка и города следует отнести к началу четырнадцатого века. К 1360-му году замок уже был кирпичным. Между прочим, к тому времени в поселении при замке, которое тогда еще не считалось городом, было девять трактиров, оно имело права торгового центра и ярмарку. Такая серьезная коммерческая активность в этом, казалось бы, удаленном от столиц городишке объясняется усилиями Ордена по углублению Лабы для судоходства. Куршский залив в те времена считался крайне опасным для кораблей из-за наших непредсказуемых ветров, блуждающих мелей, и, главное, на нем часто разбойничали пираты. Так что, к 5 мая 1519 года, когда Лабиау встречал послов московского князя Василия III, он выглядел вполне приличным европейским городком. Отсюда россияне, в сопровождении гроссмейстера Альбрехта, отправились в Кёнигсберг. Чуть позже, в 1526 году герцог Альбрехт отписал замок с окрестностями в пожизненное пользование жене Доротее Датской. Городские права Лабиау получил сравнительно поздно - 28 июля 1642 года. А 20 ноября 1656 года в замке был подписан памятный договор о независимости Пруссии от Польши. Вот любопытный факт: в то время у замка еще стоял священный дуб, который даже тогда, через четыре сотни лет после прихода крестоносцев, все еще оставался местом паломничества пруссов и литовцев. Неясно, как могли сохраниться языческие святыни в стране, где столько лет правил католический Орден, но это так. Впрочем, нам известны еще более странные истории, связанные с Лабиау. Мы не станем здесь пугать вас жуткими рассказами о кровавой графине, которая носится на безголовой лошади в окрестностях города, не будем перечислять имена привидений замка. Мы лучше расскажем историю похожую на анекдот.

Каждую зиму, как только на Дейме вставал крепкий лед, в Лабиау на набережной появлялся молодой человек, которого все звали Конькобежец. Весь день он катался на коньках, а как стемнеет, заходил в трактир и отогревался чаем. Потом, понюхав табачку, чихал, выпивал рюмку сливовой водки и шел спать. Утром конькобежец снова был на коньках. Так он катался всю зиму на протяжении многих лет. Как-то в Пруссию пришла очень суровая зима. Та самая, в которую вымерзли тутовые сады, и покрылось льдом Балтийское море. Рыбаки только что вычистили проруби для снабжения рыбы воздухом, и собирались уходить, как появился Конькобежец. Он мчался так быстро, что никто не понял, что произошло. Тело Конькобежца вдруг исчезло в одной из лунок, в то время как голова скользила по поверхности льда до следующей проруби, где тело вновь вынырнуло на поверхность и, подхватив голову, побежало дальше, как ни в чем, ни бывало. Конькобежец добежал до причала, снял коньки и пошел к трактиру. Тут рыбакам пришло в головы, что пора бы и самим подкрепиться, и они дружно отправились туда же. Они опрокидывали по третьей рюмке, когда Конькобежец допил шестую чашку чая, и вытащил табакерку. Понюхал, чихнул: Тут его голова и отвалилась. Многие годы потом в Лабиау судачили: как же такое могло случиться? А дело-то простое. Конькобежец бежал так быстро, что, провалившись под лед, даже не заметил, как срезал им голову. А поскольку скорость у тела и у головы была одна, то, выскочив из следующей проруби, он как раз со своей головой и встретился. А морозом ее тут же к нему и прихватило. В трактире он отогрелся, да еще чаю горячего хватанул, так что шея и оттаяла. Такая вот сказка. Или быль? Теперь уже трудно судить. После того, как автор этих записок с великим изумлением наблюдал, как вода в Дейме близ Лабиау текла сначала в одну сторону - в сторону Прегеля, а на другой день обратно - в залив, он готов уже верить в любые небылицы, связанные с этим городом.

Родился Кёнигсберге в 1880 году. Архитектор, профессор кёнигсбергской Академии искусств, комплекс зданий которой сам же спроектировал и построил. Здания сохранились. Сейчас в одном из них разместился "театр на Бассейной", в другом - школа. Он вообще много чего построил в нашем городе, но почему-то всемирную славу ему принесло сооружение невзрачной гробницы над могилой Канта у Кафедрального собора. Без внимания остается и его монументальный труд "Замок Кёнигсберг". А зря. Многим нашим самодеятельным "историкам - исследователям" стоило бы прочесть эту книгу, прежде чем обнародовать собственные измышления. Ларс, между прочим, в свое время копался не в груде разбитых кирпичей, как нынешние археологи, а облазил и обмерял весь замок в ту пору, когда тот еще украшал город. Он даже проводил в его наиболее древней части раскопки. Правда, книга эта увидела свет не на родине, а в Германии в 1956 году. Да и автор ее академик архитектуры Фридрих Ларс умер не дома, а в германском Штуттгарте в 1964.

Так издревле называли район портовых складов на берегах Прегеля в самом центре Кёнигсберга. Особенно примечателен он был своими многоэтажными зданиями фахверковой постройки с, притулившимися к ним, парусами грузовых и рыбацких корабликов. Уже в девятнадцатом веке Ластадия привлекала толпы туристов своим средневековым колоритом. Не счесть числа фото и живописных работ, запечатлевших этот район в первой половине двадцатого столетия. К сожалению, только по ним мы теперь можем судить, да и то, поверхностно, о том, что тянуло в Ластадию романтиков из Европы.

Этот замок стоял на берегу залива чуть юго-западнее Бранденбургского замка, развалины которого еще можно сегодня увидеть в поселке Ушаково. Построен Ленценберг был в 1246 году, и вся его история насчитывает всего пятнадцать лет. Но она запомнилась. Фогтом замка был назначен некий орденский брат по имени Вольрад. Сейчас уже никто не помнит его фамилии, в хроники он вошел под кличкой Вольрад "Достойный удивления". А знаете, чем он удивил прошедших огонь и воду крестоносцев? Тем, что в 1261 году, пригласил к себе в гости в замок Ленценберг несколько десятков прусских князей, напоил их до бесчувствия, а затем сжег вместе с замком. Причем, князья-то эти были крещеными и выступали в союзе с Тевтонским орденом. Потом, объясняя свой дикий даже по средневековым меркам поступок, он скажет, что князья сами напали на него и, в качестве улики, предъявит орденскому начальству разорванную рубаху. И событие это, и сам замок Ленценберг вошли в историю Пруссии как один из примеров того, какими способами велась здесь в тринадцатом веке война во имя Христа.

Второй из трех городов, составивших позже Кёнигсберг, который получил узаконенный статус такового в 1300 году. Гербом его был голубой щит с золотой короной. Под короной и над ней всегда сияли две звезды. К великому нашему сожалению, от Альтштадта не осталось ничего. Город или, если хотите, этот район Кёнигсберга был напрочь разрушен англичанами во время памятных миру бомбардировок 1944-го года. Теперь там огромный пустырь с бензозаправкой и каким-то ржавым катером на постаменте, напоминающем о той страшной войне. Нет Лёбенихтской кирхи построенной еще в четырнадцатом веке, с ее резным алтарем в стиле рококо, с ее люстрами, украшенными фигурами веселых пивоваров и сапожников. Лёбенихт ведь был городом ремесленников, и в своей кирхе они хотели видеть не скульптуры рыцарей, а таких же, как сами, мастеров. Нет готической ратуши, где после объединения городов заседали пивовары Кёнигсберга, и где в мансарде жил студент Альбертины Иммануил Кант. Нет больше одной из старейших в Европе общедоступных гимназий - Лёбенихтской, которой за многовековые успехи в образовании было в 1811 году присвоено звание высшей школы, выпускавшей инженеров. Ничего этого, благодаря стараниям английских водителей бомбардировщиков больше нет.

Родился в Кёнигсберге в 1899 году. Доктор медицины и биохимик. Окончил Альбертину, затем работал в Берлине и в Гарвардском университете. Лауреат Нобелевской премии. Нам он особенно интересен тем, что подарил Кёнигсбергскому университету уникальный спортивный комплекс "Палестра", остатками которого мы пользуемся и сейчас. Это здание спортзала и бассейна напротив центрального рынка.

В последнее время к этим тайным обществам все больше людей испытывают какой-то странный, мы бы даже сказали болезненный интерес. Вынуждены вас разочаровать. Ничего мистического в нашем очерке не будет. Одни факты. Итак. Впервые в 1746 году, в Кёнигсберге была замечена деятельность масонской ложи "Три якоря", затем к концу столетия она была переименована в ложу "Три короны". Примерно в то же время проявила себя ложа "Мертвая голова". По-русски ее точнее было бы назвать "Череп". Правда, звучит это менее романтично. Тогда же заявила о себе и ложа "Феникс". Вероятно, в те времена среди масонов была какая-то конкурентная борьба. Иначе трудно объяснить объединение в девятнадцатом веке двух лож - "Феникса и "Мертвой головы". В 1864 году была основана еще одна ложа - "Иммануил". Таким образом, к двадцатому веку в Кёнигсберге действовали три масонских ложи. Чем они там занимались, мы не знаем. На то ведь и тайные общества, чтобы хранить тайны. Знаем только, что приход к власти нацистов масоны Кёнигсберга приняли с отвращением. Те отвечали им взаимностью. А уж Гитлер так просто ненавидел масонов. Итогом этих отношений стал разгон кёнигсбергских лож в 1937 году. Позже судьбой их членов всерьез заинтересовалось гестапо. Вот и все, что мы можем сказать о масонах Кёнигсберга.

К счастью, этот огромный остров, образованный рукавами Прегеля, как-то обошли переименования советской поры. Может быть, пролетарские топографы как-то его и обозвали, но это не прижилось, и сегодня стало уже привычным называть остров его древним именем - Ломзе. "Древним" - это не преувеличение. Несмотря на немецкое окончание, корень слова - "лом", обозначавший у ариев топкую низину, настолько древний, что даже прусский язык кажется по сравнению с ним подростком. Так что уже одним только названием этого острова - Ломзе - мы могли бы гордиться как лингвистическим памятником, доставшимся нам от наших общих с немцами и пруссами далеких предков.

Тем не менее, именно из-за этой особенности острова - болотистой низины, да еще и отрезанной от цивилизации рукавами реки, на Ломзе до середины пятнадцатого века не ступала нога человека, несмотря на то, что в радиусе ста метров от острова, за рекой кипела жизнь. Правда, предусмотрительный магистрат Альтштадта - Старого Города уже в 1404 году добился суверенитета над этими землями и тут же, на всякий случай, построил Деревянный мост, по которому мы ходим и сейчас. А тогда мост был еще в никуда, в болото. Только через шестьдесят лет после этого торжественного события - открытия моста, альтштадтцы начали рыть на Ломзе дренажные каналы, насыпать дамбы от весеннего разлива реки и сажать ивы. Почти сразу на северном берегу острова появились портовые склады, а у их причалов - паруса. Еще через шестьдесят лет Альтштадт сообразит, что, построив еще один мост уже на южном берегу Ломзе, он сможет связаться с южными предместьями Кёнигсберга в обход Кнайпхофа, и назло ему. Однако в 1542 году граждане Кнайпхофа, стесненные пределами своего островного городка, сообразили, что их обходят и, невзирая на протесты альтштадтцев, построили за Кафедральным собором Медовый мост, а через него начали быструю экспансию на Ломзе, обустроив там в своем стиле целый квартал по-купечески кичливо роскошных домов. Слегка отвлекаясь от темы, надо сказать, что все эти три моста в слегка перестроенном виде благополучно здравствуют и теперь. Но вернемся в те времена. А в те времена, соорудив все вышеперечисленное, кёнигсбержцы успокоились и стали почивать на лаврах, развлекаясь на досуге загадкой "о семи мостах". А про Ломзе забыли еще на двести лет. И еще двести лет на задворках купеческих домов и складских зданий, на тучных заливных лугах острова паслись коровы. В 1742 году здесь случилась революция. Коров выгнали, а на месте пастбищ были заложены плантации шелковицы, и вместе с ними - производство собственного прусского шелка. Эта совершенно новая для Пруссии отрасль промышленности могла сделать переворот в ее экономике, и, возможно, во всей будущей истории. Но: не суждено было. Зима 1771 года случилась столь суровой, что Балтийское море замерзло до самого горизонта, плантации шелковицы погибли, и больше никто не отважился начать все сначала. Да и попытки освоить остров были заморожены. Кирха Святого Креста, которая и теперь стоит на Ломзе, была построена только в 1933 году. Да и то - обратите внимание на год постройки. К тому времени на этом острове, напротив Кафедрального собора стояла одна из самых больших и красивейших синагог Европы. Я далек от мысли, что храм тогда поставили с неким умыслом. Однако очень скоро нацисты синагогу разрушат. Остался только еврейский сиротский дом - здание из красного кирпича, сиротливо взирающее на реставрацию кафедрального собора. А кирха прекрасно сохранилась. Теперь там православный храм.

Сейчас Ломзе бурно расстраивается и развивается. И, слава Богу!

Замок этот стоял чуть западнее Фишхаузена - сегодняшнего Приморска, почти в том самом месте, где теперь проверяют документы на право въезда в Балтийск, над заливом. Сегодня еще можно увидеть руины его фундамента из гигантских валунов. Когда-то, еще до прихода в Пруссию Ордена, он принадлежал самбийскому князю Лаукштиту, от него и наследовал свое название. В орденских документах сохранились какие-то смутные намеки на то, что в замке князя Лаукштита была комната украшенная янтарем. До сих пор неизвестно: была ли она на самом деле, и, если да, то куда девалась? Кстати говоря, загадка этой янтарной комнаты нам кажется куда увлекательнее, чем поиски ее последовательницы. Тем более что вторая, более знаменитая, по словам знающих людей попросту сгорела в замке Кёнигсберг во время английских бомбардировок. Но вернемся к Лохштедту. С ним связана одна красивая легенда. В шестидесятые годы тринадцатого века в ходе очередной попытки крестоносцев прорваться на Самбийский полуостров, им удалось овладеть замком Лаукштита, но тут-то самбы их и заперли. В те времена было принято вызывать подмогу звоном колокола. И крестоносцы отчаянно звонили, в надежде на то, что их услышат в замке Бальга. Но, не то ветер мешал звуку дойти до другого берега залива, не то в Бальге было своих проблем достаточно, неизвестно. Но помощь не шла. И братьям ордена удалось уйти через подземный ход только благодаря тому, что один из них - Ганс фон Поленц, остался на колокольне и, не переставая звонить, отвлек на себя внимание самбов. Считается, что раз в год, зимой в день этого подвига на развалинах Лохштедта загораются двенадцать свечей, по числу рыцарей, спасшихся из замка. Зажигаются они в честь доблестного рыцаря Ганса фон Поленца.

Королева Луиза. Вот пример того, как память земли и предметов, казалось бы, вещей бессловесных и неодушевленных становится достоянием людской памяти. Десятилетиями коммунистические власти старательно пытались уничтожить в нашей области всякое упоминание об этой царственной красавице. Улицу, названную в ее честь, обозвали "Комсомольской". Снесли бюст королевы в парке, носившем ее имя, а самому этому парку присвоили имя сталинской марионетки Михаила Ивановича Калинина. В кирху королевы Луизы запустили лицедеев с куклами. Это поражает воображение, однако десятилетия усилий этих деятелей культуры не смогли стереть нежный облик королевы из сердца Пруссии. Едва ли не каждый встреченный прохожий где-нибудь, что-нибудь, да слышал о ней. Кто-то пересекал нашу с Литвой границу по мосту королевы Луизы в Тильзите. Кто-то знает, что некогда ей был посвящен наш любимый драматический театр. Она считалась духовной покровительницей Пруссии. Ее здесь любили. И было за что. В июне 1807 года на трехсторонних переговорах в Тильзите, где русский император Александр, струхнув перед Наполеоном, попросту сдал Пруссию французу в обмен на сомнительный мирный договор, Луиза, видя, что ни русский монарх, ни ее супруг - король Фридрих Вильгельм III - ничего не могут противопоставить напору агрессора, попробовала вести переговоры сама. Нагловатый покоритель женских сердец отказался оставить Пруссию в покое, зато попробовал приставать к красавице Луизе, требуя в качестве аванса розу в руке королевы. Луиза растоптала цветок. Говорят, Наполеон тогда впервые получил отказ в своих домоганиях. Отвергнутый ловелас в отместку наложил на Кёнигсберг контрибуцию в 100 миллионов франков, которые город выплачивал французам почти сто лет, до 1901 года. Вряд ли человечеству известен еще хоть один цветок, который стоил бы столько же, сколько та роза в руке королевы Луизы. И сегодня еще многое в Кёнигсберге напоминает об этой царственной женщине. О кирхе памяти королевы Луизы мы уже рассказывали. Кстати, как раз напротив кирхи есть небольшая круглая площадка со скамьей. Когда-то она была любимым местом отдыха королевы. Позже кёнигсбержцы поставили там ее мраморный бюст работы Кристиана Рауха, который, как и многие другие памятники Кёнигсберга, после второй мировой войны исчез в неизвестном направлении. Парк разбитый здесь же, в былые времена, как и теперь, был чрезвычайно популярен у горожан. Назывался он, - как бы вы думали? - конечно, Луизенваль - парк имени королевы Луизы. Ваш покорный слуга в отроческом возрасте с большим удовольствием скатывался там на санках с горки. Особенную прелесть этому развлечению придавал постоянный риск угодить головой в незамерзающий ручей. То же самое проделывали в Луизенпарке мальчишки и сто, и двести лет назад. Мы не оговорились, именно двести лет назад. Да, еще до того, как это место посетила королева Луиза, парк уже назывался Луизенваль. Дело в том, что первый владелец и основатель этого парка школьный советник Бузольт, назвал его попросту в честь своей жены Луизы. Она ему казалась как-то ближе королевы. Позже, когда парк перешел в собственность города, горожане решили, что парк носит имя королевы. Это казалось таким естественным. Никто о жене школьного советника и не вспомнил. Возможно, и нам не стоило об этом вспоминать, и не разочаровывать поклонников королевы, и тех энтузиастов, которые лелеют мечту о возвращении парку имени всесоюзного старосты Калинина его исконного названия - Луизенпарк, но такова уж скверная натура энциклопедистов - говорить не всегда то, что от нас хотели бы услышать.

