М. Г.  Григоренко

"И крепость пала..."

Глава 2

Новое назначение

В начале февраля 1943 года мне присвоили зва­ние инженера-подполковника и назначили начальником штаба инженерных войск 3-й ударной армии.

Если новому званию я откровенно порадовался, то новое назначение воспринял очень болезненно. За дол­гие и трудные месяцы я сроднился со своей седьмой бригадой, переформированной недавно во 2-ю инженер­но-минную бригаду, что еще более поднимало ее значе­ние, хорошо знал, кто из командиров на что способен. Ведь как-никак мне довелось бригаду формировать, обу­чать, подбирать кадры, испытывать их в тяжелой боевой обстановке. Появились и друзья. Наиболее близок мне был тогда москвич выпускник Военно-инженерной ака­демии имени В. В. Куйбышева воентехник 1-го ранга Михаил Алексеевич Дудин. Мы всегда вместе отыски­вали наиболее приемлемые варианты очередных оборони­тельных рубежей или минных полей. А в редкие, но все-таки выпадавшие свободные минуты говорили с ним на самые разные темы, как это бывает с людьми, очень близкими по духу. И вот теперь приходилось расста­ваться...

Штабная работа, честно говоря, тоже не очень-то ме­ня привлекала. Но приказ есть приказ. Я сдал бригаду, воинский коллектив которой проводил меня очень тепло, и выехал к новому месту назначения. Несколько успо­каивало лишь то обстоятельство, что я буду возглавлять штаб инженерных войск 3-й ударной армии, прославив­шей себя в завершившейся Великолукской наступатель­ной операции — Сталинградской битве в миниатюре. Не буду останавливаться на ходе и результатах этой опера­ции, поскольку о ней достаточно подробно сказано в нашей военной мемуарной литературе. Скажу лишь, что Великие Луки — один из первых советских городов, ко­торым наши войска овладели штурмом.

В 3-ю ударную армию я прибыл в тот момент, когда она, завершив окружение и разгром фашистского гарнизона Великих Лук — города, имевшего особое стратегическое значение, как важнейшего в этом районе железнодо­рожного узла, переходила к обороне.

В эти же дни завершалась ликвидация более чем 300-тысячной немецко-фашистской группировки под Ста­линградом. Армии Ленинградского и Волховского фрон­тов прорвали блокаду Ленинграда. Была очищена от про­тивника огромная территория на юге страны. Начинался новый период Великой Отечественной войны. До оконча­тельной победы над фашизмом было еще далеко, но каждый из нас уже ощущал ее приближение, и настро­ение у бойцов и командиров было приподнятым.

Командующий 3-й ударной армией генерал-лейтенант Кузьма Никитович Галицкий, которому меня представил его заместитель — начальник инженерных войск полков­ник Виталий Иванович Зверев, встретил меня насторо­женно и как-то, я бы сказал, подозрительно. Ему, види­мо, не понравилось, что на задаваемые многочисленные вопросы я, по гражданской своей привычке и складу характера, отвечал спокойно, не вскакивая и не вытя­гивая руки по швам. Не понравилось ему, вероятно, и то, что иногда я отстаивал свою точку зрения,  достаточно убедительно, как мне казалось, аргументируя ее.

К тому же кадровые военные в большинстве своем хоть в какой-то мере знали друг друга либо по совмест­ной учебе и довоенной еще службе, либо при частых встречах на различного рода совещаниях, учениях, ма­неврах, и у них сразу находились общие знакомые, за­вязывался свой, только им понятный до конца разговор, а я в таких случаях ощущал себя «белой вороной».

— Ну ладно, идите...— сказал Галицкий, когда все его вопросы ко мне были исчерпаны. Зверева он попросил остаться.

Много позже Виталий Иванович рассказал мне, что командующий армией сказал: «Надо присмотреться к начальнику штаба. У него очень много собственных мне­ний».

Вскоре у меня произошла с Галицким первая стычка. Виталий Иванович был в частях, и дежурный офицер передал трубку мне, предупредив, что со мной будет говорить командарм.

—   Церковь в Великих Луках видели?

—   Видел, товарищ командующий.

—   Срочно замаскируйте.

—   Зачем?

—   Вы еще спрашиваете! Неужели не понимаете, что она является отличной мишенью и ориентиром для са­молетов противника?

—   Понимаю, но маскировка не даст результата. Как ни маскируй высокое одиночное здание, оно все равно отбрасывает тень, по которой любой летчик сразу же определит его местонахождение.

—   Продумайте тип маскировки.  И исполняйте.  Это приказ. Вы меня поняли?

—   Понял, товарищ командующий.

Положив трубку, я подумал, что с таким командую­щим мне, наверное, не сработаться. И в который уж раз пожалел о бригаде. Но, к счастью, оказалось, что я глу­боко заблуждался в своем предположении. Мы не толь­ко сработались, но и стали с К. Н. Галицким большими друзьями до конца его жизни.

Церковь мы, разумеется, закамуфлировали для успо­коения Кузьмы Никитовича. Немцам, просидевшим в Великих Луках немалое время, хорошо был известен и пристрелян каждый участок города, так что камуфляж церкви никакого значения не имел.

В. И. Зверев спорить с командующим не стал бы и, ве­роятно, был бы прав: приказ-то все равно пришлось выполнить.

Начальник инженерных войск армии полковник В. И. Зверев отлично знал свое дело, но без команды свыше решений не принимал и своих предложений не вносил. Причиной тому, на мой взгляд, была не при­родная инертность, а постоянно мучающая его тяжелей­шая астма. При малейшем волнении он начинал букваль­но задыхаться и потому старался избегать каких-либо споров, тем более с вышестоящими начальниками. Ча­стые поездки в воинские части, вылазки на передовые позиции, рекогносцировки тоже были для него затруд­нительны. Так он выработал для себя исполнительский стиль, но смекалку и инициативу своих помощников и корпусных и дивизионных инженеров никогда не зажи­мал, а, наоборот, всячески поощрял и поддерживал.

У меня же и характер был несколько иной, и здо­ровье не подводило, поэтому подобный стиль работы казался мне чужеродным, и я считал, что если тебя не беспокоят приказами, то сам должен глядеть вперед и вносить на рассмотрение командующего соответствую­щие обстановке предложения или в пределах твоей ком­петенции принимать решения и действовать. Это мое качество пришлось по душе Виталию Ивановичу, и мы как бы поменялись ролями: я все время в основном проводил в войсках, на передовых позициях, а он в штабе. Отношения между нами сложились очень теп­лые, дружеские, понимали мы друг друга с полуслова, и та дистанция, которая обычно существует между на­чальником и подчиненным, сократилась до предела. Вскоре я почувствовал и более доброжелательное отно­шение ко мне командующего армией.

Возможно, первопричиной тому послужило следую­щее...

После штурма Великих Лук ряды армии значительно поредели, а полоса ее обороны составляла по фронту 105 километров. Все, что можно было сделать для укреп­ления оборонительной линии, мы делали. Саперы рабо­тали сутками с коротким перерывом для сна, на который выпадало в основном дневное время, когда при хорошей видимости со стороны противника инженерные работы приходилось  прекращать  до  наступления темноты.

Проведя рекогносцировку, я обратил внимание на весьма   слабую    оборону   войск,    располагавшихся   по южному берегу реки Ловать. Слишком все было здесь жидковато, и у меня не оставалось сомнений, что немцы нащупают это слабое место и, перегруппировав войска, легко смогут форсировать реку и организовать наступле­ние. В. И. Зверев разделял мою точку зрения и при очередном докладе высказал ее К. Н. Галицкому. Ко­мандарм со своей стороны из-за отсутствия резервов не мог усилить оборону, не ослабив ее в другом месте. А опасность прорыва была велика. К тому же данные последней разведки говорили о том, что противник на своем берегу Ловати начал сосредотачивать танки и артиллерию.

Не один час я провел на НП командира полка, изу­чая в бинокль рельеф местности и оборону противника, пока не пришел к выводу: сделать скрытно от немцев плотину на р. Ловать. Наш берег был более высоким, и плотина должна будет поднять уровень воды в реке, затопить все немецкие фортификационные сооружения и сделать местность непроходимой для танков и само­ходных установок.

Пригласил к себе начальника гидрогеологической службы военинженера 2-го ранга Н. Н. Князева, поде­лился с ним своими соображениями. Рассчитали объем работ, определили необходимые силы и средства для создания плотины. Лучшего варианта придумать вроде бы было нельзя.

Доложили об идее Галицкому. Командарм ухватился:

—   Пожалуй, это выход. Сколько потребуется време­ни для возведения плотины?

—   При наших возможностях не менее десяти дней.

—   Много. Какая необходима помощь, чтобы макси­мально ускорить работы?

Мы хорошо знали, что командующий вряд ли сможет помочь нам людьми — пополнение для армии было где-то в пути. Саперные батальоны дивизий тоже были укомплектованы не полностью, инженерных техниче­ских средств почти никаких, на подводах много не на­возишь. Вот если бы...

—   Нам  бы  автотранспорт,  товарищ  командующий...

—   Сколько?

—   Пятьдесят автомашин,— сказал я в надежде,  что командующий изыщет возможность дать  нам хотя бы половину.

—   Хорошо. Вечером автомашины будут.

Выбрали место в излучине, которая не просматривалась с противоположного берега, где мы удерживали небольшой плацдарм, и лишь только стемнело, начали подвозить к реке камни и забрасывать ими русло Ловати. С рассветом работы прекращали.

Немцы всполошились лишь тогда, когда Ловать в их расположении вышла из берегов и начала затапливать траншеи и блиндажи. Гитлеровцы вынуждены были при­ступить к поспешной эвакуации из этого района воин­ских подразделений и техники. Неожиданно над нами закружил фашистский самолет-разведчик «фокке-вульф», прозванный солдатами за двойной фюзеляж «рамой». Появление в небе «рамы» никогда ничего хорошего не предвещало. Так случилось и на этот раз. Через каких-нибудь час-полтора на нас черными воронами налетели фашистские бомбардировщики. При массированной бом­бежке плотина была частично разрушена, выбыли из строя убитыми и ранеными 54 сапера, смертельно ра­нило начальника гидрогеологической службы Князева, который до войны работал проектировщиком гидротех­нических сооружений в куйбышевской проектной орга­низации и был незаменимым консультантом при воз­ведении нашей плотины. Меня тоже задело несколькими осколками, но не настолько, чтобы идти в госпиталь. Воспользовался лишь услугами врача.

Позже мы восстановили плотину, хотя теперь она уже не играла той роли, для которой была предназначена вначале. Главную задачу она выполнила. Плацдарм, с которого гитлеровцы готовились к прорыву нашей обо­роны, оказался заболоченным, немецкие танки не смогли бы преодолеть это препятствие. Намечавшееся наступле­ние гитлеровцев на этом участке 3-й ударной армии было сорвано, что в свою очередь позволило значительно укре­пить другие участки обороны.

В армию начало поступать пополнение. Кое-что из него «перепадало» и саперным частям. В основном это были «нестроевики», люди в возрасте, негодные, глав­ным образом, по состоянию здоровья к службе в стрел­ковых, танковых или артиллерийско-минометных частях. Саперные подразделения нередко укомплектовывались также солдатами, имевшими физические недостатки по­сле ранений и излечения в госпиталях. Хотя без саперов не могли обойтись ни пехотинцы, ни артиллеристы, ни танкисты, ни даже войсковые разведчики, потому что и впереди разведчиков всегда шел сапер, чтобы расчистить путь от мин и заграждений.