Район города. Тот самый, ставший ныне престижным, район, который насквозь прорезала улица герцога Альбрехта, ныне имени немецкого коммунистического провокатора Тельмана. Здание, стоящее как раз напротив памятника этому радетелю пролетарских нужд еще недавно было заштатным кинотеатром "Ленинград", где под сгнившими полами всегда во время киносеанса шуршали крысы. Так вот это здание когда-то было кирхой памяти герцога. Марауненхофу повезло, он достался нам почти в полной сохранности, что и привлекает сейчас туда на жительство толстосумов и нуворишей новых времен.

Это предместье Кёнигсберга сегодня считается районом города и носит имя танкиста Александра Космодемьянского. Несмотря на то, что по-настоящему разросся этот поселок только к началу двадцатого века, впервые он упоминается в летописях с 1278 года. То есть, он немногим моложе своего именитого соседа Кёнигсберга.

Тем не менее, никаких особых достопримечательностей древности поселок не сохранил, так что с точки зрения исторической экзотики никакого интереса не представляет. Правда, около пяти километров далее по шоссе на Пиллау есть примечательное местечко. Справа у дороги когда-то возвышался чрезвычайно странный монумент - шестиметровая дубовая колонна с вырезанными из дуба же четырьмя головами воинов наверху и надписью:

Подобные памятники для католической поначалу, и позже - лютеранской Пруссии были не то чтобы нехарактерны, но даже невозможны. Но он был. Причем известно, что стоял он в этом месте с незапамятных времен. К началу семнадцатого века дерево обветшало и его заменили копией. Вероятно, тогда и появилась надпись о рыцарях, поскольку у историков есть серьезные подозрения, что первый монумент каким-то образом остался еще со времен языческой Пруссии. Впрочем, это тоже только предположение, как и все сведения, которые имеются об этом сооружении. Все их можно отнести к разряду легенд. Доподлинно известно только то, что монумент был, и что в конце девятнадцатого века его сменила бетонная колонна с уже упомянутой надписью. И еще известно, что пристроившийся неподалеку трактир "Четыре брата" некогда был излюбленным местом отдыха охотников. Когда-то леса этой части полуострова просто кишели лосями и оленями.

До войны в Метгетене было женское сельскохозяйственное училище и школа пожарного дела. А вот в январе 1945 года здесь произошла пренеприятная история. И оттого, что историю эту старательно замалчивали и продолжают замалчивать советские и теперь российские летописцы второй мировой войны, она сама собой не рассосалась. Возможно, кто-то из читателей помнит фильм "Противостояние" по сценарию Юлиана Семенова с замечательным актером Болтневым. Там есть сцена резни мирных жителей немецкого поселка переодетыми в советскую форму нацистскими солдатами русского происхождения. Есть даже документальные кадры гор человеческих трупов. Это случилось в Метгетене. Вот только спектакля с переодеванием не было. Тут Юлиан Семенов ловко передернул факты. Жителей Метгетена вырезали настоящие солдаты действующей части Красной Армии. Какому-то отчаянному штурмовому батальону удалось прорвать немецкую оборону в том месте и на недолгий срок овладеть поселком. Я это рассказал только затем, чтобы лишний раз напомнить, война, какими бы благородными целями ее ни прикрывали, всегда отвратительна. Война противна сознанию цивилизованного человека. Следовательно, любого, кто ее начинает, независимо от ранга и образования, нужно считать дикарем или преступником.

Поэтесса, прозаик. Родилась в Кёнигсберге 9 марта 1879 года, умерла в Западной Германии 26 октября 1964 года. Считается одним из крупнейших немецких поэтов двадцатого века, обласкана множеством разного рода премий и наград. Однако из-за своей, не очень понятной немцам, жгучей ностальгии по туманным берегам родной Пруссии, в литературном мире Германии держалась особняком. Там ей даже дали шутливое, но ставшее почти официальным, прозвище "мама Пруссии". Пруссия была болью Агнес и ее музой. Этой стране посвящалась каждая ее строка. К сожалению, она не дожила до дней, когда вдруг стала популярной у себя на родине. Но сегодня вы можете найти ее книги, пожалуй, в любой книжной лавке. Издатели охотно печатают стихи Мигель в переводе наших поэтов, и часто именно эти переводы хоть как-то поддерживают бедных литераторов. Спасибо "маме Пруссии".

Этот зал длиной 83 метра считался самым большим замковым помещением Германии. Одновременно за стол там могли усесться три тысячи гостей. В краеведческой литературе этот зал называют еще и "залом московитов". В тех же книжках вы можете найти утверждение, будто зал назван так в честь послов московского князя Василия, будто бы живших здесь в 16 веке. Эта легенда взялась неизвестно откуда и не имеет под собой никаких оснований. Переговоры с послами московского княжества герцог Альбрехт вел в замке Фишхаузен. Там же они и жили. А этот зал был назван народом так оттого, что в каждый свой приезд в Кёнигсберг царь Петр устраивал в нем пышные балы, своей безудержной разгульностью поразившие воображение скромных кёнигсбержцев. В этом же зале позже состоялась и коронация первого короля Пруссии, что дало повод нашим современным краеведам для еще одной вольности - назвать сам замок "королевским", каковым он на самом деле не являлся. В 1924 году "Московский зал" был отдан под музей "Пруссия". Тот самый, что сейчас у всех на устах, благодаря неожиданным находкам предметов из его экспозиции, считавшейся навсегда утерянной.

Улица доктора Вильяма Мотерби. Теперь носит имя лейтенанта Родителева. Отец доктора Мотерби, Роберт, по происхождению был шотландцем. Дружил с Кантом и именно благодаря советам друга-философа отправил сына изучать медицину. Вильям оправдал надежды и стал в начале восемнадцатого века любимым доктором кёнигсбержцев. Как настоящий врач, служил всем слоям общества, не делая различий в сословиях. Вильям Мотерби одним из первых в Европе стал делать прививки от оспы. Он же основал и общество друзей Канта, благополучно существующее и в наши дни. Но, вероятно, заслуги лейтенанта Родителева перед человечеством куда выше, чем доктора Мотерби. Иначе, как объяснить переименование улицы?

Автор знаменитой оперы "Виндзорские проказницы". К сожалению, этот кёнигсбержец оставил после себя так мало, что можно только гадать каких высот он достиг бы, проживи чуть дольше. Отто Николаи родился в Кёнигсберге в 1810 году и умер тридцати восьми лет от роду. "Виндзорские проказницы" были поставлены на берлинской сцене всего за два месяца до его кончины. Его имя в Кёнигсберге носила улица, называемая сегодня Сибирской.

Нынешний город Пионерский. Статуса города и герба не имел. Несмотря на то, что первые смутные свидетельства летописей упоминают о попытках строительства в этом месте замка еще в 1254 году, и на то, что здесь единственная на северном берегу Самбии удобная бухта, вплоть до девятнадцатого века оставался небольшой рыбацкой деревушкой. В 1837 году Нойкурен объявлен официальным курортом. Местные минеральные воды уже тогда пользовались спросом у больных диабетом. А в 1899 году, в связи с постройкой железной дороги, связавшей курорты побережья с Кёнигсбергом, в Нойкурене начался строительный бум. Довольно быстро, к 1913 году, в городке вступил в строй водопровод, и было налажено газоснабжение. Сегодня Пионерский известен более, как один из крупнейших портов Балтики. К сожалению, как курорт почему-то совсем не развивается. А зря. Старые кварталы Нойкурена до сих пор хранят уют и обаяние маленьких прусских городков. А местный музей и археологические раскопы прусских могильников городища Рантава на востоке Пионерского могли бы стать просто "меккой" для любителей древней старины. Вместо этого курорт оккупировали, иначе не скажешь, военные. Разбили своими тягачами старые булыжные мостовые, забросали окрестности ржавыми обломками какой-то техники, застроили наспех собранными уродливыми пятиэтажками целый район и, кажется, не собираются оставлять насиженное место.

Ныне - город Гурьевск. Замок Нойхаузен, часть которого можно увидеть на окраине городка еще и сегодня, построен крестоносцами в 1292 году. Одно время он был резиденцией замландского епископа Георга фон Поленца. В историю этот церковный деятель вошел как один из идеологов идей Реформации и верный помощник герцога Альбрехта в деле принятия Пруссией лютеранства, как государственной религии. После его смерти герцог подарил Нойхаузен своей второй жене - Анне Марии, где она позже и умерла. Отсюда же, из Нойхаузена, под сиденьем кареты своего приятеля Шнелла бежал авантюрист, маг и волшебник Павел Скалих. В семнадцатом веке курфюрст Георг Вильгельм пользовался замком как охотничьим домиком. Вероятнее всего, в те времена охотничьи забавы мужчин мало отличались от нынешних. Достаточно вспомнить посуду, из которой курфюрст потчевал гостей. Например, водку пили из рюмки в форме мушкета длиной в метр. Вино - из бокала-пороховницы в 4 литра объемом. Впрочем, такими забавами сегодня никого не удивить. Вот гораздо интереснее то, что у замка Нойхаузена был свой зоопарк, основанный гораздо раньше кёнигсбергского. Станция узкоколейной железной дороги так и называлась "Нойхаузен - зоопарк". В конце девятнадцатого и начале двадцатого столетия это место пользовалось у кёнигсбержцев не меньшей популярностью, чем, входившие в моду, приморские курорты.

Герб города - вставший на дыбы вороной конь на белом щите, и две звезды - одна в правом верхнем углу и другая, напротив - в левом нижнем. Сегодня статуса города не имеет и называется поселок Крылово Правдинского района. Географически, это самый южный город, доставшийся нашей области от Пруссии. Русско-польская граница прошла прямиком через него, чуть южнее центра. Основан Норденбург великим магистром Тевтонского ордена Ульрихом фон Юнгингеном в 1405 году. Городские права получил почти сразу - в 1407. Однако известен Норденбург был и раньше. Легенды говорят, что еще в 1305 году здесь началось строительство замка, но, расположенная поблизости гора ведьм как-то помешала возведению крепости крестоносцев. Тем не менее, к 1366 году уже появляются вполне достоверные свидетельства о существовании в этом месте укрепленного орденского дома и деревни при нем, как серьезного торгового и ярмарочного центра. К этому же времени относятся и документы о выделении маршалом Тевтонского ордена Рюдигером фон Эльнером больших земельных участков возле Норденбурга десяти свободным пруссам. Вероятно, эти десять прусских семей и стали первыми норденбуржцами. В 1409 году они начали строить церковь, руины которой можно увидеть и сегодня. К пятнадцатому же веку относится и упоминание о школе в Норденбурге. К 1939 году там жило 3 173 человека. После известных событий 1945 года в городе оказались разрушены 70% жилых домов. А те, что остались, к сегодняшнему дню представляют плачевное зрелище. Город Норденбург с красавцем вороным конем на гербе доживает свои последние дни.

Евангелический теолог и пропагандист Реформации. Один из советников герцога Альбрехта. Один из той самой компании советников, которые чуть не привели Пруссию к гражданской войне в шестнадцатом веке. В Европе он уже прославился своими, мягко говоря, нестандартными взглядами на христианство. Не брезговал этот теолог и экспериментами с каббалистикой и магией. Мы не станем здесь углубляться в его теории, а уж о том, чем он занимался по ночам с Павлом Скалихом нам просто неизвестно. Мы знаем только о том, чем все закончилось. Ему повезло больше, чем его соратникам, он успел умереть раньше герцога, и его не повесили на площади Старого города, как других советников, понаехавших в Кёнигсберг с запада Европы. Однако вот тут-то после смерти Андреаса Осиандера и начинается самая странная страница его биографии. В 1552 году он умер, и был похоронен в кирхе Альтштадта. Альтштадтцы этому противились, но герцог Альбрехт настоял, чтобы Осиандера похоронили именно здесь. Похоронили. А через пару дней по городу поползли слухи, что из-под пола кирхи в том месте, где лежит достопочтенный доктор теологии, раздается пугающий скрежет. Стали говорить, что, дескать, тело и кости грешника Осиандера грызут черти. Люди откровенно боялись заходить в храм. Все складывалось настолько серьезно, что герцог издал специальное распоряжение вскрыть могилу в присутствии самых уважаемых граждан города. Вскрыли. И с ужасом обнаружили, что в ней нет никакого Осиандера, а покоится истлевший труп колдуна Балтазара, посетившего Кёнигсберг еще в начале шестнадцатого века, и потом пропавшего неизвестно куда. Могилу закрыли, ничего в ней не трогая, и все присутствовавшие дали клятву никогда никому не говорить о том, что видели. Но, разве такие вещи утаишь? Кто-то сказал брату, тот - свату: Короче говоря, скоро об этой дикой истории знала вся Пруссия. Но вот что интересно - после вскрытия могилы все, пугавшие ранее людей, звуки прекратились, и постепенно жизнь прихода наладилась. Вот только кирха с тех пор начала трескаться и проседать в землю. А к началу девятнадцатого века храм просто стал представлять угрозу для жизни горожан, и его снесли.

Имя этого кёнигсбержца, сегодня более известно в Москве, чем в Калининграде. И тому есть причины. Пауль Пабст родился в Кёнигсберге в 1897 году в семье композитора Фридриха Пабста. Вероятно, он был из тех детей, которых мы теперь называем вундеркиндами, поскольку уже одиннадцати лет от роду был приглашен в гастрольный тур по России. Империя рукоплескала его игре на фортепиано. Им восхищался Ференц Лист. Продолжить образование в Московской консерватории Паулю предложил сам великий Рубинштейн. Он же потом благословил его и на преподавание в Москве. Там Пауль Пабст в почете и умер в 1897 году. Там его и помнят. А здесь у наших властей, никак не желающих избавиться от комплекса оккупантов, он - один из ненавистных восточно-прусских немцев.

Сегодня этот населенный пункт на западном побережье Самбии называется Янтарный, и совсем недавно он получил официальный статус города. С чем и поздравляем. Правда, у нас есть серьезные сомнения, что отцы этого новоиспеченного городка собираются поставить памятник его основателю Моритцу Бекеру. Однако напомним, что до прихода в те места Бекера Пальмникен был захудалой рыбацкой деревушкой. И такой, возможно, и остался бы, не построй Бекер то самое янтарное производство, которое и сегодня кормит всех без исключения жителей Пальмникена - Янтарного. Добавим, что город богат не только янтарем. Его улицы с живописными виллами начала двадцатого века, парк с гигантскими краснолистными буками и коллекцией самых разных деревьев, огромные пляжи чистого белого песка, все это могло бы приносить доход не меньший, чем янтарный комбинат. Но, кажется, никому до этого нет дела.

Так официально называлась площадь перед новым университетом. В народе же ее именовали "Королевским садом". У нас сегодня она ассоциируется с подвалами бункера нацистского коменданта города Ляша. Однако Ляш сидел там недолго. А площадь, между прочим, существует с 1509 года. Именно в этом году Великий магистр Ордена Фридрих фон Саксен приказал высадить в том месте первые фруктовые деревья. Сад получился настолько удачным, что в 1594 году здесь было не зазорно устроить свадьбу под открытым небом кронпринца Иоганна Сигизмунда с принцессой Анной Прусской. Любил этот сад и Великий курфюрст. Вполне возможно, этот "Королевский сад" дожил бы и до наших дней, но его подкосила лютая зима 1708-09 годов. Тогда море замерзло до самого горизонта, что уж говорить о фруктовых деревьях. Они погибли. А пришедший очень некстати к власти Фридрих Великий, которого в Пруссии называли не иначе, как "солдатским королем", приказал вырубить сад и на его месте устроить строевой плац, со специальной площадкой для наказаний солдат шпицрутенами. Тут же на северной стороне плаца решили возвести и гарнизонную кирху. И даже взялись строить, но пришел новый король, более либеральный, и городские власти, воспользовавшись этим, начали перестраивать кирху под театр. Его тоже не достроили. Следующему королю эта идея почему-то не пришлась по душе. Такая чехарда продолжалась вплоть до 1844 года, пока, наконец, король Фридрих Вильгельм IV не заложил при большом стечении народа символический камень нового здания университета. Того самого здания, в котором проучилась добрая четверть сегодняшних калининградцев. В 1885 году к площади добавился памятник Иммануилу Канту. Площадь засадили липами, каштанами и сиренью, и она вновь стала любима горожанами. В ночь на Рождество именно здесь был центр народного гуляния. Это уже потом нацисты выкопали себе подвал. Засыпать бы его теперь и забыть.