Нам нередко приходилось вступать в «бой» с армей­скими органами укомплектования личным составом, что­бы получить в саперные батальоны молодых боеспо­собных солдат, которые могли бы сопровождать танки и самоходные орудия, минировать и разминировать поля, подрывать мосты и фортификационные сооружения. Ко­мандарм Галицкий высоко ценил роль саперных подраз­делений, всегда шел нам навстречу и давал соответст­вующие указания отделу укомплектования.

Пополнение, разумеется, приходилось обучать, и на это у командного состава саперных подразделений ухо­дило много времени. Нередко отрывали саперов от уче­бы, и они шли в так называемые «бои местного значе­ния». Расскажу об одном из них, в котором мне при­шлось принять личное участие.

После того как войска 3-й ударной армии штурмом выбили немцев из г. Великие Луки, гитлеровские войска отошли и заняли оборону на заранее подготовленном оборонительном рубеже по Птахинским высотам. Пта­хинские высоты названы по имени неподалеку распо­ложенной деревни Птахино. Высоты эти находились в руках противника, были оборудованы в боевом и инже­нерном отношении и господствовали над окружающей местностью.

В   ясную   погоду   гитлеровцы   просматривали   с   них  оборону наших войск на 6—10 километров.

В конце июня Военный совет армии принял решение на штурм Птахинских высот. Данные аэрофотосъемки, войсковых и инженерных разведок свидетельствовали о том, что сделать это будет не просто. Подступы к высотам прикрывались двумя поясами колючей проволо­ки и минными полями. Все они были «истыканы» дзота­ми, пулеметными гнездами и площадками. В нескольких линиях траншей полного профиля, в блиндажах и зем­лянках засели сотни фашистов, готовых удерживать вы­соту до последнего.

После тщательной подготовки начался штурм высоты подразделениями 141-го гвардейского стрелкового полка, которым командовал смелый и решительный подпол­ковник П. С. Романенко. Штурм начали глубокой ночью, когда гитлеровцы ничего подобного не ожидали. И пер­выми пошли на штурм саперы — две группы разграж­дения, возглавляемые сержантами Ившиным и Горбен­ко. За несколько часов двадцать саперов проделали шесть проходов в минном поле, обезвредив 736 противотанковых и противопехотных мин. И сделано это было без единой ошибки, без единого подрыва, что сразу же, ко­нечно, всполошило бы немцев. По проходам ринулись в бой автоматчики. Через час на вершине высоты был водружен красный флаг. Но это еще не было ни раз­громом засевших на высоте гитлеровцев, ни нашей по­бедой. Опомнившись, фашисты бросились в контратаку. Начались кровопролитные бои, которые и именовались в сводках Совинформбюро боями местного значения. Гитлеровцы бросали в бой за высоту все новые и новые части, поддерживаемые танками и артиллерией.

— Нужно спасать положение инженерными сред­ствами,— сказал командарм В. И. Звереву.— Пусть Гри­горенко едет туда и на месте руководит действиями саперов.

Думается, что К. Н. Галицкий решил устроить мне вто­рично проверку на мужество, испытать способности на­чальника штаба инженерных войск в особых боевых условиях. Первый раз такой экзамен был устроен мне командармом в районе Великих Лук, где армия после штурма города занимала оборону на широком участке фронта сравнительно малыми силами. В течение недели мы с начальником оперативного отдела полковником Полетаевым по поручению командарма ползком прове­ряли надежность переднего края нашей обороны, а за­тем и глубину обороны. Ночи были темными, и фашисты «полосовали» поверхность земли трассирующими пуля­ми. Это позволяло им видеть, что делается у них перед передним краем. Оборону армии мы проверили тща­тельно.

К высоте вела одна-единственная, наспех вырытая траншея неполного профиля. По ней, пригнувшись, ухо­дили на высоту бойцы, доставлялись боеприпасы, по ней же санитары выносили раненых. Траншея и прилегаю­щие к ней участки непрерывным и плотным огнем об­стреливались вражеской артиллерией. Многие бойцы не успевали добраться даже до траншеи и тяжело, а то и смертельно раненные падали возле нее. У меня на всю жизнь остался в памяти образ пожилого солдата с начинающими мутнеть глазами. Он умолял меня при­стрелить его. У солдата были оторваны ноги и руки. Санитары по моему приказу под огнем перевязали его, вынесли с поля боя и доставили в госпиталь. Позже я позвонил начальнику госпиталя, спросил о его судьбе. Врачи не смогли сохранить ему жизнь.

На высоте я разыскал командно-наблюдательный пункт командира полка П. С. Романенко. Он разместился в немецком блиндаже буквально в нескольких десятках метров от противника. Блиндаж беспрестанно обстрели­вался. Однажды при очередной контратаке гитлеровцы так близко подошли к блиндажу, что нам пришлось пу­стить в ход гранаты.

Моя задача заключалась в том, чтобы путем уста­новки минных полей преградить путь пехоте и танкам противника. Эти работы мы проводили в ночное время, что называется «под самым носом» у немцев и под при­крытием нашего пулеметно-минометного огня. При по­следующих атаках гитлеровцы, не подозревавшие об установленных нами минных заграждениях, подрывались на них десятками. Подорвались также и несколько тан­ков.

Более двух недель длились бои за Птахинские высоты. Немцы не смогли возвратить свои позиции, столкнув­шись со стойкой обороной полка Романенко.

При очередной встрече с командармом я не мог не обратить внимания на то, что Кузьма Никитович по­смотрел на меня совершенно иными глазами.

К Невельской наступательной операции 3-я ударная армия готовилась тщательно. Провести ее предстояло малыми силами — у фронта не хватало резервов для усиления армейских соединений. Противник же, вос­пользовавшись длительной оперативной паузой, создал вокруг Невеля мощную оборону глубиной до семи ки­лометров с сильными опорными пунктами и узлами со­противления. Лесисто-болотистая местность с большим количеством озер и речек затрудняла наступление наших войск. Было над чем подумать общевойсковым команди­рам и особенно инженерным начальникам.

Саперы ночами прокладывали колонные пути, чтобы обеспечить необходимую в ходе операции перегруппи­ровку войск, подвоз боеприпасов, военной техники и дру­гого снаряжения, восстанавливали разрушенные мосты через реки и речки для пропуска танков и артилле­рии.

Через реку Ловать мы построили четыре новых мо­ста, в том числе два из них специально для пропуска танков и тяжелой артиллерии. Подумали и о реке Ше­стихе, которая пока находилась в глубине обороны про­тивника, но она могла стать для нас серьезной прегра­дой.    Саперы   заблаговременно    изготовили   несколько сборных мостов для танков, чтобы в ходе наступления установить их в считанные минуты.

Мы помогали войскам оборудовать исходные пози­ции, строили командные и наблюдательные пункты, со­здавали подвижные отряды заграждения для закрепле­ния захваченных рубежей. При подготовке Невельской операции действовали инженерные наблюдательные по­сты, в задачу которых входила разведка минных полей противника, инженерных заграждений и сооружений, чтобы определить маршруты прохода танков и пехоты и своевременно их разминировать.

3 октября началась перегруппировка войск. Прово­дилась она скрытно от противника, в ночное время, в лесу. Саперы в срочном порядке возводили блиндажи для узлов связи и пунктов управления, несли комендант­скую службу на переправах, а 5 октября приступили к устройству проходов в своих и противника минных по­лях и заграждениях.

В 10.00 6 октября после артиллерийской подготовки армия пошла в наступление, а уже в 12.20 по приказу К. Н. Галицкого двинулись к Невелю колонны эшелона развития прорыва: 78-я танковая бригада полковника Я. Г. Кочергина и посаженный на автомашины 59-й гвар­дейский стрелковый полк, возглавляемый подполковни­ком Н. М. Чеботаревым.

«Начав движение в быстром темпе,— писал об этом в своей книге «Годы суровых испытаний» К. Н. Галиц­кий,— колонны, однако, вскоре пошли медленнее. Встре­тились заболоченные участки дорог и, главное, минные поля. Пришлось направить туда начальника штаба инже­нерных войск армии подполковника М. Г. Григоренко, приказав ему обеспечить продвижение колонн, а тан­кистам — усилить темп наступления. Саперы действо­вали отважно и умело. Особо отличилась в этот момент саперная рота старшего лейтенанта Толстикова. Ее бой­цы, бесстрашно двигаясь впереди танков под огнем про­тивника, разведали и разминировали дорогу на значи­тельном участке. Колонны быстрее пошли вперед».

Мы действительно настолько быстро и неожиданно для гитлеровцев ворвались в пределы их обороны и смяли ее, что немцы не успели подорвать мосты через реку Шестиху, и по ним, не останавливаясь, проскочила наша танковая колонна. А те сборные мосты, которые мы готовили для этого случая, пригодились нам позднее. В  16  часов  40  минут Невель был  взят.  Полковник Я. Г. Кочергин отправил по этому поводу командарму радиограмму. Галицкий, видимо, усомнился и разыскал по рации меня:

—   Где вы сейчас находитесь?

—   В квадрате таком-то.

—   Так это же Невель!

—   Так точно, товарищ командующий,— Невель!

Как потом стало известно, не сразу уверовали в это сообщение и в штабе фронта, и в Ставке. Не только для врага был столь внезапным и стремительным наш бросок, но и неожиданным для вышестоящих штабов.

Противник предпринимал многократные попытки вер­нуть освобожденный нами город, поддерживал контр­атакующие части с воздуха. В отдельные дни количество самолето-вылетов фашистской авиации доходило до девятисот. По невельским улицам не прошел больше уже ни один гитлеровец, исключая, конечно, военно­пленных.

Вскоре меня вызвал к себе К. Н. Галицкий. На стене его землянки висела карта с нанесенной оперативной обстановкой по состоянию на сию минуту. На ней хо­рошо был виден разрыв между группами армий «Север» и «Центр» протяженностью в 30 километров, образовав­шийся в результате нашего внезапного удара. Кузьма Никитович подошел к карте и сказал:

— Вот на этом участке фронт немцев разорван и не занят противником. Мне только что звонил Верховный и поставил такую задачу... Снабжение войск Гитлера осу­ществляется   по   железнодорожной   магистрали   Рига — Москва через станцию Пустошка. На станции есть мост, охраняемый сухопутными подразделениями и самолета­ми противника с близ расположенных аэродромов. Если мост  разрушить,   снабжение  войск  противника  затруд­нится. Уничтожить мост можно взрывом, который могут осуществить группы саперов,  засланные в тыл против­ника. Операция, сами понимаете, опасная и сложная...

После минутного размышления у карты я сказал:

— Десант для подрыва моста будет направлен через час. Операцию я возглавлю сам.

Галицкий обрадовался:

— Ну тогда я спокоен. Только не забудьте, что мост охраняется. Сначала надо уничтожить охрану.

Когда я уже был в дверях землянки, Кузьма Ники­тович окликнул меня:

— Да,  забыл вам  сказать...  Верховный предупредил, что участникам подрыва моста в тылу врага будут при­своены звания Героев Советского Союза.