Герб города - осетр, увенчанный короной. Впервые поселение Пиллау на полуострове Хакен упомянуто в 1430 году. В 1456 году во время войны с городами Кёнигсберга Данциг забил сваями пролив между морем и заливом в районе сегодняшнего Балтийска. В 1479 году это место занесло песком. Новый пролив промыло только в 1510. Тогда же построено и первое укрепление - редут с блокгаузом. В 1675 году на набережной появилось 25 домов. В 1701 году Пиллау получил право на проведение ярмарок дважды в год, а в 1725 - городские права. К тому времени в городе работало 12 пивных, 2 лавки с восточными пряностями, 4 пекарни, 3 мясные лавки, 3 сапожных мастерских, 7 портняжных мастерских, аптека и было 120 домов. Известно, что, посетив тогда Пиллау, король Пруссии Фридрих I назвал его маленьким Амстердамом. Самым значительным строением города был так называемый "осетровый дом", где мариновали выловленного в заливе осетра и солили икру. В то время его добывали от 100 до 700 экземпляров в год. Считается, что само название Пиллау содержит в себе балтийский корень "пил" - то есть крепость, замок, а значит, там было некогда солидное сооружение. Впрочем, это утверждение кажется весьма сомнительным хотя бы потому, что в древности, благодаря штормам, это место время от времени отделялось от суши. Вряд ли кто-то выберет для постоянного жительства остров, который к тому же все время рискует исчезнуть. Кроме того, корень "пил" характерен скорее для восточных балтов - литовцев и латышей. У пруссов он почти не употреблялся. Пиллау странно везло на стихийные бедствия. В шторм 1734 года море выбросило на берег корабли, которые потом выкапывали из песка еще несколько лет. В 1769 году горожан изрядно перепугал упавший с неба метеорит. 17 января 1811 года ураган был настолько силен, что по улицам Пиллау летали как птицы куски льда, вырванного ветром с залива, а вода залила город почти на метр. В 1905 году всех изумило землетрясение. А в суровую зиму 1929 года даже пришлось обратиться за помощью к Советскому Союзу, чтобы тот прислал ледокол "Ермак" и вызволил, вмерзшие в море, 32 корабля. А уж летучие тарелки здесь наблюдают по сию пору и регулярно, ничуть не смущаясь их присутствием. Прусское правительство обратило пристальное внимание на это место только в начале семнадцатого века, когда из-за польско-шведской войны возникла угроза высадки на побережье шведов. Тогда и начали строить серьезные укрепления. Но не успели - шведы все-таки высадились. В 1626 году король Швеции Густав Адольф привел свой флот и высадил десант. Поскольку воевать здесь с ним никто не собирался, от скуки король шведов по собственным чертежам и планам построил крепость. Прораба для этой цели он выписал аж из Голландии - некоего Матиаса Вентца. Через десять лет шведы ушли, а крепость осталась. В мае 1697 г. ее посетил русский царь Петр I. Он прибыл на корабле "Святой Георгий". В Пиллау Петр Алексеевич изучал артиллерийское дело, наблюдал за стрельбой по морским целям, и гулял на свадьбе местного шкипера Иохима Лянге. Устроил Петр I в Пиллау и грандиозный царский фейерверк в честь своих именин 29 июня. В 1760 году, во время Семилетней войны и оккупации Пруссии Российской империей, прусские власти вместе с российскими построили в Пиллау дамбу для защиты от штормов. Во время нашествия наполеоновской орды, в 1807 году крепость Пиллау была единственной в Пруссии, не поддавшейся французам. Комендантом Пиллау тогда был старик фон Герман - ему в те дни как раз исполнилось 76 лет. Слыл он за человека со странностями, потому что, как всякий бравый солдат, всегда был готов к смерти и везде таскал за собой гроб. Так вот этот чудак соорудил гигантскую бомбу из пороховых запасов, и, усевшись на нее верхом в своем гробу, заявил, что взорвет себя, и крепость, и всех окружающих на несколько километров вокруг, если французы попытаются взять Пиллау штурмом. "Пруссия - или смерть!" - кричал он, размахивая факелом над бочками с порохом на глазах у робко топтавшихся под стенами Пиллау французов. Самое поразительное в этой истории то, что горожане Пиллау подхватили призыв коменданта и, вооружившись - кто чем может - топорами и косами, собрались в крепости, и повторяя, как молитву: "Пруссия - или смерть!", собирались умереть вместе с ним. Французы предпочли не связываться с этими патриотами. Однако в 1812 году наполеоновские войска, изрядно потрепанные русскими, вернулись. Они думали, что здесь в цивилизованной Пруссии им дадут передохнуть и отлежаться. Но к тому времени у граждан Пиллау уже вошло в привычку, едва заслышав французскую речь, хвататься за дубину. По ночам подрастающее поколение развлекалось тем, что упражнялось в стрельбе по французам и поджигало их обозы. Но более всех в патриотическом стремлении расстарался бургомистр Флях. Он раздал своим писарям и бухгалтерам шпаги, и специальным указом объявил войну наполеоновской Франции, а себя - партизаном. "Пруссия - или смерть!" вспомнили горожане лозунг полковника фон Германа и опять взялись за топоры. Французы хотели, было, ответить репрессиями, но под стенами Пиллау уже стояла пятитысячная армия русского генерала Сиверта. И французам так захотелось к себе в Париж, что они побежали на юго-запад прямо по льду залива, не разбирая дороги.

В 1865 году в Пиллау пришел первый поезд из Кёнигсберга. Расстояние в 46 километров паровоз преодолел за 78 минут. Было у поезда всего два вагона, в которых умещалось полсотни человек. Военных, как и сегодня, поезд перевозил бесплатно. А в 1867 г. в городе открылся отель "Ильскефалле" Фридриха Краузе. На его вывеске был изображен хорек. Кафе отеля, где стояло всего лишь три стола, почему-то очень полюбили местные литераторы и те, кто считался "художественной натурой". Все они называли себя "хорьками". Стены кафе были украшены фотографиями, остроумными афоризмами посетителей и множеством чучел хорьков. Кинотеатр в Пиллау соорудили только в 1913-м году. В зале было 120 мест, там показывали немые фильмы, и в народе это заведение из-за скорости мелькания кадров прозвали "Блошиное кино". В 1936 году открывается автобусное сообщение Кёнигсберг - Пиллау. Первой ласточкой оказался некий Франц Ширмахер, который где-то по случаю приобрел подержанный автобус "Бюссинг". Через год Франц купил еще один автобус. Перед войной удовольствие прокатиться до Кёнигсберга стоило 20 пфеннигов. Особая тема - пилаусский осетр. Теперь считается, что в апреле 1926 года был пойман последний - весом в 180 фунтов. С тех пор осетров в Пиллау будто бы не видели. Однако автор этих заметок лично знаком с рыбаками, которые клянутся, что ловили эту рыбину буквально на днях. Дай-то Бог, чтобы это оказалось правдой. Однако вернемся к прошлому Пиллау. В начале двадцатого века город бурно развивался. Это видно по данным переписи. В 1925 году в Пиллау жило 6 900 человек, а всего через четырнадцать лет - в 1939 вдвое больше - 12 379. Работали рыболовецкий, пассажирский и военный причалы порта. В городе был специальный морской госпиталь, и мореходное училище. Выходило несколько газет. Самая старая из них - "Пиллауские огни", прожила ровно сто лет - с 1846 года. Были еще "Пиллауский вестник", "Пиллауская общественная газета" и "Курортный листок". Кроме обычных для прусских городов, народных и ремесленных школ, было учебное заведение, которое давало универсальное высшее образование.

Этот холм расположен в Зеленоградском районе неподалеку от Раушена/Светлогорска у сегодняшнего поселка Грачевка, который раньше назывался Крамм. В сороковых годах двадцатого века московскими археологами здесь проводились раскопки. Выяснилось, что на Пилберге еще в доорденские времена было большое городище, которое, возможно, даже являлось административным центром пруссов. Но нам кажется, что читателю гораздо интереснее узнать, что и в прошлые столетия, и даже в наши дни на Пилберге иногда в хороший солнечный летний день ровно в полдень появляется призрак обнаженной золотоволосой женщины, расчесывающей свои роскошные волосы. Кто эта женщина, почему она не одета и что делает на горе, неизвестно. Зато о камне, который когда-то лежал на склоне Пилберга, саги рассказывают очень подробно. Камень представляет из себя будто бы стол, по обе стороны от которого сидят дети. Головы и плечи изображения со временем обкололись, и лица трудно узнаваемы. Но руки, лежащие на столе, легко угадываются. Хорошо так же можно узнать и игральные карты в руках, как и колоду посреди гладкой поверхности стола. Тут же, на столе отчетливо видны углубления, в которые обычно играющие кладут деньги. Про этот камень рассказывают, что знаменитая некогда личность из сказочного племени карликов барстуков, которого звали Трампель, во время церковной проповеди совращал на Пилберге детей игрой в карты. Прихожане и пастор узнали об этом и прокляли подростков. Они превратились в камень, а Трампелю повезло, тот вовремя учуял опасность и сбежал. Сам камень не так давно кем-то был сброшен в Хелль - овраг с ручьем возле Крамма. Там он лежит. Между прочим, название оврага, в который сброшен камень - Хелль, переводится со старонемецкого, как "ад". Такие вот дела.

Сегодня этот хорошо известный многим поселок на Куршской косе называется Морское. Но мало кто знает о том, что только в восемнадцатом столетии Пилкоппен четырежды менял свое местоположение. И только усилия инженера и биолога по фамилии Эфа, засадившего в 1880 году деревьями шестидесятиметровую дюну, нависающую над поселком, спасли его от очередной гибели в песках. Очень точно отражают историю Пилкоппена саги Пруссии. Почитаем?

Это было весной 1709 года. Однажды вечером пастор кирхи Пилкоппена сидел в своем доме. Как вдруг распахнулась входная дверь, погасла лампа и мужской голос потребовал, чтобы он немедленно оделся и пошел в кирху. "Как же я оденусь в темноте?" - спросил пастор. Зажгли лампу. И когда он увидел тех, кто пришел, ему стало не по себе. В комнате стояли двое мужчин одетых во все черное. Лица их были скрыты темными платками так, что видны были только глаза.

"Не бойтесь, - сказали они пастору. - Мы не грабители. Мы свидетели новобрачных. Нам нужно, чтобы Вы обвенчали пару, которая уже ждет у кирхи. Там же и гости. У нас все готово, так что дело за Вами".

Пастор только пожал плечами. Возражать в его положении было бессмысленно. Подходя к кирхе, он увидел людей в черных одеждах. За ними, в заливе покачивался корабль с черными парусами. И тут пастор по-настоящему испугался и бросился бежать. Однако его поймали, волоком оттащили в кирху, и освободили только на алтаре. К этому времени, там уже горели свечи. Кто-то заиграл на органе неизвестную пастору, тягучую мелодию. От этих звуков у него мороз прошел по коже.

Жених и невеста уже стояли перед алтарем коленопреклоненные. Они были единственными из присутствующих, кто не скрывал бледных, будто сделанных из воска, лиц. Пастор обвенчал их, и вся свадьба подалась из кирхи на берег залива. Двое ночных гостей завязали пастору глаза, и отволокли к дому. Уходя, мужчины в масках приказали не следить за ними, а в подтверждение приказа, подперли дверь пасторского дома палкой, чтобы после их ухода он не смог выйти.

Все еще дрожа, не раздеваясь, священник лег на кровать. И тут раздался удар колокола. "Ветер", - успокоил себя пастор, хотя прекрасно знал, что такого не случалось даже в самые сильные ураганы.

Утром пастор не стал рассказывать своим прихожанам о событиях прошедшей ночи, и заторопился к службе. Но в кирхе его ждало еще одно потрясение. У алтаря стоял гроб с той самой невестой, которую он обвенчал. Ни записки, ни чего бы то ни было, проясняющего хотя бы ее имя, при этом не нашлось. Пастор ее отпел, и с несколькими рыбаками - добровольными помощниками, похоронил на кладбище безымянную. На простом деревянном кресте так и было написано: "Неизвестная. 1709 год, число". К вечеру того же дня пастор почувствовал недомогание - у него поднялась температура. Он подумал, что простыл на ночной прогулке, заварил чай из трав и укутался в перину, надеясь, что к утру, температура спадет. Но облегчения не наступило. Наоборот, его лихорадило так, что редкие минуты он был в сознании.

Это была чума. Следом за пастором заболели рыбаки, принимавшие участие в похоронах безымянной невесты, потом члены их семей, соседи: Все время дул ветер. На поселок двинулись дюны, которые некому было остановить. Песок вваливался в окна мертвых домов, заползал на кровати и столы, засыпал колодцы. Несколько рыбаков из соседнего поселка пришли как-то к Пилкоппену и долго кричали, пока к ним не вышел мальчик лет двенадцати. Рыбаки предупредили, что каждый день будут носить еду, оставшимся в живых жителям поселка, и оставлять ее на окраине. Ранним утром мальчик должен был там же, на границе поселка, выставлять столько камней, сколько человек еще нуждались в пище. В первый день на дороге перед поселком лежали девять камней. На другой день их было семь. К концу недели, только один камень сиротел посреди дорожного полотна. Песок заносил уже кирху, а ветер все дул, не слабея. По странной прихоти, чума не тронула подростка. Он единственный выжил, хотя от самого поселка не осталось и следа. Пилкоппен без остатка поглотил песок. Где-то в недрах дюн остался пасторский домик, кирха, погост с крестом и надписью: "Неизвестная. 1709 год": Упрямый мальчик, не желая покидать гигантскую общую могилу своих родных и соседей, примостился жить неподалеку, соорудив себе у залива хижину. Скоро там же поселился какой-то рыбак с семьей. "Как называется это место?" - спросил он у мальчика. "Пилкоппен", - ответил упрямый мальчик.

С него и начался тот поселок, который мы знаем сегодня.

Ныне это поселок Романово Зеленоградского района. Чрезвычайно любопытное место. Начать хотя бы с того, что здесь вплоть до сороковых годов прошлого столетия сохранялся прусский язык. Более того, именно Побетену мы обязаны единственным письменным памятником живого прусского языка. Ведь именно пастором Побетена в 1561 году с благословения герцога Альбрехта был переведен на прусский язык лютеранский катехизис. Здесь же была и кирха четырнадцатого века, которую местный колхоз уже превратил в развалины. А ведь на ее крыше оставалась уникальная сланцевая черепица, которую когда-то использовал Тевтонский орден для кровли, а на стенах с трудом, но еще можно разглядеть останки средневековых готических фресок с изображением рыцарей. В этой кирхе до второй мировой войны хранился горн "кёсникенского трубача". Это был обычный, немного помятый армейский горн. Где он сейчас - неизвестно. А жаль. У этой трубы замечательная история. Ее владелец, выходец из маленького поселка Кёсникен, что под Побетеном служил в прусской армии горнистом. Во время шведской войны семнадцатого века он попал в плен и был увезен в Швецию. Трубач был нрава кроткого, и шведы разрешали ему конные прогулки. Маршрут его всегда был один и тот же - он подъезжал к морю, и подолгу смотрел вдаль, будто надеялся разглядеть на горизонте туманные обрывистые берега Пруссии. Тоска его была так беспредельна, что однажды зимой, во время одной из таких прогулок, он не выдержал и поскакал по льду Балтийского моря на юго-восток - к берегам Отчизны. Ближе к югу лед в Балтике становится хрупким. Трубач провалился в море, потерял коня, но сам выбрался на льдину и стал грести руками, решив, во что бы то ни стало, добраться до родины. Каким-то чудом ему удалось пересечь на тающей льдине почти все море! И только остаток пути, когда уже была видна сизая полоска сосен на дюнах, пришлось добираться вплавь. На берег трубач выбрался в районе Рантау, это возле сегодняшнего Пионерского городка. Говорят, он тут же исполнил на своей трубе победный гимн. История эта, к сожалению, заканчивается грустно. Трубач прожил на родине только две недели. Купание в зимней Балтике не прошло бесследно - он умер от воспаления легких. Но умирал счастливым. Жаль, что никто из нас не может прикоснуться к той трубе. После войны она исчезла, как и многие другие реликвии этой страны.

На гербе, окрашенном, как флаг Пруссии в черный и белый цвета, сверху, на черном фоне, золотой лев, а под ним - на белом - три рыцарских черных креста. Если верить некоторым исследователям, лев был гербом старинного рода Вайды, давшего Тевтонскому ордену 12 славных рыцарей, двое из которых стали Магистрами. Возведение орденского замка Пройсиш Эйлау относят к 1325 году. Сегодня еще можно полюбоваться хорошо сохранившимся форбургом, то есть предзамковым укреплением. Деревня у стен замка сначала называлась Нойхоф. Но потом, как и во многих других случаях, на нее перешло название замка. В 1514 году в этом месте узаконена ежегодная торговая ярмарка. В 1585 году Прусское Эйлау получает городские права. Судя по приходской книге кирхи, в городе тогда было 1 348 прихожан. Кстати, если уж мы начали перечислять даты, то, пожалуй, стоит упомянуть и камень, который установлен в центре сегодняшнего Багратионовска. На нем начертано "Этот город основан в 1336 году". Какую дату имели в виду те, кто водрузил камень на площади, и какой именно город был тогда основан - Прусское Эйлау или Багратионовск, неизвестно. Ну, да Бог с ними, с самодеятельными краеведами. Миру это место известно как Пройсиш Эйлау, где в феврале 1807 г. произошло одно из самых кровопролитных сражений наполеоновских войн. Город дважды переходил из рук в руки. Наполеон остановился в доме кирпичника который позже назвали "Домом Наполеона". Именно отсюда он, не имея никаких планов предстоящей битвы, и выехал утром 8 февраля в кирху города. Из кирхи Наполеон и направлял свою 150-тысячной армию. Денис Давыдов вспоминал, что русские потеряли в том сражении около сорока тысяч человек. Правда, военные историки считают, что он слегка преувеличил, и потери русских составили 26 тысяч, а французов - около 30 тысяч человек. Как там ни считать, но одно несомненно - это были самые крупные человеческие потери в сражениях со времен изобретения пороха. Из убитых извлекали картечины величиной с голубиное яйцо. От полного поражения французов спасла наступившая темнота. Отступая, Наполеон, по своему обыкновению, сотнями бросал раненых солдат. Однако из-за потерь, и прусско-российские части вынуждены были отступить. В 1856 году в память об этой битве здесь в парке, разбитом на месте сражения появился памятник в форме десятиметровой готической башни, спроектированный архитектором Августом Штюллером. На северо-восточной стороне монумента посвящение: "8 февраля 1807 года. Достославной памяти Лестока, Дирьеке и их победоносных братьев по оружию".

Сейчас этот город носит имя реки, на которой стоит - Неман. Герб Рагнита - город над рекой с фасадами домов и башенками, а над ним - черный прусский орел. А еще выше - всевидящее Око в традиционном треугольнике с лучами. В 1288-89 годах Орден построил на месте разрушенной крестоносцами древней крепости пруссов Рагайны замок Ландсхут. Однако немецкий топоним не прижился, и через сорок лет укрепление получит имя Рагнит, произведенное от древнего прусского названия. С 1397 года по 1409 замок перестраивался, а с девятнадцатого века использовался в качестве тюрьмы. Город у стен замка получил городскую конституцию в 1722 году. Здесь нам придется прервать наше стройное хронологическое повествование и немного отвлечься. Дело в том, что еще задолго до выхода к реке Неман орденских рыцарей, замок пытались штурмовать отряды какого-то русского князя. Сведения эти расплывчаты, но не подлежат сомнению. В самом начале тринадцатого века, воспользовавшись тем, что пруссы были отвлечены начавшейся войной с Тевтонским орденом на западе страны, русские, пруссы их называли "рутенами", решили поживиться на ее востоке, напали на Скаловию и осадили замок Рагайны. Осада была долгой, но склавины не сдали крепость, дождались подмоги от других племен, и русские дружины были отброшены за реку. Саги утверждают, что помочь склавинам выдержать осаду помог чудесный случай. В замке уже начали голодать, чего и добивались русские, как вдруг в замковом колодце появилось много рыбы, которая и поддержала осажденных до прихода прусских войск. Ко всему сказанному, остается только добавить, что пруссы считали замок одним из трех, доставшихся им в наследие от мифических белых великанов. Именно в этом замке было когда-то, по их убеждениям, пристанище последней из белых великанов - Рагайны. Немного трансформировавшись, имя хозяйки замка перешло и в название орденской крепости. При этом очень любопытно имя собственное великанши. В переводе с прусского оно звучит как "рогатая". Объясняется это тем, что Рагайна, в память о своем небесном происхождении носила под косой изображение молодого месяца. Кстати, женщины племени склавинов, в знак своего родства с белой великаншей, на которой женился их легендарный родоначальник Склаве, тоже носили в качестве украшений звезды и месяцевидные заколки для волос. Но вернемся к замку. Те, поражающие воображение, развалины, которые можно увидеть еще и сегодня, ничего общего ни с великанами, ни с первым орденским укреплением не имеют. Этот замок был построен великим магистром Конрадом фон Юнгингеном в 1409 году. А сооружение, действительно, впечатляет. Трехметровой толщины стены, площадь внутреннего двора в 1 000 квадратных метров. Немногие из 110 замков, построенных Тевтонским Орденом в Пруссии, могли соперничать с Рагнитом. Оно и понятно - за рекой в диких лесах Литвы обитали племена, подхватившие у пруссов знамя борьбы с крестоносцами. Литовцы были многочисленнее, а их леса обширнее и непроходимее прусских. Так что война с ними могла длиться не одно и не два столетия. Но, к счастью для обеих сторон, в четырнадцатом веке у литовцев появился просвещенный князь Ягайло и обменял язычество на христианство, к которому в придачу выдали еще и польскую корону. В результате Литва приняла католичество, а Папа Римский признал литовцев христианами. Так Рагнит практически потерял свое стратегическое значение, а взамен получил постоянный приток беженцев с той стороны Немана на все времена. Именно поэтому в городе всегда были две религиозные общины - католики и лютеране. Этому разделению при жизни никто не придавал особенного значения. Но вот беда - после смерти приятелей из разных церквей относили на разные погосты. Как мух и котлеты - в разные стороны. И вот с этим обстоятельством связывают забавный городской обычай. Несмотря на то, что между кладбищами было большое расстояние, территория между ними никогда не застраивалась. Мало того, на ней не росли деревья, не было высоких кустарников и оград. Считалось, что это может помешать душам умерших посещать друзей с другого кладбища. Рассказывают, что один приезжий вознамерился построить на южной окраине Рагнита, непосредственно на пути следования духов, дом. Горожане ему намекали: мол, напрасно ты, братец, это затеял. Не бросил этот господин строительства. Уже стены вывел, как вдруг в одно несчастливое утр на месте постройки оказалась только грустная куча кирпича. Интересно, что ограда, которая была всего в три локтя высотой, не пострадала. Духи выше летают. Тогда этот господин решил, что нужно строить стены толще. Заставил каменщиков прибавить толщины на кирпич. Те прибавили. Поставили стены. Положили перекрытия. Начали сооружать крышу. А тут опять в одну из ночей духи разнесли дом в груду мусора. Вот только тогда бедняга решил сдвинуть стройку так, чтобы не мешать им. В том же районе один из местных жителей хотел поставить амбар. Будучи человеком рассудительным, он высчитал план амбара так, чтобы его не могли задеть, спешащие к своим приятелям, души умерших земляков. Но то ли расчеты были не совсем верны, то ли строители что-то напутали, короче говоря, духи снесли у амбара один угол. Тогда хозяин, недолго думая, приказал скосить этот угол так, чтобы духи могли двигаться беспрепятственно. Так и стоит в Рагните этот амбар и сейчас - со скошенным углом.

При 10 094 жителей в 1939 году Рагнит жил в основном за счет обработки и торговли сельскохозяйственной продукцией и деревообрабатывающей промышленности.

Светлогорск. Если верить одной из современных легенд, толщине лип, которые стоят на восточном берегу мельничного пруда в Раушене, удивлялся еще русский царь Петр I. Вряд ли это правда. Липы, возможно, были толстыми уже в то время, однако вплоть до 19 века Раушен был столь скромной рыбацкой деревенькой, затерянной в дюнах Самбии, что царь не стал бы тратить свое время на ее посещение. По преданию этот город был основан рыцарями Тевтонского ордена в 1258 году. В подтверждение этой версии, некоторые краеведы показывают там же, на берегу мельничного пруда недалеко от знаменитых лип, валуны из кладки будто бы стоявшего здесь замка. Однако сведения эти слишком сомнительны и на них трудно полагаться. Раушен стал известен только в XIX веке и в качестве города-курорта. Правда слава его разнеслась мгновенно. Уже в 1813 году здесь было так много отдыхающих и путешественников, что в кёнигсбергской печати отмечалось: "Раушен сильно перегружен гостями". К концу XIX века количество туристов превышало количество местных жителей в четыре раза. К тридцатым годам XX века в городе ежегодно отдыхало шесть тысяч человек, притом, что число постоянных жителей Раушена не превышало и двух. В то же время началась застройка городка виллами, где селилась далеко не бедная социальная прослойка из прусских и германских земель. Перед второй мировой войной дома в Раушене были практически у всех руководящих работников Национал социалистической партии Германии. Город тогда сильно раздался и похорошел именно за счет всякого рода генералов и фюреров. Хоть какая-то польза от них. Впрочем, и обычные европейские гипертоники, больные органами дыхания и расстройствами нервной системы, предпочитали прусское взморье курортам Италии и Швейцарии.

Так называлась некогда, еще до прихода в Пруссию крестоносцев, духовная столица пруссов, резиденция Верховного Жреца. Оценивая то влияние, какое имела Ромова в жизни языческой Прибалтики тех времен, христианские летописцы сравнивают ее с Римом, а Верховного Жреца пруссов, носившего культовое имя Крива - с главой католиков Папой. И они это значение не переоценивали. Криве, действительно, подчинялись не только племена и народы балтов, но и ливы на востоке, и славяне Поморья на западе. Установить с точностью до километра, где было это место, пока никому не удалось. Известно только, что располагалась Ромова в самом сердце Самбии, где-то в лесу у сегодняшнего поселка Дворики, Зеленоградского района. Стратегические подходы к ней перекрывали болота и целая сеть разных по величине крепостей. Как выглядело это святое место, сейчас тоже трудно представить, поскольку считается, что видел его только один крещеный человек - епископ Христиан. Да и то, его запискам трудно верить, настолько они похожи на сказку им самим же и придуманную. Вечнозеленый дуб, из которого выглядывают огненные глаза трех верховных богов пруссов, говорящие ужи толщиной с бревно, привычка Кривы превращаться в собаку, и прочие страсти, скорее всего - плод мифологического сознания человека средневековья. Короче говоря, вокруг Ромовы и в прошлые века, и, как ни странно, сегодня витает слишком много самых невероятных предположений и домыслов. Бесспорным фактом является только то, что Тевтонскому ордену понадобилось двадцать пять лет и бесчисленная армия высокородных рыцарей короля Отакара, чтобы добраться до нее. Король и орденские летописи утверждали, что тогда в 1255 году Отакар разрушил Ромову. Заметим, кстати, что это и было главной целью его похода, а не основание Кёнигсберга, как почему-то принято считать. Однако есть серьезные сомнения в том, что королю удалось разгромить столицу пруссов. Иначе, как объяснить, что крестоносцы в следующий раз появятся на полуострове только через четырнадцать лет? Вот к тому-то времени, к 1264 году и относятся первые достойные доверия записи о боях вокруг Ромовы. И было это, обратите внимание, через тридцать четыре года после прихода в Пруссию первых отрядов Тевтонского ордена.

Так назывался раньше поселок Рыбачий на Куршской косе. Место это знакомо всем, кто предпочитает загорать на пустынных пляжах косы. Знают его и грибники. Поселок маленький, и, казалось бы, кроме упомянутых достоинств о нем и сказать-то нечего. Однако здесь родилось несколько очень красивых сказок, которые мы вам и расскажем.

Единственная дорога, которая проложена по Куршской косе, и которую все вы знаете, у поселка Росситтен проходит вплотную к озеру. Было время, ни один человек не мог пройти по ней без того, чтобы не оказаться мокрым. Представьте: вы подходите к поселку; светит солнце, на душе радостно и покойно, и вдруг - справа, из озера - фонтан воды, и вы стоите, весь в тине и сплевываете головастиков. В то время в Росситтене держал трактир бывший военный моряк, человек смелый и решительный. Вымокший однажды до нитки у озера, он не стал сломя голову бежать от проклятого места, а подошел к берегу и крикнул:

- Зачем же ты, Старый Петерс, людей водой обливаешь?

- Это у меня шутка такая, - говорит Старый Петерс. Скучно мне тут, вот я и веселюсь.

- Дурацкие у тебя шутки, - говорит ему трактирщик. А если тебе скучно, так не сидел бы в тине, а пришел в гости, я бы тебе рюмку поднес.

- Договорились, - сказал из воды тот, кто назвался Старым Петерсом.

Об этом происшествии трактирщик никому не рассказал. Мало ли - на смех поднимут, а он считался человеком трезвым, рассудительным. Однако, через неделю-другую, стали в Росситтене поговаривать, что по дороге теперь можно ходить без опаски.

А как-то поздно вечером входит в трактир крепкий высокий мужик в рыбацкой куртке, в фуражке. Ни дать, ни взять - шкипер.

- Ты меня обещал угостить, вот я и пришел, - говорит он, вываливая на прилавок большую рыбину.

Тут они сели, выпили, закусили. Слово за слово, разговорились так, что до самого утра и просидели. На рассвете Старый Петерс ушел.

Очень скоро о дружбе трактирщика с водяным уже знал весь поселок. Кто-то поверил в это, другие с сомнением качали головами. Но обсуждали, как водится, на каждом углу. Дошло до того, что один отчаянный малый сам пошел к озеру и крикнул:

- Здесь, - отвечает ему Старый Петерс.- Где же мне еще быть?

Счастливый отец всем рассказал, что на крестинах будет сам Старый Петерс. Но праздник в разгаре, а его нет. Народ, который сбежался, чтобы на водяного посмотреть, потихоньку стал расходиться, посмеиваясь над хозяином. Тот и сам был не рад, что разболтался. Но в сумерки, после вечерней службы в церкви, в дом явился крепкий мужик похожий на шкипера с большой корзиной живой рыбы.

- Это мой подарок крестнику, - сказал он. Потом подошел к младенцу, посмотрел на него, и произнес:

- Ты будешь рыбаком. И рыба станет сама ходить за твоими сетями.

Так оно после и было. А в тот вечер Старый Петерс присоединился к компании празднующих, и веселился до утра. Говорят, что шутки его были грубоваты, но рыбаки и сами народ не очень утонченный, так что этого никто не замечал. С той ночи Старый Петерс стал душой всех праздников Росситтена. Тем более что с началом этой дружбы сети рыбаков никогда не пустовали.

Одному парню досталась от деда скрипка. Когда выпадало свободное время, он шел к заливу и там упражнялся в игре. Как-то вечером он шел к своему заветному месту для репетиций и вдруг наткнулся на ворох зеленой одежды, будто сотканной из водорослей. А за камышом раздавался плеск и девичьи голоса. Скрипач подкрался, раздвинул стебли и увидел трех прекрасных девушек, резвящихся нагишом в воде. Неизвестно, сколько он так стоял, подглядывая, но одна заметила его, вскрикнула, и девушки бросились к берегу. Однако скрипач был резвее и первым схватил их одежды, запихав себе под рубаху. Купальщицы стали упрашивать его вернуть их одежды. Но он не соглашался. Тогда одна из них сказала:

- Мы стоим перед тобой совсем голые, нам стыдно, отдай же хоть накидки, чтобы мы могли прикрыться, а потом поговорим об остальном платье.

Скрипач согласился. Но к изумлению его, девушка, едва набросив накидку на плечи, обернулась большой рыбой и плюхнулась в воду. То же произошло и с другой. Скрипач уже хотел отдать последнюю накидку, но взглянул девушке в глаза и был сражен их красотой и кротостью. Он уже понял, что главное в зеленой одежде - накидки, потому отдал красавице только платье, и она не смогла превратиться в рыбу. Потом молодой человек взял сирену за руку и повел домой. Рыбаки Росситтена останавливались, пораженные ее красотой, а женщины удивленно разглядывали изумрудное платье.

Дома скрипач объявил родным, что привел жену. Переодел ее в обычное крестьянское платье, а зеленые одежды спрятал в сундук, повесив ключ от замка себе на шею.

С появлением в доме скрипача жены, у его семьи появился невиданный доселе достаток. Она была ласковой и приветливой со всеми, и не чуралась никакой работы. По вечерам, вместо того, чтобы стоять у калитки и чесать язык с подругами, как это водится у других, она, сидя в саду, занималась рукоделием - что-нибудь шила или сучила нитку, тихо напевая нежным голосом песни, языка которых никто не понимал.

Единственное, что смущало родителей скрипача - она всегда была печальна, и никто не видел улыбки на ее устах. Поначалу думали: вот родится ребенок, она и оттает. Но нет - родился первенец, за ним и другой малыш, а невестка так и не повеселела.

Довелось молодому супругу ехать по делам в Кранц. Отозвал он мать в сторонку и, вручив ключ, строго-настрого наказал ни в коем случае не открывать сундук при невестке. Мать пообещала. Он уехал. А невестка сразу к матери: Откройте, мол, сундук. Очень хочется посмотреть, что за сокровища прячет там мой супруг? "И правда, - думает мать скрипача, - Что в том плохого? Она столько сделала для семьи, неужели ей нельзя и заглянуть в сундук?"

И открыла крышку. А та - хвать накидку, да себе на плечи. Яркий белый свет полыхнул в доме, такой ослепительный, что мать зажмурилась. А когда открыла глаза, невестки уже не было. Скрипач впоследствии так никогда и не женился. И хоть дела хозяйстве по-прежнему шли хорошо, он оставался безутешен. Дети росли крепкими, здоровыми и работящими. Вот только замечали люди, что слишком много времени они проводят у воды залива, иногда тихо напевая песни на, никому не известном, языке.

История в легендах, легенды в истории: Сейчас никто не оспорит, что эти понятия сплелись неразрывно, и часто невозможно отличить реалии от вымысла. Иногда память народа сохраняет в своем мифотворчестве такие детали того или иного события, которые гораздо точнее отражают суть произошедшего, чем, якобы сухие факты, якобы достоверно описанные летописцем. И времена давно ушедшие, и нравы давно забытые вдруг предстают перед нами яркими и живыми. Как и любая другая, прусская мифология населена множеством загадочных тварей. Правда, удивляет непохожесть, оригинальность местного бестиария, но это можно объяснить. Пруссы, отгородившись от всего мира Вислой на западе, Неманом на востоке и непроходимыми болотами на юге страны, веками ревностно охраняли от других народов, как свою территорию, так и самобытность культуры. Неудивительно, что ее влияние позже сказалось и на переселенцах-христианах. Поражает другое. Точность описания некоторых существ и взаимоотношения с ними местных жителей. Это не похоже на сказки. Это настораживает. Приглядевшись внимательнее, вдруг понимаешь, что Король-Олень - гигантское животное с длинной шерстью, что-то уж слишком напоминает доисторического оленя, вымершего вместе с мамонтами. А маркопеты - "земляные люди" - полузверь - получеловек, обитавший в землянках - просто близнецы "снежного человека", реликтового гоминоида. Оторопь берет. И уже совсем по-другому начинаешь относиться к рассказам о Великом Змее Анге, о маленьких человечках - барстуках, о племени светловолосых великанов. К сожалению, до сих пор большая часть этого уникального материала недоступна широкому читателю. В этом издании мы, познакомим вас с частью материала в надежде, что и вы тоже попробуете внимательнее присмотреться к прошлому этой страны - Пруссии. Поверьте, оно того стоит.