Лучше бы он этого не говорил! Меня прямо-таки взор­вало:

—   Тогда  я  не  буду  принимать участия  в  подрыве моста.

—   Почему?

—   Вы, товарищ командующий, теперь уже знаете мой характер.  Я воюю не за  награды, как бы они дороги ни были, а за Родину.

Галицкий помолчал и сказал:

—   В таком случае условимся так: все участники бу­дут награждены, кроме вас.

—   Хорошо,— ответил я.

Командарм почувствовал себя неловко.

Возвратившись в свою землянку, я отдал распоряже­ние поднять по тревоге один взвод с тремя автомаши­нами, загруженными противотанковыми минами и сред­ствами взрывания. Взял с собой троих старших офице­ров из штаба инженерных войск армии и армейской ин­женерно-саперной бригады, а также командира роты. В таком составе мы и тронулись в путь. Впереди колон­ны из трех автомашин шел я с офицерами, на первой машине разместился взвод саперов, вторая была загру­жена противотанковыми минами, третья — средствами взрывания. Мы были во фронтовой офицерской форме со знаками различия. Дорога проходила по кромке глу­бокого обрывистого оврага. Я проявил недопустимую беспечность, не выслав вперед группу разведки, в пол­ной уверенности, что немцев впереди нет. Шли спокойно, переговариваясь между собой. Подошли к густому лес­ному массиву с многолетними деревьями. Вдруг из-за деревьев вышли немецкие автоматчики. У двоих были ручные пулеметы. Нас разделяли 30—50 метров.

Мы застыли как вкопанные. Немцы не стреляют, стоят молча, широко расставив ноги, изготовившись к стрельбе. Сколько длилось это противостояние, точно не скажу. Может быть, секунду, может десять. Лихорадоч­но работал мозг: что делать? как поступить? В кобуре один парабеллум. У других пистолеты разных систем. Да и не успеешь протянуть к нему руку, как тебя тут же прошьет автоматная очередь. Наши солдаты на краю леса в автомашинах, сидят, ничего не подозревая. А нем­цы стоят и не стреляют, будто ожидают от нас каких-то действий,   чтобы  лишь  тогда   принять   ответные   меры.

И тут я ощутил сильный толчок двумя руками в спину, и от толчка полетел в овраг, цепляясь за острые высту­пы засохшей глины. Это меня столкнул кто-то из сопро­вождавших офицеров. Следом прыгнули в овраг осталь­ные участники десанта. И тогда немцы открыли огонь, но теперь он был безопасен для нас. Мы находились в «мертвой зоне». По дну оврага вышли к своим войскам.

Тем временем на стол командарма легли свежие раз­ведданные, говорящие о восстановлении немцами фронта в недавнем разрыве, и Кузьма Никитович глубоко пере­живал это обстоятельство, считая, что нас уже нет в живых. И надо было видеть его обрадованный взгляд, когда я с исцарапанным кустарником лицом, в порван­ной шинели явился в штаб и доложил о случившемся.

Потери наши были невелики, но, к сожалению, на­прасны. Погибли двое солдат, и была взорвана машина с детонаторами. Станцию Пустошка впоследствии мы взяли обходным маневром с невредимым железнодорож­ным мостом, по которому тотчас пошли составы с на­шими воинскими эшелонами. Но до сих пор я не могу объяснить поведение немцев, когда мы столкнулись с ними лоб в лоб.

— Думаю, они вас испугались,— пошутил Галицкий после моего рассказа.

Испугаться нескольких фактически безоружных офи­церов они, конечно, не могли. Вероятнее всего, им была дана команда без приказа не стрелять, либо они решили, что мы поднимем руки и они возьмут в плен группу со­ветских офицеров во главе с подполковником (тогда это был высокий чин), либо просто пришли в недоумение, увидев спокойно разгуливающих советских офицеров, и опомнились от замешательства, лишь когда мы кинулись в овраг. Во всяком случае, нам осталось лишь благода­рить судьбу за благополучный исход неудавшейся опе­рации по подрыву железнодорожного моста на станции Пустошка.

А в конце ноября мы распрощались с Кузьмой Ни­китовичем Галицким. Ставка назначила его командую­щим 11-й гвардейской армией вместо генерала Багра­мяна, который вступил в командование 1-м Прибалтий­ским фронтом. Галицкому приказано было немедленно выехать к месту нового назначения, не ожидая прибы­тия своего преемника.

Кузьма Никитович собрал офицеров и генералов по­левого   управления   армии,   сообщил   о  своем  отъезде, поблагодарил за совместную службу и пожелал нам дальнейших боевых успехов. В его глазах мы не усмот­рели радости, хотя новое назначение говорило о при­знании его ратных заслуг. Как-никак, а нелегко рас­ставаться с армией, с которой сроднился, с людьми, с которыми «своевался», с планами, которые не удалось осуществить.

Я особенно тяжело переживал расставание с К. Н. Га­лицким. Только-только узнали и поняли мы друг друга, и вот на тебе...

Виталий Иванович Зверев однажды едва уловимым намеком дал понять, что Кузьма Никитович не из тех командармов, которые легко расстаются с людьми. Вот, дескать, примет армию, оглядится и тогда уж попросит командование фронта или Москву о переводе нужных ему людей в 11-ю гвардейскую.

Вскоре я получил предписание штаба фронта сдать дела и прибыть в 11-ю гвардейскую армию на пост на­чальника штаба инженерных войск. Несколько позже заместителем командующего и начальником инженер­ных войск 11-й гвардейской армии был назначен гене­рал-майор В. И. Зверев. Так мы опять оказались вместе.

Операция «Багратион»

В 11-ю гвардейскую армию я прибыл в январе 1944 года. Армия только что завершила Городокскую наступательную операцию, в ходе которой были раз­громлены семь немецких дивизий, срезан городокский выступ фронта противника и наметились пути к наступ­лению на Витебск. 11-я гвардейская тщательно готови­лась к этому наступлению, но в середине апреля по приказу командующего фронтом она сдала свою полосу обороны войскам 43-й армии и была выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования.

Мы догадывались, что армию будут готовить к но­вому решительному наступлению.

Соединения армии расположились в лесах близ Не­веля. Сомкнутые ветви вечнозеленых сосен и елей скры­вали солдат от вездесущего глаза противника, и мы благодарно поглядывали на могучие кроны деревьев, видя в них добрых защитников от вражеской разведки.

Саперам, как всегда в таких случаях, пришлось обу­страивать штаб армии. Сооружали командный пункт армии, строили блиндажи и склады, тщательно маски­руя их от вражеского наблюдения с воздуха. А потом началась учеба. В армию пришло молодое пополнение, не имеющее боевого опыта. Значительно обновились и саперные подразделения. «Старичкам» тоже не следо­вало терять боевого духа, расслабляться в теплых зем­лянках. На боевую и политическую учебу ежедневно отводилось до десяти часов. Остальное время также было расписано по минутам.

Все виды войск занимались по отдельным програм­мам. Суворовское «Тяжело в учении — легко в бою» по­вторялось тогда особенно часто командирами подразде­лений и политработниками. Мы старались внушить бой­цам и себе, что находимся не на учебном поле, а в настоящей боевой обстановке. Да и условия были макси­мально приближены к боевым. Учения по форсирова­нию, например, проводились на реках Уша, Оболь, а также на озере Ордово. Главное заключалось в том, что саперы здесь отрабатывали взаимодействие с дру­гими родами войск — пехотой, артиллерией, танками, отрабатывали до автоматизма. И четкое это взаимодей­ствие оправдалось впоследствии при форсировании Бе­резины, Немана и Прегеля. Ну и, конечно же, саперы учились минировать и разминировать поля, ставить раз­личного рода заграждения, работать со взрывчатыми веществами, сопровождать танки и новые самоходные артиллерийские установки, которые впервые начали по­ступать в армию.

25 мая командарм получил приказ Генерального шта­ба о передислокации армии в район южнее г. Лиозно. Предстояло походным маршем преодолеть около трех­сот километров в очень короткие сроки. Задача ослож­нялась тем, что ночи к этому времени стали слишком короткими, а пройти надо было скрытно от противника. И не какой-то группе бойцов, а многотысячной армии с тылами.

На подготовку к маршу отводилось менее двух су­ток. Несведущему человеку может показаться, что и этого времени многовато. Ну что там, дескать, солдату готовиться: натянул по тревоге сапоги, закинул за спину вещмешок, взял винтовку и пошагал... Солдату, и верно, особой подготовки не требуется. Командованию же ар­мии и ее соединений нужно было детально разработать маршруты и графики движения для каждого подразде­ления, прикрытие на марше войск огнем артиллерии и авиации, обеспечение питанием, горючим и прочее.

Работники штаба инженерных войск за эти двое су­ток фактически не смыкали глаз. На инженерные войска во время марша ложится особо ответственная задача. Если другие подразделения идут, как говорится, или едут, то саперы еще и работают. Офицеры инженерных войск несут комендантскую службу на переправах, регулируя движение и не допуская пробок. Выдвинутые вперед саперные части прокладывают колонные пути, строят мосты, переходы. Достаточно сказать, что только во время этого марша армейские саперы отремонтиро­вали более 105 километров дорог, усилили и построили в общей сложности свыше 500 погонных метров мостов разной грузоподъемности, осуществили маскировочные мероприятия во время дневных стоянок. И все это нужно было заранее предусмотреть, разработать в штабных документах, подготовить необходимое количество раз­личных строительных материалов и инструмента.

Соединения армии двигались не по одному, а по нескольким маршрутам. Во время марша пошли дожди, переходящие подчас в ливни. И в обычных-то условиях дождь, если нет крыши над головой, человека не ра­дует, а во время похода и подавно. С одной стороны дождевые тучи были нам на руку — противник не мог засечь передвижение войск с воздуха, но с другой... Боевая техника увязала в размытых дорогах, машины буксовали, солдаты с трудом вытаскивали ноги из гря­зевой хляби. Но погонять никого не приходилось. Са­перные и другие войсковые подразделения делали все, что было в их силах и возможностях, чтобы обеспечить этот маневр. Несмотря на все трудности, армия прибыла в заданный район точно в срок. «Марш частей и соеди­нений 11-й гвардейской армии,— говорилось в приказе командования 3-го Белорусского фронта,— был организо­ван и совершен образцово, войска своевременно вышли в указанный район сосредоточения».

О том, что передислокация пополненной личным со­ставом и новейшей техникой 11-й гвардейской армии означает новую наступательную операцию, мы, конечно, предполагали, но о подлинном ее масштабе не имели представления.   Подготовка   к   освобождению   Белорус сии велась в обстановке строжайшей секретности, и да­же командарм К. Н. Галицкий узнал о задачах пред­стоящей операции, носящей кодовое название «Багра­тион», лишь из устной информации командующего 3-м Белорусским фронтом генерал-полковника И. Д. Черня­ховского в штабе фронта. Лично я сделал соответствую­щие выводы о важности и ответственности предстоящей операции на том основании, что директивой штаба инже­нерных войск Красной Армии от 4.06.1944 года нам предстояло сформировать 66-ю инженерно-саперную бригаду. До этого штаб инженерных войск армии имел в своем непосредственном распоряжении два армейских саперных батальона — 226-й и 243-й. Остальные сапер­ные части находились в ведении командиров войсковых соединений (корпусов и дивизий). Инженерная бригада давала штабу инженерных войск возможность более широкого маневра инженерными силами и средствами для выполнения возросших во второй половине войны задач инженерного обеспечения боевых действий войск армии. Армии периодически придавались батальоны, бригады и управления оборонительного строительства на время проведения наступательных операций.