Серебряная библиотека герцога Альбрехта.

Идея ее создания принадлежит вовсе не герцогу, как принято считать, а его второй жене Анне Марии. Возможно, ей не давали покоя лавры первой жены Альбрехта Доротеи, которая, как известно, патронировала университет. А может просто, хотелось иметь что-то такое, чего ни у кого не было. Так или иначе, в 1550 году герцог по просьбе жены заказал золотых дел мастерам изготовить книги в серебряных обложках. Было создано двадцать томов, посвященных в основном идеям Реформации и просвещения. В 1611 году они пополнили библиотеку замка Кёнигсберг. Тогда эти книги представляли более ювелирный интерес, чем познавательный. Сейчас они стали бы бесценны, а их содержание, нас заинтересовало бы куда больше, чем цена серебряных окладов. Но в 1945 году книги исчезли. Можно строить разные предположения - куда? От этого легче не станет. Но вот что кажется особенно любопытным, так это то, что загадка "Серебряной библиотеки" почему-то интересует человечество куда меньше, чем бесполезная роскошь пресловутого янтарного кабинета. А ведь вполне возможно, что эти книги где-то преспокойно лежат и ждут своего часа. Нашли же часть библиотеки Валенрода в сырых подвалах московских музейных запасников.

Родился в Кёнигсберге в 1888 году. Собственно, ничем особенным этот юрист из еврейской общины Пруссии у нас тут не отличился. Впрочем, ему вряд ли дали бы здесь проявить себя, поскольку расцвет его юридических талантов пришелся бы как раз на приход к власти нацистов. Так что, пришлось Мозесу Смойре проявлять свои юридические способности в другом месте, в Палестине. В 1948 году, как только открылся Верховный суд государства Израиль, Смойра стал его первым президентом. В Израиле Смойра и умер в 1962 году. Порадуемся, что хоть кому-то понадобился этот кёнигсбержец.

Возможно, вас удивит эта тема, однако я все-таки решился представить ее вашему вниманию. Поговорим о курении табака в Пруссии. Дело в том, что к этому зелью здесь всегда было неоднозначное отношение. Курили, конечно. Например, в восемнадцатом веке только в Кёнигсберге было восемь табачных фабрик. Но надо сказать, что до оккупации Пруссии российской армией в ходе Семилетней войны, на улицах городов курить считалось неприличным. Более того, табак здесь всегда называли "дьявольской травой". Впрочем, лучше, чем об этом говорят саги, не скажешь.

Жил в Пруссии один крестьянин по имени Мартин. Известен он был неудержимой страстью к обогащению. Чуть ли не каждый день изобретал все новые способы к увеличению прибыли со своего хозяйства. Все у него было, и все - самое лучшее. Как-то лег Мартин спать, а ему не спится. Хочется придумать что-нибудь еще, что прибавило бы доходов. Думал, думал, и впервые ничего в голову не пришло. Разволновался Мартин, сел во дворе на лавочку и чуть не плачет. Настроение такое пакостное, что вот хоть бери и черту душу закладывай, лишь бы прибыльно было. А Дьявол, вот он, прямо тут и стоит.

" Да, - думает Мартин, - только вспомни о нем, он тут, как тут".

- Так и есть, - говорит черт. - Такая работа. А ты, я слыхал, прибыли ищешь?

- Знаем мы, твои способы, - отвечает ему Мартин. - Ты, небось, сразу душу потребуешь.

- Зачем же сразу? Потерпим. Не нужна мне твоя душа сейчас. Мне тоже прибыль надобна. А сделаем так: ты пашешь, сеешь, а я обеспечу урожай, который в мире невидан. В десять раз больше того, что ты раньше имел. Только уговор - убираем вместе. Тебе вершки, мне корешки. А чтобы получилось поровну и никому не обидно, в первый год вершки мои, в другой - твои. Ну, как?

Да что ж, - говорит Мартин, - терять особо нечего. По рукам.

Пошел Мартин домой, немного поразмыслил, и с хитрой улыбкой уснул.

Подошло время уборки. Мартин носится, как угорелый, строит новые погреба - картошку некуда девать.

- Еще бы! Я о таком и мечтать не мог. Спасибо, брат.

Пошел Дьявол в поле, попинал копытом ботву и говорит Мартину:

- Да, знал я, что ты хитер. Ну, да ладно следующие корешки - мои.

Прошел год. У Мартина пшеницей не только амбары, но и двор завален.

- Ох! - отвечает Мартин. - Всю жизнь тебя благодарить буду!

Пошел Дьявол в поле. Походил по стерне. Вернулся к Мартину.

- Знал я, что ты хитер, но не думал, что настолько. Но и ты еще не знаешь, с кем связался. В следующий год я буду сеять. А ты должен догадаться, что за растение я посадил? Догадаешься - все твое. Не догадаешься - душу выну! Договорились?

Раскинул Мартин мозгами: нет такого растения, чтобы он у себя в хозяйстве не пробовал. Согласился с Дьяволом.

Приходит лето. Мартин бродит по своему полю и никак не может понять, что у него выросло? Не то лопух, не то салат. Мартин лист сорвал, растер в руках, понюхал. Воняет. Мартин расковырял землю, вытащил корешок, пожевал. Дрянь какая-то!

К кому только не обращался Мартин, никто не мог понять, что у него в поле зеленеет?

- Это уж мое дело. А ты меня накорми, напои, да спать уложи. А к вечеру разбуди.

Наелась, выспалась старушка, а к вечеру в поле вышла. Да так прямо, с самого края, и давай растения выдергивать. Тут Дьявол налетел, да как заорет:

- Да я и не знала, - говорит старушка, - что это твой табак. Вижу: ерунда какая-то растет, дай, думаю, прополю.

Извинилась старушка за свою оплошность, пошла к Мартину и сказала, как называется растение.

Тут и время уборки подоспело. Приходит Дьявол.

- Давай, Мартин, сюда свою душу, а урожай я уж сам уберу.

- А зачем тебе, чертушко, моя крестьянская душа, - спрашивает Мартин, - если ты ничего более путного, чем табак, посадить не додумался?

Выругался Дьявол последними словами и с тем исчез.

- Эй! - закричал Мартин. - А как же четвертый год? Я еще прибыли хочу!

Но черт больше не объявлялся. Зато с тех пор в Пруссии и появился табак, который иначе, как "дьявольской травой" здесь никто и не называл.

Конечно, начиналось все это не с двадцать первой "Волги" с шашечками на борту, и даже не с черных немецких "Мерседесов". Началось все в восемнадцатом веке с огромной плохо сколоченной телеги, которую в Кёнигсберге называли "Зеленой Минной". Со стороны это походило на гигантский, выкрашенный в зеленый цвет, гроб на колесах, причем, часто неровных, и не очень круглых. Венчал сооружение мальчик с фонарем. Надо еще сказать, что водителем чудовища был вечно нетрезвый кучер, за которым охотилась кёнигсбергская полиция, отчего езда "Зеленой Минны" по узким булыжным мостовым города часто напоминала гонки с преследованием по пересеченной местности. Несчастным пассажирам "Зеленой Минны" при первых же признаках погони приходилось ложится на пол телеги и молиться, чтобы она не перевернулась. Именно по требованию этих бедолаг в Кёнигсберге и был создан первый вытрезвитель, поначалу для единственного клиента - хозяина "Зеленой Минны". К концу девятнадцатого века в Кёнигсберге появились удобные четырехместные конные дрожки с часами, которые отсчитывали по пять пфеннигов за километр. Примечательно, что отличительными чертами этого транспорта был белый жестяной, украшенный черной лентой, цилиндр возницы и обязательное присутствие у него чувства юмора. Острил он, естественно, по-своему, по-ямщицки, и безостановочно, однако людям это нравилось. Это первое, хоть и своеобразное, но настоящее такси было очень популярным у горожан, и потому скоро в 1900 году у него появились конкуренты - дрожки с кучером в черном цилиндре с белой лентой. Борьба за рынок была жестокой, и победили черные - без чувства юмора, зато многочисленные, деловитые и дешевые. Задавили демпингом. Правда, они рано радовались. В начале двадцатого века в Кёнигсберге их понемногу, но настойчиво стал вытеснять автомобиль.

Сегодня - Гвардейск. Герб города - на фоне яркого солнца и голубого неба из облаков высовывается рука с рыцарским мечом. Замок Тапиау начали строить еще в 1280 году. Однако перестройки и реконструкции так затянулись, что окончанием строительства считается 1350 год. В 1383 году в замке был торжественно крещен по католическому обряду язычник - литовский князь Витовт. Между прочим, на строительство собственного замка в Тракае Витовта вдохновил именно Тапиау. Он и строителей взял отсюда. Но это так, к слову пришлось. В 1502 году в Тапиау строится кирха. В 1520 - открывается первая начальная народная школа. С XVI же века здесь стали проводиться ярмарки. Надо сказать, что в те времена и замок этот, и поселок при нем были плохонькими. Никудышные были и замок, и поселок - прямо скажем. И не было бы сегодня, наверное, в том месте ни города Гвардейска, ни жутковатого заведения в замке Тапиау, если б однажды герцогу Альбрехту не ударила в голову блажь сделать себе в Тапиау резиденцию. Взял и сделал. И пошла работа. Замок реконструируется. Да как - вы сегодня и сами можете убедиться - солидно отремонтировали. Скажем только, что при открытии первой библиотеки в Кёнигсберге часть ее составили тома, вывезенные из библиотеки Тапиау. В 1541 году в Кёнигсберг приезжает, знаменитый уже тогда алхимик и астролог, доктор Николаус Коперникус. Знаете, для чего? А приезжал он по приглашению герцога Альбрехта, чтобы вылечить мажордома замка Тапиау Георга фон Кюнхайма от затяжного насморка. Да и сам Альбрехт, бедняга, когда занемог так, что ему уже и спиртное не помогало, поехал умирать в Тапиау. И, действительно, умер там наш реформатор Альбрехт 20 марта 1568 года. Городские права Тапиау уже получил от короля Фридриха Вильгельма I в 1722 году. В 1786 году замок начали перестраивать под приют, и в 1793 он стал принимать нищих, попрошаек, и вообще всех, кому нечем платить за лечение. 1879 году во время очередной реконструкции замку надстраивают два этажа. В верхнем расположилась домовая церковь. С 1893 в замке Тапиау открывается еще и специализированное отделение для слепых и глухонемых. Сейчас у него совсем другой профиль. Коммунисты, из пристанища для больных и немощных, превратили замок в тюрьму. Однако стоит, наверное, сказать пару слов и о кирхе, в которой чуть не пострадал ваш покорный слуга - автор этих заметок. В 1981 году, в бытность кирхи районным домом культуры, во время общения автора с местной интеллигенцией, на него чуть не рухнула крыша этого, доведенного до отчаяния, очага советской культуры. Так что судьба его нам не безразлична. А ведь здание можно считать 1502 года постройки - памятник! Правда оно сильно пострадало от пожаров в 1661 и 1689 годах, а то, что сегодня высится на площади Гвардейска, было отстроено в 1694 году. Но все-таки - памятник. Сейчас там православный храм. И слова Богу. Кстати, 21 июля 1858 года в городе родился знаменитый немецкий импрессионист Ловис Коринт. В Тапиау же родился и художник Эрнст Молленхауэр. В 1939 году в нем жило 9272 человека.

Это место находится прямо на запад от Фишхаузена - нынешнего Приморска, и примечательно только тем, что кто-то когда-то, кто и когда - неизвестно, запустил в мир легенду о том, будто именно в этом месте пруссы убили первого миссионера, ступившего в Пруссию, Адальберта - ныне святого. В 1424 году здесь была поставлена часовня. Но во время урагана 1669 года она была разрушена, и о святом Адальберте в протестантской Пруссии стали забывать. Однако политическая иммигрантка из Польши графиня Эльжбета Велькопольска, коротая свои диссидентские будни в Фишхаузене, от скуки неожиданно вспомнила, что именно в этом месте безвинно сложил голову, весьма почитаемый католиками, святой. Именно по ее просьбе прусскими властями на месте разрушенной часовни в 1831 году и был водружен сначала деревянный, а затем и железный девятиметровый крест. Стоял он вплоть до тех времен, пока в этих местах не появились строители коммунизма. Те, конечно, крест своротили. Но недавно усилиями краеведов и общественности крест, который точности повторяет тот, что поставила польская графиня, был восстановлен, а о подвиге Адальберта, признаваемого святым мучеником, как католиками, так и православными, опять заговорили.

И хотя, канонизированная официальной историографией и церковью, якобы правдивая, история путешествия этого миссионера в Пруссию, его пребывания и гибели здесь, настолько полна логических неувязок и нелепиц, что сама похожа на миф, мы его пересказывать не станем. Гораздо интереснее посмотреть на то, как преломились реальные факты в умах переселенцев христиан, пришедших в Пруссию с запада Европы, и как менялось их мышление, под влиянием местных традиций и верований. Вот, что рассказывают саги Пруссии.

Как известно, а это подтверждают и официальные источники, Адальберту пришлось недолго проповедовать. Пруссы, почти сразу после высадки будущего святого мученика в Самбии, изловили его и, не выслушав, как следует, святого писания, тем более что Адальберт и говорил-то на неизвестном им языке - на латыни - отрубили ему голову. Однако Адальберт, недолго думая, подхватил голову подмышку и пошел дальше нести слово Божье. Голова, при этом, ни на миг не замолкая, пела псалмы, и одним только этим сильно смущала умы пруссов, закосневших в своем язычестве. Не растерялись только самые свирепые из них - жрецы-вайделоты и витинги. Они изрубили Адальберта на мелкие куски, разбросали их по песчаному берегу, и, довольные своим варварским поступком, разошлись по домам. Однако вечером куски святого стали сами собой ползти по пустынному пляжу друг к другу. К утру, они все соединились, и тело святого вновь обрело прежний облик. Не хватало только одного пальца. Как выяснилось впоследствии, палец этот отрубил один из прусских князей, который увидел на нем золотой перстень. Кольцо он забрал себе, а выброшенный палец подхватил ястреб-перепелятник. Он взлетел с ним над морем, но, не удержав, уронил в воду. Там его тут же проглотил лосось. Было бы у этой рыбы немного больше ума, она бы этого не делала. Дело в том, что, поскольку палец принадлежал святому человеку, то он так ярко светился в желудке лосося, что это свечение было видно издалека, и, в конце концов, он из-за своего освещения попался рыбакам. Те оказались христианами. Разделав рыбину, они быстро смекнули, что палец принадлежит не иначе, как святому человеку, и рассказали о чуде польскому королю Болеславу Храброму. Король, глядя на палец, сразу понял, что тот самый Адальберт, бывший пражский епископ, которого он так горячо отговаривал идти в Пруссию, все-таки дошел туда. Ни минуты не размышляя, благочестивый и богобоязненный Болеслав, знавший характер, жадных до денег, пруссов, предложил выкупить у них тело святого. Те запросили ровно столько золота, сколько весит сам Адальберт. Пока они торговались, тело святого, отгоняя любопытствующих, стерег огромный орел. В разных пересказах легенды, срок этой вахты колеблется от одного месяца, до сорока лет. Но в итоге Болеслав согласился на требования пруссов. О чем потом, правда, сильно пожалел. Оказалось, что все золото Польши не смогло перевесить чашу весов, на которой лежал Адальберт. Но тут мимо проходила сирая старушка, и добавила две монетки. Сразу чаша с Адальбертом взлетела вверх. Две монетки нищенки оказались ценнее золотых запасов целого государства. Такова мораль сей сказки. А что до нее самой, то на первый взгляд эта легенда - типичный образец раннехристианского мышления человека средних веков, наивного и верящего более чудесам, чем реальным фактам.

Если вспомнить, что, согласно прусской мифологии, души мертвых уносил в Страну Предков ворон, называемый иносказательно "орел Пикола" /Пикол - бог преисподней/, то становится ясно, что орел, стерегущий незахороненный прах, явно указывает на влияние прусских источников на эту легенду. И тогда понятна кажущаяся анекдотичность воссоединения разрубленных кусков тела Адальберта. На самом деле это отголоски жреческих ритуалов прусских вайделотов. Есть, достойные внимания, свидетельства, что, входя в экстаз от общения с богами, вайделот не только протыкал свое тело мечом в разных местах, но и отрубал от него части, вплоть до отсечения кисти или стопы, и потом приращивал их, не принося себе в итоге ощутимого вреда. Есть и упоминания о том, как жрецы распарывали свои животы, и потом, подобрав назад, вывалившиеся кишки, как ни в чем, ни бывало, вставали, закончив ритуал целыми и невредимыми. По рассказу очевидца, жрец одного из родов племени вармов, сидя у священного костра в такой близости, что трава вокруг него выгорела, с молитвами отрезал от себя куски мяса и раскидывал их в стороны, посвящая жертвы Перкуну Потримпу и Пиколу. Затем он отделил голову и положил ее рядом с собой. Причем, голова эта продолжала бормотать заклинания.

Вайделоты умели многое. А уж о фокусах с вхождением в огонь, или парением в нескольких локтях над землей и говорить не стоит. Все это трудно объяснить последствиями массового гипноза. Тем более что навыками гипнотического влияния на людей и, естественно, способами защиты от них владели многие пруссы. Рассказы тевтонских рыцарей о том, как витинги самбов в единоборстве вдруг растворялись в воздухе, а затем появлялись за спиной крестоносца, нанося удар оттуда, имеют просто массовый характер.