Формирование бригады началось сразу же по при­бытии армии на новое место дислокации на базе 226-го и 243-го армейских саперных батальонов, которыми ко­мандовали имевшие уже боевой опыт майоры Богуш, Малкин и Козин. Эти батальоны имели крепкий костяк опытных бойцов и командиров и хорошую подготовку к предстоящим боям. То же самое можно сказать и о вошедшем в состав бригады 57-м армейском саперном батальоне, который прибыл 22 июня, буквально накану­не наступления, и был переформирован в 286-й инже­нерно-саперный батальон. Сложнее обстояло дело со 140-м инженерно-саперным батальоном, который вновь сформировался за счет прибывшего в армию пополнения, и в нем были представлены почти все воинские про­фессии, кроме саперов. Так что в начале операции этот батальон мог выполнять лишь вспомогательные работы. Не хватало опытных руководящих кадров для штаба бригады, недоставало техники и конной тяги, инженер­ного инструмента и оборудования.

И с командованием бригаде не везло. Народная муд­рость гласит: «Каков поп, таков и приход». Нет у ко­мандира воли, характера, требовательности к себе и подчиненным — толку не будет.

Первым комбригом 66-й был назначен полковник Андреев, прибывший в бригаду из аппарата Государст­венного комитета обороны. Плохо разбиравшийся в ин­женерно-саперном деле, он с первых же дней повел себя заносчиво, спекулируя дружескими отношениями с К. Е. Ворошиловым. Командарм наблюдал за дейст­виями комбрига Андреева и видел, что мне трудно опе­ративно проводить необходимые инженерные меропри­ятия с таким неповоротливым и некомпетентным ко­мандиром бригады. Не в моем характере жаловаться на подчиненных. Уверен, что и сам справился бы с недо­статками Андреева, но на меня пала бы дополнительная нагрузка и нервное напряжение.

К. Н. Галицкий поставил доклад Андреева на засе­дание Военного совета армии.

Доклад комбрига был несамокритичен, попахивал демагогией, показывал, что полковник Андреев плохо знает положение дел в бригаде. Военный совет объявил ему выговор, а мне указал на недостаточную требова­тельность. Такой формулировкой командарм поддержал меня.

Инцидент на этом не был исчерпан. Дела в бригаде шли все хуже и хуже. В конце концов приказом коман­дующего войсками 11-й гвардейской армии полковник Андреев был снят с должности и откомандирован в Москву в распоряжение отдела кадров начальника ин­женерных войск Советской Армии.

После Андреева на должность командира бригады был прислан полковник П. В. Хмыров. Надеялись заполу­чить боевого командира, но и на этот раз выбор ока­зался неудачным.

У меня случайно сохранился черновик аттестации, написанной на П. В. Хмырова начальником инженерных войск армии В. И. Зверевым.

«Полковник Хмыров в полевых войсках служил ма­ло... Опыта в командовании, а тем более в организации специальных работ абсолютно не имеет. Несмотря на то, что бригада сформирована около двух месяцев, она до сих пор не представляет единый, цельный, способный выполнять боевые задачи организм.

Всякое руководство со стороны командира бригады и его штаба отсутствует. Полковник Хмыров не требо­вателен. В батальонах, вошедших в состав бригады... упала дисциплина... Отсутствует всякий контроль, как батальонов, так и хозаппарата бригады. Участились случаи несвоевременного исполнения приказов и обмана... Иногда проявляет элемент трусости: так, 15.7.44 г. при постройке моста через Неман, где авиация против­ника часто бомбила, несмотря на приказ о личном ру­ководстве т. Хмырова работами, он на стройку не отпра­вился, а сказался больным...

Вывод: должности командира бригады не соответст­вует».

После Хмырова на должность командира 66-й инже­нерно-саперной Неманской бригады прибыл подполков­ник Черепанов Анатолий Алексеевич. Подтянутый, с зычным командирским голосом. В сравнении с предыду­щими комбригами, он явно выигрывал и дисциплиниро­ванностью, и искренним желанием исправить создавше­еся положение в бригаде. Но, если говорить прямо, то и на него полностью положиться было нельзя.

Недостаток жизненного и боевого служебного опыта он пытался прикрыть излишней шумливостью, суетли­востью, стремлением сделать все быстро, не продумав тщательно и спокойно поставленной задачи. Приходилось не только постоянно его контролировать, но в отдель­ных случаях и подменять, на что Черепанов, кстати, не обижался.

Наряду с новой бригадой армии из резерва Ставки Верховного Главнокомандования была придана 2-я гвар­дейская мотоштурмовая инженерно-саперная бригада в составе 7, 8, 9, 10 и 11-го гвардейских мотоштурмовых инженерно-саперных батальонов. Бригадой командовал полковник Г. Т. Соколов — энергичный, инициативный и опытный офицер.

Операция «Багратион» началась 23 июня 1944 года трехчасовой артиллерийской подготовкой вдоль автома­гистрали Минск — Москва с направлением на Оршу.

В статье «3-й Белорусский фронт в операции «Багра­тион» генерал-полковник А. П. Покровский, бывший тогда начальником штаба 3-го Белорусского фронта, при­водит примерное содержание директивы, направленной в армию перед началом наступления: «11-я гвардейская армия. Состав: стрелковых дивизий — 9, танковых бригад—1, танковых полков — 4, танковых корпусов — 1. Противник — 256-я, 78-я пехотные дивизии обороняют подступы к Орше. Передний край — Костеево, Винокор­но-1 и далее по западному берегу р. Черницы, Бабино­вичи, р. Верхита, Протасове, Остров-Юрьев, Загвоздино. Удар нанести в полосе автомагистрали на м. Толочин, Борисов. Разгромить оршанско-богушевскую группиров­ку противника и к исходу десятого дня операции выйти на реку Березину в районе Борисова и севернее».