Вероятно, прусские жрецы действительно обладали неким Тайным Знанием, доставшимся им от предков - упоминания о нем проходят красной нитью через весь наиболее древний пласт прусского эпоса. Изолировав Ульмиганию от мира, они смогли сохранить это Знание, в отличие от других арийских народов, подвергшихся сначала эллинизации, а затем - христианизации и растерявших его где-то на дороге к современной цивилизации. Но, как сказал о пруссах Эрнест Лависс: "Никакому народу нельзя так резко отличаться от своих соседей". Крестовый поход против Ульмигании разорвал ту последнюю ниточку, которая еще связывала европейские народы со своими пращурами ариями. А те скудные сведения, что донесли до нас саги - только жалкие обрывки той нити.

На торжестве, посвященном восстановлению креста святого Адальберта, кто-то сказал, что он станет символом возрождения Пруссии и конца эпохи разрушений, которые пронеслись над ее седой головой за последнее столетие. Пусть так.

Мне только хочется напомнить, что есть вещи, которые нам уже не восстановить. Мы можем собрать часть осколков, разбитой много веков назад, вазы, можем даже, склеив их, представить себе какой была эта ваза, домысливая очертания линий. Но саму вазу - настоящую и живую нам не увидеть никогда.

Ныне - город Советск. Герб - замок над рекой. На стене сторожевой башни - черно-белый, в четыре клетки, будто часть шахматной доски - щит. Годом постройки замка считается 1365. Одноименное поселение у стен замка Тильзит получает городские права в 1552 году из рук герцога Альбрехта. Хотя городские права герцог Альбрехт даровал Тильзиту только в 1552 году, замок Тильзе был известен задолго до пришествия в Пруссию крестоносцев. Сами пруссы считали, что его построили когда-то легендарные белые великаны, как и упомянутый выше Рагнит. Замка давно уже нет. Когда-то он сгорел и с тех пор никто не стал его восстанавливать. Считается, будто замок подожгла какая-то литовская ведьма. Кроме того, она превратила воду Немана в горючую жидкость и пожарные, поливая пылающий замок, только усилили пожар. За этот трюк ведьма была наказана. Была некогда в городе Тильзите такая загадочная личность - старик с длинными белыми волосами - не то привидение, не то дух - хранитель замковых сокровищ и покровитель горожан. Все знали о его могуществе и справедливости и часто обращались за помощью и поддержкой. Тильзитцы называли его Смотрителем замка и считали своим покровителем. Он и усадил навечно ведьму на пылающие угли. С этим старцем связано очень много тильзитских сказок. Вот, к примеру, как он рассудил спор двух женщин. В Тильзите жил когда-то очень хороший гончар. Но вот беда - как это часто случается с хорошими людьми, попалась ему сварливейшая из жен. Ей всегда казалось, что покупатели только и думают, как обмануть ее при расчетах, муж старается утаить заработки, а слуги мечтают обокрасть. Целыми днями она занималась тем, что раскрывала козни окружающих. И однажды вцепилась в волосы служанке, когда обнаружила пропажу баночки с синей краской! Та клялась, что никакой баночки отродясь не видывала, но хозяйке очень уж хотелось обличить и страшно покарать воровку. Она решила что здесь тот самый случай, когда надо всем доказать свою правоту, и отправилась на поиски Смотрителя Замка. В тот вечер она его не встретила. Но упрямая женщина пошла к замковой горе и в следующую ночь. И ей повезло. Разглядев в темноте высокую беловолосую фигуру Смотрителя, жена гончара бросилась ему в ноги, и стала молить о немедленном наказании воровки. Смотритель подумал, вглядываясь в посетительницу, и сказал:

- Я исполню твою просьбу, но потом никто не исправит то, что я сделаю.

- Ничего не надо исправлять! - причитала жена горшечника. - Пусть воровку, взявшую банку с краской, так скрутит, чтобы она потом всю жизнь вспоминала свой поступок.

- Быть, по-твоему, - сказал Замковый Смотритель и растворился в темноте.

Очень довольная, жена горшечника, переступив порог своего дома, начала громко звать мужа и служанку. Она хотела, чтобы наказание прошло при свидетелях. Так и случилось. Едва служанка и муж прибежали на крики, как что-то будто ударило женщину изнутри, и она вспомнила, что сама спрятала банку с краской на платяном шкафу. Но было поздно. Ее голова все ниже пригибалась и выворачивалась набок, ноги заплелись одна за другую, руки немыслимым образом завернулись за спину, и вся она стала похожа на сломанный штопор. Вот такая сказка.

26 июня 1807 года в городе состоялась встреча двух императоров на реке Неман, где был подписан знаменитый Тильзитский мир. Трудно удержаться от замечания, но в свете переименования Тильзита в Советск, этот договор, заключенный Наполеоном и Александром I, сейчас должен был бы называться "Советским". Однако вернемся к тем временам. Встреча проходила в специально сооруженном шатре. Во время переговоров Александр I жил на нынешней улице Гагарина, приблизительно в том месте, где находится рынок. От дома, где останавливался российский император, остался лишь каменный лев, который тогда стоял у парадного входа. Наполеон облюбовал дом на улице, которая теперь носит имя генералиссимуса Суворова. От дома французского императора остались только ворота. Впрочем, все эти сведения сегодня широко известны, и мы сочли бы, что зря едим свой хлеб, если бы не могли предоставить вашему вниманию нечто более увлекательное. Хотите одну из сказок города Тильзита? Пожалуйста.

В былые времена в Тильзите долго помнили старуху, которая держала в страхе весь город. Называли ее Молочной ведьмой. Жила она на окраине города, где многие имели скот, но сама этим заниматься не желала. Она и так всегда была с молоком. День ее начинался с того, что ведьма брала всю имеющуюся посуду, складывала на тележку и начинала обходить дом за домом, взимая своеобразную молочную дань. Никто не смел отказать. Люди, завидев ее безобразную рожу, спешно собирали по дому все, что было самого вкусного из молочных продуктов и, с жалкой улыбкой вручали это старухе. Если при этом ваша улыбка покажется ей недостаточно любезной, или она решит, что вы дали ей не все, что могли дать, она молча поворачивается и идет домой. И тогда ждите. К следующему утру ваше лицо будет в бородавках или на руках появится сыпь. И считайте, что еще легко отделались. А если вы живете в предместье и у вас есть корова или коза, можете попрощаться со скотиной. Дома у ведьмы к потолочной балке были прибиты два куска веревки. Через них она могла доить любую корову. Но, если колдунья была на кого-то зла, то его скотину она доила до тех пор, пока из веревок не потечет кровь. Со временем старуха так обнаглела, что, встретив Смотрителя Замка, мы рассказывали об этом старике в прошлой программе, потребовала свою долю молока и с него. Тот выслушал ведьму и вежливо предложил пройти в хлев, где она и осталась. Теперь ей молока достаточно. Замковый Смотритель превратил колдунью в корову, которая уже долгие годы бродит по подземельям с распухшим выменем, разыскивая кого-нибудь, кто бы мог ее подоить. Еще и сейчас, если встать у замковой горы и прислушаться, то можно услышать из глубины подземелий жалобное мычание молочной ведьмы.

Эта история далеко не последняя из сказок и саг города Тильзита. Их много. Но, если бы мы стали их все рассказывать, наша "Энциклопедия Пруссии" превратилась бы в "Энциклопедию Тильзита", а это несправедливо по отношению к другим городам. А нам остается только добавить, что к 1939 году при населении города в 58 468 человек, в Тильзите было 16 народных школ, несколько ремесленных училищ, высшее учебное заведение, детский сад, музей, театр и дом культуры.

Не знаю, покажется ли вам забавным, но этот всемирно известный биолог, которого к концу жизни называли "птичьим профессором", получил теологическое образование. Правда, после теологии он все же прошел курс обучения зоологии в нашей Альбертине. А потом уехал на Куршскую косу в поселок Росситтен, сегодняшний Рыбачий, и всю свою жизнь без остатка посвятил изучению миграции пернатых, благо коса, это действительно одно из уникальнейших мест в мире, где при миграционных перелетах загадочным образом сходятся маршруты очень многих видов птиц. Там Тинеманн и организовал орнитологическую станцию, которая и сегодня с успехом вносит огромный вклад в науку. Там же, в Росситтене основатель этой станции, которой, кстати, безмерно гордятся наши сегодняшние ученые, и умер в 1938 году, там и похоронен.

Старый Трагхайм. В семидесятые годы двадцатого столетия этот район, в котором вашему покорному слуге, автору этих очерков пришлось провести не один год своей бурной юности, назывался почему-то "Вашингтон". Какое отношение имеет это скопище многоэтажек, прижатое улицей имени генерала Черняховского и Ленинским проспектом к Нижнему, бывшему Замковому, озеру, к столице Соединенных Штатов не очень понятно. Но было так, как было. Мы называли тот район Вашингтоном, а Замковый пруд - "Тухлым озером". Там на захламленных берегах мы пили "портвейн три семерки" и литовский "аболтус", тискали разбитных девчонок, и дрались по поводу, и без оного с каждым встречным. Нам и невдомек было - какие улицы мы топчем своими ботинками на платформах! А между тем, именно это место Кёнигсберга - старый Трагхайм - был издревле нагружен какой-то особой мистической прелестью. Не замок, и не подземелья, высосанные из собственных пальцев "историками-исследователями", привлекли когда-то внимание масонов. На Трагхайме, прямо там, где мы в отрочестве щелкали пластмассовыми винными пробками, были парки масонских лож "Мертвая голова" и "Феникс". Там прусские масоны, прогуливаясь, разрабатывали планы устройства мирового порядка. Там, в этих парках, они проводили своих тайные обряды. А еще раньше, там же, на берегу этого пруда сиживал с удочкой герцог Альбрехт. Была у него такая маленькая страсть - любил герцог вьюнов. Правда, тогда он еще не был герцогом, а назывался Великим Магистром Немецкого ордена госпиталя Пресвятой девы Марии в Иерусалиме. Странный был Великий Магистр у Тевтонского ордена, романтический, предпочитал ловить рыбу собственноручно. Сидел как мальчишка с ореховой удочкой на Трагхайме и ловил себе вьюнов на ужин. Видимо тогда, разглядывая поплавок на глади воды Замкового пруда, он и выпестовал план реформы государственной системы Пруссии. Потом Альбрехт, горячо желая независимости своей стране, объявит войну Польше, потом разгонит Орден и примет лютеранство, потом позовет в Пруссию целую банду магов и волшебников во главе с Павлом Скалихом. Кстати, если уж мы заговорили о прелестях мистицизма и вспомнили Павла Скалиха, то, пожалуй, стоит упомянуть и о том, что именно на Трагхайме, где-то в районе сегодняшнего университета было первое имение, подаренное Скалиху герцогом. До тысяча девятьсот сорок пятого года это место называли "Скалиенхоф". Память человеческая длинна, и до самого последнего времени кёнигсбержцы, вздрагивая при каждом слове, передавали из уст в уста предания о, появившихся в шестнадцатом веке в тех местах одновременно с новым хозяином, чудесах и призраках.

Это место, как самостоятельное поселение хроники упоминают с 1300 года. С 1528 Трагхайм уже имел собственный суд, а к концу шестнадцатого века у него появилась печать и даже герб - голова лося между двух еловых ветвей на голубом фоне щита. Кирха Трагхайма стояла на перекрестке сегодняшних улиц Соммера и Иванникова, на углу, там, где сейчас качают голыми ветками старые липы. Кстати, нынешняя Иванникова раньше так и называлась - улица Трагхаймской кирхи. Так вот, даже в те времена, когда Трагхайм еще считался предместьем и не входил в городскую черту Кёнигсберга и позже, служить в его кирхе считалось престижным. Ее пастором был, например, ближайший друг Иммануила Канта его биограф и душеприказчик Эррегот Андреас Васьянски. Здесь же, на камнях развалин Трагхаймской кирхи умер и последний пастор Кёнигсберга Пауль Кнапп. Ах, если бы когда-то мы знали, какие улицы топчем: Но мы не знали. Как-то в Калининград приехал один японец - Нисао Сузуки. Он искал у нас следы деятельности архитектора Бруно Таута, который оставил памятниками о себе дворцы в Италии, в Иране, в Египте и даже в Японии. Архитектор этот кёнигсбержец и учился в высшей школе архитекторов Кёнигсберга - на сегодняшней улице Соммера есть здание из красного кирпича, это она и есть - и знает Бруно Таута весь мир. Но не мы. Почему-то японцам кёнигсбергские художники интереснее, чем нам.

Барон Фридрих фон дер Тренк. Родился в Кёнигсберге в 1726 году, умер в Париже в 1794. Этот бравый кёнигсбержец не стал великим полководцем, как фон Бойен, не открыл нравственных законов, как Кант, и не написал гениальных книг, как Гофман. Возможно, ему и не место в нашей книжке. Нам просто хочется представить вам одного из кёнигсбержцев восемнадцатого века. Того самого века, который в мировой культуре будет назван "кёнигсбергским". А Фридрих фон дер Тренк - один из тех, кто создавал свиту и Канту, и Гофману, кто внес в европейскую жизнь особый "романтический" кёнигсбергский колорит. Девятнадцати лет от роду Тренк, отличившийся в боях отчаянной храбростью, был замечен королем Фридрихом Великим и приглашен к высочайшей особе на службу офицером-ординарцем. Однако он не прослужил на этом посту и года. Король застал его как-то в постели со своей сестрой - принцессой, и сослал под арест в крепость Глатц. Откуда Тренк благополучно сбежал в Россию, где поступил на службу в русскую армию. Затем служил австрийцам. И всюду его ратные подвиги перемежались подвигами любовными и дуэльными скандалами. В 1886 году взошедший на трон Фридрих Вильгельм II приглашает, уже изрядно потрепанного, но еще вполне деятельного и широко известного в аристократических кругах фон дер Тренка домой в Пруссию. Но дома тому тоже неймется. Он издает восьмитомник своих стихов и любовных писем, который наделал немало переполоха во многих приличных домах Европы, и уезжает в Париж, где тут же попадает под нож гильотины Робеспьера, как прусский шпион. Неизвестно, был ли Тренк шпионом на самом деле, но головы ему в Париже того времени все равно бы не сносить. Уж больно не любят такие, как Робеспьер, таких, как кёнигсбержец барон Фридрих фон дер Тренк.

Сейчас это поселок Приморск Балтийского городского округа. Герб города Фишхаузена - голубой щит, на котором по диагонали скрещены епископский посох и рыцарский меч. Под ними - головой центру щита - рыба. Согласно орденским документам, замок Фишхаузен заложен в 1268 году. В 1305 году городские права и конституцию получает и город, выросший у стен замка. С 1818 года Фишхаузен становится центром провинции Замланд. Впрочем, стоит напомнить и о том, что на месте Фишхаузена еще до того, как на берега залива явились крестоносцы, многие века преспокойно существовал город и крепость Шоневик, основанный пруссами не то в шестом, не то в седьмом веке. Это уже гораздо позже епископ Зигфрид фон Регенштайн заключил договор с четырьмя предприимчивыми подрядчиками на постройку города. И эти ребята сдержали слово - выстроили город, впоследствии прославившийся своеволием и неуемной тягой к независимости. К примеру, в шестнадцатом веке, во время прусско-польской войны, граждане Фишхаузена на своем общем собрании решили в этой войне не участвовать. И ведь не участвовали! Единственная услуга, которую горожане по договору с Орденом должны были ему оказывать, это размещение в замке раненых рыцарей и уход за ними. Замок тогда был резиденцией епископа Замланда, а епископом был некий Шлоттеркопф, который, как и горожане, не очень любил рыцарей и мечтал только о том, как бы выселить их из замка. А в договоре, который он же и подписывал, было сказано буквально следующее: "Один вход в замке Фишхаузен должен быть открыт для орденских братьев днем и ночью". Знаете, что устроил Шлоттеркопф? Он упросил рыцарей выйти из замка, будто бы на охоту за стадом диких свиней, а ворота все же запер. А когда те, вернувшись, напомнили ему об условиях договора, епископ заявил, что закрыл всего лишь ворота, а с неба замок остается открытым. Так что свое слово он не нарушил. И рыцари ушли. В начале шестнадцатого века в Фишхаузене герцог Альбрехт провел переговоры с послами Московского княжества. Тогда Пруссия была в ленной зависимости от Польши, а герцогу очень хотелось независимости. У московитов, со своей стороны, тоже были серьезные причины опасаться мощного тогда польского королевства, и они обещали огромную денежную поддержку в случае, если Пруссия ввяжется в войну с поляками. Пруссия ввязалась, а Москва денег не прислала. Впрочем, мы уже рассказывали об этой истории. Вернемся в Фишхаузен. Похоже, у герцога Альбрехта была особая страсть к этому городу, потому что в 1526 году он обвенчался в замковой часовне с принцессой датской - Доротеей. В Фишхаузен же он потом сослал и своего недоумка сына Альбрехта Фридриха - подальше от Кёнигсберга, но, согласитесь, все же не в Сибирь. Такая вот славная история у городка, который ныне называется Приморск. Кстати, желающие поддеть почтенных граждан города Фишхаузена, называли их "комариными шутами". Виной тому забавный случай. Однажды во время свадьбы, какой-то прохожий бездельник принял тучи мошкары над кирхой за клубы дыма и вызвал пожарных. Те примчались мигом, и старательно залили водой и церковь, и невесту с женихом, и гостей, которыми были почти все добропорядочные горожане. Говорят, что этому же случаю обязано своим происхождением и выражение "комариная свадьба". К 1939 году в Фишхаузене было три тысячи восемьсот семьдесят девять жителей; специальная сельскохозяйственная и средняя школы; сиротский приют; дом престарелых; больница; несколько гостиниц и пансионов для туристов; несколько отделений банков; мельница; скотобойня; молокозавод. Издавалась городская газета. Увы! то, что сегодня стоит на месте бывшей столицы Замланда и называется поселок Приморск - груда кое-как налепленных пятиэтажек, уже ничем не напоминает Фишхаузен.

Сейчас этот город называется Правдинск. Герб: на золотом щите - лапа орла, несущего в когтях лосося. Основан в 1312 году Великим магистром Тевтонского ордена Карлом фон Триром. Фридланд - один из немногих прусских городов, который в средние века целиком был окружен мощной стеной с воротами и сторожевыми башнями. Между прочим, внимательный путешественник, приглядываясь к сегодняшнему городу Правдинску, заметит останки той - "фридландской" - стены. Часть ее явно видна у автобусной станции, частью являются дома вдоль речки, которая ныне носит, мягко говоря, странноватое название - "Правда". Но, об этом - ниже. Замечательна и красива до сих пор в этом городе кирха Св. Георгия. Она была заложена в 1313 году, но неоднократно перестраивалась и реконструировалась. Однако заметим - с любовью. Именно поэтому сегодня кирха Фридланда носит яркие, откровенные и очень внятные черты неоготики, стиля, так любимого когда-то в Пруссии. Кстати, с кирхой Фридланда у автора этих очерков когда-то случилась очень странная история. Однажды, где-то в восьмидесятых годах двадцатого века, ему пообещали показать уникальный древний резной из дуба, алтарь, который, якобы остался в храме со средних веков. Автор поехал на него смотреть, но кроме мешков с удобрениями, ничего не увидел. Потом выяснилось, что, буквально за пару дней до той экскурсии, к кирхе подъехали грузовики, и крепкие резвые грузчики, на глазах у всего города Правдинска разобрали и погрузили всю алтарную часть Фридландской кирхи в кузова автомобилей, и увезли в неизвестном направлении. Пытались искать. Выяснили - в Литву. А там тогда уже вовсю начиналась независимость. Время было смутным, а потому и спросить было не с кого. Кто кому все это продал - тайна до сих пор. Наверняка, сейчас алтарь Фридландской кирхи украшает какой-нибудь из литовских костелов. Наверняка, литовцы с гордостью водят в тот костел американских туристов, показывая тот алтарь, выдавая его за свой: Но поговорим об истории города. Итак: городские права Фридланд получил в 1335 году. Еще одна дата - в 1866 году в этом городе на кладбище "святого Лоренца" на могиле русского генерала Николая Николаевича Мазовского был установлен обелиск в память о его героической гибели в сражении с французами 14 июня 1807 года. Битва эта памятна и русским, и пруссакам. Тогда они воевали, как союзники. И поражение оба народа приняли с одинаковой скорбью. Особенно отличился в том сражении русский генерал грузинского происхождения - князь Багратион. Во Фридландском сражении его частям пришлось сдерживать основные силы французской армии, вдвое превосходившие численностью армию Российской империи. Союзные войска России и Пруссии тогда потерпели поражение. Однако и Наполеон в течение суток не мог тронуться с места для преследования противника. Это была великая битва, и там, под Фридландом русские и пруссаки воевали, как братья. Жаль, что позже, когда Пруссия вошла в состав Германской империи, все это забылось. Потом была русско-германская война, потом война с нацизмом: И как-то так случилось, что Пруссию в России стали отождествлять с Германией. А ведь это великая историческая и даже нравственная ошибка. Однако мы говорили о битве под Фридландом. Наши ее, несмотря на героизм российских и прусских солдат, глупо и бездарно проиграли. Прямо скажем, отступили от Наполеона с испуга. А могли бы его еще там раздавить. Но было, как было. Позже Пруссия и Россия подпишут с Наполеоном унизительный для обеих стран Тильзитский мирный договор. Для Пруссии это будет значить огромные денежные выплаты, а для России - новую войну 1812 года. События эти широко известны, а нам, пожалуй, уместно вспомнить, что в результате переименования города советскими лингвистами, могила и памятник генералу Мазовскому переместились из Фридланда в Правдинск. Похожая история приключилась и с князем Багратионом, который был смертельно ранен в городе будто бы своего имени - Багратионовске. Нам осталось еще заметить, что некоторые краеведы утверждают, будто это нелепое название - "Правдинск", советские топографы прилепили городу Фридланду в честь коммунистической газеты "Правда". И - самое забавное - мы нашли тому подтверждения! Вот, поди ж ты! и коммунистов уже поблизости не видно, и газета их давно завяла, а клеймо большевистского маразма до сих пор сидит на несчастном, но славном городе. Что еще добавить? Ах, да! то, о чем нас постоянно спрашивают - о статистике: количество жителей в городе Фридланде по переписи 1939 года насчитывало 4 417 человек.

Нынешняя улица Карла Маркса. В романтическом возрасте, автор этих очерков, пребывая под впечатлением от "Саги о нибелунгах" был убежден, что улица названа в честь того самого Хагена, который предательски убил доблестного и честного Зигфрида ударом копья в спину. Это казалось вполне логичным, тем более что и перевел-то эту сагу на современный немецкий язык прусский писатель уроженец Инстербурга Вильгельм Йордан. Это уже позже выяснилось, что в Пруссии германское влияние было вовсе не таким уж сильным, чтобы называть улицы городов именами чужих героев. Здесь вполне хватало собственных. И Хаген-штрассе носила свое название в память о знаменитой некогда кёнигсбергской династии Хагенов. Ее основатель Генрих Хаген родившийся в 1709 году в юности попал в подмастерья к дяде аптекарю. Видно эта профессия запала ему в душу, поскольку, скопив немного денег, он отправился на учебу в Берлин, где слушал лекции по химии, и сдал экзамен на факультете медицины, а, вернувшись в Кёнигсберг, женился на аптекарской дочке, и вскоре унаследовал аптеку тестя. Завидная целеустремленность была у этого Генриха Хагена. И, главное, все его труды были не впустую. В 1757 году он получает титул придворного королевского аптекаря, с исключительным правом поставлять лекарства монаршим особам. К тому времени у Генриха родился сын - Карл Готфрид. Кем бы вы думали, он стал? Конечно, аптекарем. Но не простым. Едва закончив кёнигсбергскую Альбертину, Карл Готфрид издает "Учебник аптекарского искусства", ставший настольной книгой всех аптекарей Европы на полтора столетия, что и дало ему право считаться основателем современной фармакологии. Но Хагену младшему этого было мало. Он изучает физику, химию, минералогию и ботанику, и становится профессором всех этих наук. Он издает несколько капитальных научных трудов, среди которых уникальным по сию пору считается энциклопедия "Растения Пруссии". И это еще не все его заслуги. Именно он - Карл Готфрид Хаген подарил Кёнигсбергу и нам с вами тот самый ботанический сад, которым мы теперь так гордимся. Эта универсальная талантливость Карла Готфрида передалась и его потомкам. Мы не можем здесь обнародовать всю родословную Хагенов, но хотя бы еще двух из них просто обязаны вспомнить. Инженер и строитель Готтхильф Генрих Хаген построил гавань в Пиллау, сегодняшнем Балтийске, и с 1869 года возглавлял строительную директорию Пруссии. Эрнст Август Хаген - профессор искусствоведения - основатель кёнигсбергской картинной галереи, Прусской Академии искусств и музея "Пруссия", о котором сегодня в наших газетах так много шума. Вот кто такие Хагены, в честь которых была названа одна из улиц Кёнигсберга. А мы их Карлом Марксом. Грустно.

Нынешний город Мамоново. Герб города: на черно-белом, как флаг Пруссии, щите на белой верхней части - красный волк. Под ним, на черной половине - скрещенные топоры. Надо сказать, что топор - символ Хайлигенбайля. Само название города переводится с немецкого, как "священный топор". Легенда утверждает, что в тринадцатом веке, когда в этих местах появились крестоносцы, здесь стоял вечнозеленый дуб, один из священных дубов пруссов, где те отправляли свои языческие обряды. Дуб был настолько крепким, что ни один рыцарь не мог его срубить. Топоры отскакивали, как от железа. Осилил дуб епископ Анзельмус каким-то особенным святым топором. Городские права Хайлигенбайль получил в 1301 году. Любопытный факт - неподалеку от моста в Хайлигенбайле там, где сходятся речушки Ярфт и Банау, стоит на берегу вросший в землю огромный камень. Так вот знающие люди утверждают, что к камню этому когда-то был прикован цепью гигантский рак. Он считался родоначальником всех раков, которые и поныне водятся в изобилии во всех реках и озерах нашего края. Это был король раков Пруссии. А посадил его на цепь некий отважный подмастерье, пытавшийся таким образом добиться расположения отца своей невесты - хозяина кузницы, на которой он работал. Подмастерье обманом, пообещав раку жареную свинью, выманил того из пещеры на берег, затем быстро накинул ему на хвост железное кольцо и приковал к цепи, крепившейся к камню. Известно, что раки в страхе поджимают хвосты и пятятся, поэтому их королю никак было не выбраться из кольца более узкого, чем туловище. А разжать хвост и поползти вперед, у рака ума так и не хватило. Какой у рака ум?

В былые времена Хайлигенбайль отличался от других городов Пруссии тем, что в нем ходило много рассказов, похожих на анекдоты, с участием вполне реальных, живших здесь когда-то людей - ремесленников, подмастерьев. Очень часто эти рассказы носили отпечаток исторических событий. Вот, к примеру, чем запомнились горожанам Хайлигенбайля наполеоновские войны. Весной 1813 года, когда ополченцы прусского сопротивления вместе с русскими войсками гнали на запад остатки наполеоновской армии, по улицам Хайлигенбайля проскакали казаки. Небольшого роста, бородатые, они скакали на кургузых лохматых лошадях, приводя в оторопь стоявших у своих домов горожан. На ходу, выяснив, что в городе не осталось французов, они устремились вдогонку за Наполеоном. Только один казак вдруг свернул к булочной, спешился и забежал внутрь. К сожалению, пекарь не понимал по-русски, а казак не говорил по-немецки. Они никак не могли объясниться. Оба строили гримасы и размахивали руками, но каждый говорил по-своему. Тогда казак, потянулся к полке, схватил булку хлеба, положил на прилавок монету, выскочил из булочной и, запрыгнув на коня, умчался. Опешивший пекарь какое-то время разглядывал облачко пыли у двери булочной, потом начал изучать монету, оставленную казаком. Тут до него дошло, что это серебряный рубль. Он заволновался. За такие деньги можно было купить гораздо больше хлеба. Честный пекарь, зажал монету в кулаке и пустился вдогонку за казаком. К счастью, казак застрял у Мельничного моста, где образовался затор. Пекарь долго толкался среди злых казацких лошадей, но своего казака все же нашел, и стал объяснять, что булка хлеба не стоит таких денег. Казак нервничал, не понимая, чего хочет от него булочник. Один из его однополчан, знавший немного по-немецки, начал помогать им. В конце концов, казак понял, что пекарь хочет вернуть монету, но брать ее категорически отказался. Он говорил, что возможно когда-нибудь, в следующий раз, авось кому-то из русских понадобится хлеб, тогда пекарь отдаст свой товар дешевле. "Авось, когда-нибудь, в следующий раз:" - этого уже не понимал пруссак. Пекарь все же ухитрился вернуть казаку его рубль. Но тот, не желая оставаться в долгу, повесил булочнику на фартук Большой Крест Французского Почетного Легиона, чем совершенно ошарашил несчастного. Но возразить тот уже не смог, проезд по мосту освободился и казак, вскочив на свою лошадку, исчез в пыли. Множество таких историй знал город Хайлигенбайль. Но, к сожалению, у нас нет возможности поделиться с вами и той малой частью, что известны нам. Поэтому в завершение статьи скажем еще, что к 1939 году в Хайлигенбайле на 12 100 человек, кроме обычных народных и ремесленных школ, было еще и музыкальное училище, и военное летное училище летчиков Люфтваффе со своей авиабазой. Работали станкостроительная фабрика, завод по ремонту самолетов, паровая мельница, газеты, гостиницы: и так далее, и тому подобное, все, что требовалось европейскому городу средней величины.

Те, кто привык с семьей или в компании друзей отдыхать на западном берегу Самбийского полуострова в районе Янтарного наверняка заметили, притулившийся к шоссе, поселок с вычурным названием Красноторовка. Как перевести этот топоним на нормальный русский язык - одному Богу известно. Тех, кто тешил свою фантазию, переименовывая города и поселки области, давно уж нет, а их фантазии остались. Между тем, этот поселок раньше назывался Хайлиген Кройц - Святой Крест. Не сочтите, что мы питаем к этому поселку особую слабость. Мы просто взяли его для примера. Для того только, чтобы стало понятно - в любом, пусть самом неприметном населенном пункте этой страны - Пруссии - как в капле отразилась вся ее история. Во второй половине тринадцатого века, в результате войны с Тевтонским Орденом, большая часть поселков западной Самбии опустела. В то же время несколько сотен крещеных пруссов из племени ятвягов под предводительством князя Кантегерда с благословения ландмайстера Конрада фон Тиренберга переселились подальше от родовых языческих капищ с востока Пруссии на полуостров. Здесь, на месте разоренных самбийских деревень они основали и свои. Кстати, именно этой колонизации обязан топоним "Судауше Винкель" - "Ятвяжский угол", так до самых последних времен называли, да и сейчас называют краеведы северо-западную часть Самбийского полуострова. Резиденцией князя Кантегерда стал поселок Хайлиген Кройц, названный так одноименно с построенной часовней Святого Креста. Особой достопримечательностью поселка считалась кирха, построенная в 1353 году. Дело в том, что строение это благополучно дожило без перестроек от средних веков до конца восемнадцатого века. В нем сохранялись древние фрески, резной деревянный алтарь, орган и уникальная, выдолбленная из цельного гранита, чаша для святой воды. И вдруг в 1767 году храм сгорел от удара молнии. Селяне тогда восстановили его в прежнем виде. К этой кирхе мы еще вернемся. А пока заметим, что не только ею был славен Хайлиген Кройц. Куда большую славу принесли ему многочисленные легенды о барстуках, и серьезное почтительное отношение крестьян и местной аристократии к этому сказочному племени карликов ростом с локоть, якобы издревле живших на полуострове бок о бок с людьми. И, хотя собственными рассказами о проделках отдельных представителей маленького народа могла похвастать любая самбийская деревня, именно поселок Хайлиген Кройц являлся родиной самого зловредного из карликов - Трампеля, сказки о котором занимают приличный слой прусской мифологии. Еще один миф, но уже современный, связан со злополучным янтарным кабинетом. Под конец второй мировой войны - в 1945 году - Красной Армией у поселка была остановлена колонна отступающих в Пиллау автомобилей вермахта. Те везли какие-то ящики. Колонна была разгромлена, но вот ящики, как сквозь землю провалились. Что и дало повод некоторым краеведам вообразить, будто груз спрятан в Хайлиген Кройц. Не то под кирхой, не то еще где: Ну, а в ящиках, понятное дело, янтарная комната. Что же еще могли перевозить немцы в своих грузовиках, кроме нее? Мы обещали вернуться к кирхе Святого Креста, которая полностью сохранила средневековый колорит с 1339 года до пятидесятых годов двадцатого столетия. Так вот, говорят, ее начал разбирать некий подвыпивший старшина Советской Армии. Он привел в храм взвод солдат, те выдрали из органа трубы, и попытались выдуть из них музыку для командира. Не получилось. Трубы старшина сдал в прием цветного металла. А заодно, туда же и колокол. Остальное довершили передовики сельского хозяйства. Резной алтарь спалили в печках, кирпич растащили на курятники. Лет пять назад ваш покорный слуга еще видел у руин кирхи на разграбленном кладбище наполовину вросшую в землю гранитную купель, сохранявшуюся в кирхе со средних веков, но забрать ее постеснялся. Сейчас чаши там уже нет. Вероятно, кто-то менее стыдливый приспособил уникальную церковную утварь четырнадцатого века под кормушку для свиней или, в лучшем случае, как украшение для клумбы.

Так до восемнадцатого века называлось предместье Кёнигсберга на северо-запад от города. Позже так стали называть и район, который расположился между Северным вокзалом и Красной улицей. Сегодняшний проспект Мира тогда назывался Хуфен-аллея. Но и эта улица, и дома вокруг нее, многие из которых сохранились до наших дней, появились здесь только в девятнадцатом веке. А до того это место, где шумели кронами могучие дубы и буки, и журчал в глубоком овраге кристально чистый ручей, в котором плескалась форель, было просто любимым местом воскресного отдыха горожан. Настолько популярным, что город старался поддерживать в надлежащем состоянии настил из толстых дубовых досок, заменявший дорогу через лес от Кёнигсберга до самой окраины Хуфен. Неизвестно, кто первым из кёнигсбержцев сообразил поставить здесь виллу, в хрониках мы находим только упоминание о неком альтштадтце Вильднисберайтере, приставленном городом к надзору за хуфенским лесом. Строго говоря, лесом Хуфен тогда уже можно было назвать с большой натяжкой, поскольку в тех же документах упоминается и, выстроенная в прусском деревенском стиле, очень популярная у кёнигсбержцев "Желтая таверна". Так или иначе, доподлинно известно только то, что одним из первых поселенцев Хуфен стал пастор Кристоф Васьянски. Весьма примечательная, надо признать, личность. Во времена, когда о ценности антиквариата никто еще и помыслить не мог, рыскал по чердакам Кёнигсберга и окрестным деревням в поисках никому не нужного хлама. Собирал все - от старой прялки до уникальных древних музыкальных инструментов, сам этот хлам чинил, реставрировал и бережно хранил для будущих музеев. Но даже не за это его имя навеки внесено в анналы мировой истории. Дело в том, что Васьянски, по совместительству со службой Богу и музейным делом, был еще и ближайшим другом, и душеприказчиком Иммануила Канта. Именно ему Кант доверил свои финансовые дела при жизни и после нее. В 1804 году Кристофа Васьянски опубликовал уникальные записки: "Последние годы жизни Канта". Вот с этого человека в Хуфене все и началось. В начале девятнадцатого века на Хуфен отмечен самый настоящий строительный бум. Построить здесь виллу и жить в ней, как Васьянски, стало престижным. Тем более что район не только не утратил развлекательного назначения, а более того, превратился в своего рода увеселительный центр. Здесь открылся цирк, летний театр. Было несколько небольших гостиниц. А таверны, уличные кафе и кондитерские буквально заползали друг на друга. Повсюду между деревьями мелькали вывески "Фортуна", "Лесной кувшин", "Цветок". В Хуфен назначали свидания и деловые встречи. Кёнигсбергские финансисты сообща построили тут себе нечто вроде дома отдыха и делового клуба одновременно. И, наконец, тут же вырос театр королевы Луизы. Потом виллы стали множиться, да так, что, в конце концов, от леса ничего не осталось. И теперь мы имеем плотно хоть и очень уютно застроенный район, в котором о той поре развлечений напоминает только областной драмтеатр, стадион, да зоопарк. Впрочем, Хуфен и сегодня манит горожан какой-то полной достоинства красотой и спокойствием.

Сегодня это поселок Корнево Багратионовского района. Городские права он получил от Тевтонского ордена одним из первых в Пруссии - в 1313 году. В 1325 году они были подтверждены международным кульмским правом. Герб Цинтена: на фоне голубого неба - две скрестившееся в наклоне, наподобие той, что стоит в итальянском городе Пиза - башни. И над ними - голова золотого тура. У каждого города есть свои достопримечательности. В Цинтене эту роль выполняли подмастерья. Об их проделках ходило много сказок и анекдотов. Более того, в Пруссии некоторые идиоматические выражения были обязаны своим происхождением именно подмастерьям Цинтена. Например, кичливого человека, выдающего себя за особу более значительную, чем он есть на самом деле, обязательно называли "иностранцем из Цинтена". Говорят, что когда-то несколько подмастерий, приехавших погостить в город Хайлигенбайль на праздники, выдавали себя за иностранцев. Они были чудно, не по-местному, одеты и, заходя в трактиры, разговаривали между собой на очень странном никому не понятном языке. Вероятно, так подмастерья хотели привлечь к себе внимание девиц, а может и получить снисхождение при расплате у доверчивого трактирщика. Так или иначе, но дурачить население Хайлигенбайля им удавалось несколько дней. Пока не наткнулись на какого-то студента Альбертины. Тот и высмеял их. Забылось имя студента, многие в Пруссии не знали уже и этого анекдота, а выражение "иностранцы из Цинтена" осталось. Впрочем, живо ли оно сейчас у тех, кто когда-то оставил родину, за это мы не можем поручиться. А теперь - о грустном. О том, что многие годы не дает покоя ни одному из патриотов родного края, и не может уложиться ни в одной здравомыслящей голове. К 1939 году в Цинтене было 5800 жителей. Помимо обычных - средней и специальной ремесленной школ, были мужская и женская гимназии, стадион, площадь для торжеств и народных гуляний, музей, молодежный туристический центр. Работали: электростанция, кирпичный завод, цементное производство, молокозавод, завод сельскохозяйственных машин. И это был один из самых красивых городов Пруссии. Ничего этого нет. Только огрызок башенной стены городской кирхи на пустыре смутно напоминает о том, что некогда здесь шумела жизнь. И это не война постаралась. Жестокие бои второй мировой обошли Цинтен. Древний город, многие века сохранявший и лелеявший уют своей средневековой застройки, уже в мирное время в конце сороковых годов двадцатого века попросту разобрали на кирпич и вывезли на восток. Говорят: страна нуждалась в стройматериалах.

Ныне этот город называется Нестеров. Впервые поселение упоминается в 1539 году. Тогда в нем было всего 9 домов. К 1722 году, когда Шталлупенен из рук короля Фридриха Вильгельма I получил статус города и герб - на зеленом щите обычное ремесленное изделие - деревянная скамья, в нем уже жило около 2 тысяч человек. По тем временам он считался крупным населенным пунктом, и там, в полном соответствии с гербом, жили трудолюбивые и усердные мастера. В ходе первой мировой войны 17 августа 1914 года город был почти полностью разрушен. Вот удивительная вещь - город тогда попросту снесли с лица земли, а через несколько лет в двадцатые годы уже ничего в Шталлупенене не напоминало о разрушениях. Его восстановили! И без всякого нытья и ссылок на дефицит бюджета. Здесь не хочется вдаваться в комментарии, а хочется только напомнить, что со времени последних боев в Шталлупенене - сегодняшнем Нестерове - минуло уже больше полувека, а город выглядит еще страшнее, чем сразу после артобстрела Красной Армией. Но вернемся в лоно истории. Мы уже говорили о том, что в 1938 году, дорвавшиеся до власти, нацисты начали переименование звучавших по прусски топонимов на немецкий лад. Шталлупенен не был обойден их вниманием и назван Эбенроде. Правда, название это осталось только на нацистских картах. Люди называли его по-прежнему. К 1939 году в Шталлупенене жило 6608 жителей и, кроме обычных народных школ, была женская гимназия, инженерное училище, курсы повышения квалификации в разных профессиях и экономическое училище. Был общественный дом культуры и спортивный центр.

Сегодня это всем известный пограничный поселок Чернышевское Нестеровского района. Герб города: встающее солнце, видное сквозь арку замковых ворот, а под ними - символ всех перевозчиков - колесо с крыльями. Город этот молод, получил свой официальный статус только в 1922 году и он - один из тех немногих городов Пруссии, которые стали бурно развиваться только в двадцатом веке. Однако миру Эйдкунен был известен задолго до того. Его называли воротами в Восточную Европу, поскольку он издавна считался последним и, как следствие - пограничным населенным пунктом Запада на пути в Россию. А в качестве такового городок Эйдкунен за свою не очень древнюю историю успел повидать столько знаменитостей, сколько и не снилось иному столичному городу. Здесь, на вокзале, Достоевский впервые попробовал марципановые пряники, и они ему так запомнились, что позже он не раз упомянет Эйдкунен в своих книгах. Эйдкунен же описывает и Чехов. Его персонаж так мечтал на этой станции отделаться от зануды жены! В 1895 году на таможне Эйдкунена отметился и вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин. Подрывную литературу в его чемодане не обнаружили, и он благополучно пересек границу. Впрочем, никаких крамольных листовок у него, скорее всего и не было. Он был не настолько дурак, чтобы таскать опасный груз собственноручно. Владимир Маяковский воспел свою сладкую зевоту на станции Эйдкунен. Да что там Маяковский! Где-то здесь, возле Эйдкунена мерз в январе 1744 года в ожидании принцессы Анхальт-Цербстской - будущей императрицы Екатерины II - русский офицер барон Мюнхгаузен. Не перечислить в рамках этой программы всех, посетивших сей славный городок. В 1938 году нацисты зачем-то переименовали Эйдкунен в Эйдкау. Правда, на ментальность горожан это никак не повлияло. Они продолжали гордиться своим космополитизмом, возникшим вследствие пограничного положения. В городе, при 4 922 жителях, был не только обычный для Пруссии лютеранский приход, но и католический, и баптистский, и даже еврейский молитвенный дом. Но, увы! это не спасло Эйдкунен от разрушений войны. Скорее наоборот. Артиллеристы Красной Армии, увидев перед собой первый немецкий город, постарались на совесть. В результате 90% Эйдкунена было разрушено и, кажется, навсегда.

Этот район города на западе столицы Пруссии сегодня называется Менделеево. Что послужило причиной для присвоения ему имени русского химика, является тайной. По крайней мере, никаких химических лабораторий поблизости никогда замечено не было. Впрочем, и происхождение старого названия Юдиттен тоже запуталось в легендах. Какие-то рассказывают о трагической любви одной из первых поселенок этого района по имени Юдитта, другие утверждают, что основанием для поименования поселка было первоначальное посвящение кирхи святой Юдитте. Почти все легенды одинаково сомнительны с точки зрения исторической действительности. Достоверно известно только то, начиналось все именно с кирхи, построенной в 1288 году. Кирха эта была самой старой из сохранившихся в Пруссии, и замечательна тем, что стены ее украшали фрески со сценами из жизни рыцарей и сюжетами местных преданий. Кроме того, там стояла деревянная скульптура богородицы с младенцем, считавшаяся шедевром пластики XV века. Ей приписывали всяческие чудеса и исцеления, и это веками приводило сюда толпы паломников. Позже уникальность кирхи привлекла в Юдиттен и туристов. Все это и послужило причиной того, что поблизости стали селиться люди, и к началу двадцатого века поселок получил все права городского предместья. Но поразительнее всего то, что кирха Юдиттена, несмотря на прошедшие здесь бои второй мировой, сохранилась в неприкосновенности до 1947 года. Есть даже те, кто рассказывает, будто видели в ее алтарной части на аналое раскрытую Библию. Однако до наших дней той средневековой кирхе со всеми ее ценностями дожить не удалось. В 1947 году кто-то по подлости или по недоумию поджег древнюю прусскую святыню. В огне погибло все, а местные новоселы стали потихоньку растаскивать кирпич и камень на свои хозяйственные нужды. Возможно, сегодня мы бы нашли на этом месте пустырь, как на местах других кирх Кёнигсберга. Но в начале восьмидесятых годов православной церкви удалось заполучить руины для строительства собственной церкви, причем на достойных уважения условиях. Власти потребовали восстановить кирху Юдиттена в том самом виде, в каком она досталась нам. И восстановили. А в 1985 году зарегистрировали первый христианский храм на территории Калининградской области. Символично, что случилось это именно в кирхе Юдиттена.

Без рассказа об этом камне нам, пожалуй, не обойтись. Хотя сказано и написано о нем предостаточно, мы попробуем не мучить вас общеизвестными истинами, тем более что часть этих хрестоматийных рассказов носит явно легендарный характер. Например, лекции школьных учителей о, росших некогда в наших местах, гигантских деревьях, плачущих смолой, впоследствии окаменевшей, многие ученые сейчас ставят под сомнение. Они говорят, что леса эти были севернее, а к нам янтароносные слои голубой глины принес ледник, а позже и течения Балтийского моря. Если вспомнить, что янтарь есть только на Самбийском полуострове, и его совсем нет в континентальной части Пруссии, то это похоже на правду. Но это так, к слову. А нам остается только гордиться "золотом Самбии", кичиться тем, что у нас его почти 100% мировых запасов и ждать когда же мы все от этого разбогатеем? Похоже, что орденское правительство средних веков оказалось куда сообразительнее нынешнего. Янтарь был тогда одной из главных причин расцвета Пруссии. Правда, и в то время не всем доставались дивиденды. Случались трагедии. В двенадцатом веке, когда орденские рыцари еще только увидели все это богатство, валявшееся на берегу моря, они сразу объявили его собственностью государства. А, особо радетельный, епископ Ансельм даже предложил ввести смертную казнь за незаконный сбор янтаря. Рыбакам же, веками вытаскивавшим из сетей куски янтаря вместе с рыбой, поначалу было невдомек, что нельзя брать без лицензии то, что никому не принадлежит. Их и вешали. Говорят, что виселицы, которые стояли на холме у поселка Кирпенен - ныне Поваровка - в то время редко пустовали. Кстати, саги Пруссии утверждают, что этот епископ Ансельм даже после смерти не угомонился и его дух до сих пор носится по пляжам западного берега полуострова и с криком: "Нельзя янтарь - даром!" хватает за руки ловцов драгоценного камня. И в следующих - четырнадцатом и пятнадцатом веках Орден так и не выпустил из своих рук монополию на добычу и торговлю янтарем. И неприятностей тоже хватало. В пятнадцатом веке, во времена правления Великого Магистра фон Тиффена, в Пруссии случилась одна примечательная история, которая косвенно, но очень точно отображает то значение, которое придавал Тевтонский Орден янтарю.

В замке Кёнигсберг служила одна примечательная личность - статный красавец, стрелок-арбалетчик Ганс Лозе. Умен, учтив, обходителен, всегда трезв, никаких нареканий по службе, любимец всех, кто был с ним знаком. Причем, службе он отдавался не только в обязательные часы несения вахты, но и на досуге. Любил, знаете ли, изобличать подпольных торговцев янтарем. Ходит этаким щеголем Ганс Лозе по рыночной площади, товар щупает, ценами интересуется. Потом, глядишь, набежали стражники - хвать одного торговца, хвать другого, и в замок поволокли. А там допрос. Янтарем торговал? Нет? А вот, посмотри, что мы у тебя в пшенице нашли. И горсть янтаря ему под нос. У Ганса глаз верный. Не один десяток человек он на виселицу проводил. Но и кёнигсбержцы - народ тертый и тоже не слепой. Как-то в ярмарочный день, когда никого дома не удержишь, и только старухи сидят на лавочках, такая бабушка видит - Ганс прогуливается вдоль домов. Гулял, гулял и шасть в одну дверь. Бабушка - за ним. Он на второй этаж, и в квартиру. Старушка удивилась. Она хорошо знала, что хозяева этой квартиры никаких знакомств с Лозе не водили. Кроме того, их и дома сейчас не было - все на ярмарке. Бабушка взяла и подперла дверь клюкой. А потом позвала стражу из ближайшей будки и соседей, кого нашла. Скрутили Ганса, а у него из рукавов, да из-за пазухи янтарь посыпался. Видать скучно ему стало на рынке в зерно, и в сукно запретный товар подсовывать. Разнообразия захотелось. Выкололи Гансу Лозе его проницательные глаза, отрубили ноги по колени, чтобы не смог больше зайти в чужой дом, и в таком виде выбросили на рыночную площадь. Где он и умер под плевками горожан. Вот такие страсти когда-то бушевали вокруг "золота Самбии". Цивилизованный рынок займется янтарем много позже. Позже, только в девятнадцатом веке появится Моритц Бекер со своими землечерпалками. Позже появится музей с уникальной коллекцией инклюзов - всяческими насекомыми и даже ящерицей, навечно запертыми в куски янтаря. Между прочим, коллекция эта насчитывала 120 000 экспонатов, из которых немцы в 1945 году смогли вывезти только 6 000. Любопытно, куда девались остальные? Впрочем, это уже другие, детективные истории, о которых писали, пишут и, вероятно, еще будут писать другие авторы. Пусть пишут. Нам как-то милее седая старина.

Так в древности жители одного из городов Кёнигсберга - Альтштадта звали тех, кто жил на острове за рекой, в Кнайпхофе. Города Кёнигсберга и их горожане, как и положено добрым соседям, откровенно недолюбливали друг друга. Бывало, что эти чувства выливались в вооруженные столкновения, и даже войны. Вот после одной из таких стычек 1455 года альтштадтцы пристроили к часам на башне своей ратуши отвратительную рожу, которая каждый час при бое курантов показывала язык Кнайпхофу. Более того, чтобы особенно досадить соседям, они даже назвали этого сатира "яппером". А надо добавить, что демонстрация языка в те времена была столь неприличным жестом, что порядочные барышни старались проходить мимо ратуши не поднимая головы. Башня была высокой, яппер виден издалека, а кнайпхофцы, глядя на эту карикатуру на самих себя, приходили в ярость. Но альтштадтцам и этого показалось мало. В 1528 году, при реконструкции ратуши, они сооружают вторую башню и вешают на нее еще одни часы с еще одним яппером. Теперь, отмечая время, бородатые физиономии показывали языки Кнайпхофу по очереди. Через двести с лишним лет в 1774 году Альтштадт задумал строить новую ратушу. К тому времени уже никто не называл кнайпхофцев "япперы", но зато это имя накрепко прилипло к бородатым головам альтштадтских часов. Да и кёнигсбержцы, независимо от того, где они живут, привыкли к часам. Тем более что и независимых городов уже не было, а заседали их депутаты сообща в той самой альтштадтской ратуше. Поэтому одни часы с головой яппера на новую ратушу все-таки перенесли. И надо же такому случиться - через год после их запуска в открытый рот яппера влетел воробей, да так неудачно, что сломал механизм часов, и они остановились. Вот тут-то кнайпхофцы и вспомнили всё своё многолетнее унижение и мгновенно дали альтштадтцам прозвище "пожиратели воробьев". Часы тогда, конечно, починили, но механизм самого яппера восстанавливать, почему-то, не стали. Вероятно, из политкорректности. Но совсем про эту достопримечательность Кёнигсберга все же не забыли, и в 1832 году был изготовлен третий яппер, окончательно примиривший всех горожан. Это была позолоченная голова льва. Лев, как и япперы, бывшие до него, тоже высовывал красный язык при бое часов, но это уже никого не раздражало. Более того, он стал гордостью всех кёнигсбержцев и любимцем детворы. И служил таковым вплоть до августа 1944 года, до налета на город шести сотен самолетов бравой английской авиации, которая смела с лица земли весь центр старого Кёнигсберга со всеми его ценностями, накопленными людьми за многие сотни лет.

При составлении сведений использовался материал из Сборника "Штурм Кенигсберга" /Сост.: К. Н. Медведев, А. И. Петрикин. Кн. изд-во, Калининград-1985.

На главную страницу

(С) Разработка проекта и дизайн Будаева А. В. При использовании информации, полученной с сайта, ссылка на него обязательна.