Специально разработанным планом инженерного обес­печения операции предусматривались организация и ведение непрерывной инженерной разведки, для чего в составе 66-й ИСБР теперь была создана отдельная разведрота, план форсирования Березины, дорожное обеспечение операции, разминирование, устройство про­ходов в заграждениях противника, строительство команд­ных и наблюдательных пунктов и прочее.

К примеру, армейский наблюдательный пункт, кото­рый был построен в деревне Петрики, представлял из себя настоящий небольшой городок. Тут и железобетон­ные наблюдательные пункты с амбразурами, и блинда­жи-убежища с тяжелым покрытием для командарма, члена Военсовета, начальника штаба армии, начальников родов войск, узла связи, оперативного отдела. Тут и аппарели для автомашин, и землянки для обслуживаю­щего персонала, и ходы сообщения. И делать все это приходилось в исключительно короткие сроки.

Для проведения операции были оборудованы исход­ные позиции, проделаны проходы в минных полях и проволочных заграждениях, своих и противника, подго­товлены траншеи с ходами сообщения, отремонтированы и приведены в проезжее состояние пути, ведущие к исходным позициям, чтобы в ночной темноте,— выход на них осуществлялся в ночное или предрассветное вре­мя— ни одно орудие не увязло и уж тем более чтоб никто не наскочил на необнаруженную мину. В ходе операции предстояло форсировать реки и ввести в про­рыв танковый корпус или армию.

Перед началом наступления саперы в течение двух ночей, лишь только сгустятся сумерки, выходили на пе­редовую линию и приступали к работе: делали проходы в минных полях, наших и противника, снимали прово­лочные заграждения, готовили исходные позиции в ин­женерном отношении. И все это под непрестанным огнем противника, при частых вспышках осветительных ракет, которыми немцы освещали обширную территорию, опа­саясь внезапности ночной атаки с нашей стороны. За эти две ночи саперными подразделениями армии было проделано 150 проходов для пехоты шириной 10—15 метров и 33 прохода для танков шириной 30—40 метров. Было снято до  10 тысяч мин на наших полях и более 700 на полях противника буквально у него под носом.

Со всеми этими сложнейшими задачами инженерные войска армии с приданными соединениями и частями успешно справились. В ходе сражений ни одного под­рыва личного состава и техники не было.

В первые часы операции наступающие войска армии столкнулись с мощной обороной противника, которую приходилось прогрызать буквально по метрам. На на­правлении вспомогательного удара восточнее автомагист­рали наступление 31-й гвардейской стрелковой дивизии развивалось успешнее. К. Н. Галицкий решил перенести усилия войск с главного направления на вспомогательное. Войска двинулись через с трудом проходимые леса и болота, где оборона немцев была значительно слабее, поскольку они слишком большие надежды возлагали на эту лесисто-болотистую местность и нашу безыни­циативность.

Планы инженерного обеспечения операции, с такой тщательностью разработанные в нашем штабе, в связи со сложившейся оперативной обстановкой потребовали серьезной корректировки. Пришлось срочно осуществить маневр инженерными частями, усилив правое крыло армии саперами, на ходу менять дислокацию саперных подразделений, принимать новые решения, чтобы не затормозить успешно развивающееся наступление в по­лосе 31-й дивизии. В сверхсрочном порядке пришлось строить новый передовой наблюдательный пункт в рай­оне Остров-Юрьев, куда перебрался со своим штабом командарм.

Стояла нестерпимая жара. От болот поднимался пар. Воздух в лесу был густым и тяжелым. Донимал вся­ческий гнус. Обливаясь потом, кляня все на свете, са­перы валили деревья, прокладывали колонные пути, по которым тут же устремлялись вперед наступавшие части армии.

Высокую оценку работе наших саперов дал командарм К. Н. Галицкий в своей книге «Годы суровых испы­таний  1941—1944»,  и я позволю  себе привести из нее слова командарма:

«Чтобы обеспечить боевые действия войск в лесисто-болотистом районе на направлении Остров-Юрьев, Выд­рица потребовалось проложить не менее двух-трех дере­вянно-колейных и жердевых дорог. От этого во многом зависел успех наступления. Туда срочно послали на ма­шинах   все   незадействованные   инженерно-саперные   и дорожные армейские части. Организация и руководство их работой были возложены на начальника штаба инже­нерных войск армии полковника М. Г. Григоренко, энер­гичного и опытного военного инженера, которого я знал еще по 3-й ударной армии...

С утра (24 июня 1944 г. — прим. М. Г.) начали поступать тревожные донесения из наступающих дивизий: артил­лерия, застревая в болотах, отставала. Это могло задер­жать и наступление стрелковых частей. Кроме того нам ведь предстояло именно там ввести в сражение и тан­ковый корпус. Стало ясно, что принятых мер по орга­низации инженерных войск на путях наступающих войск недостаточно.

Связываюсь по телефону с генерал-майором В. И. Зве­ревым, только что прибывшим на должность начальника инженерных войск армии и уже выехавшим в 16-й гвар­дейский стрелковый корпус, где его помощь была осо­бенно нужна. Он докладывает, что саперные части под руководством полковника М. Г. Григоренко вторые сутки работают без отдыха, делают все возможное. Приказы­ваю дополнительно перебросить туда находящиеся по­близости инженерные подразделения, всех саперов использовать на постройке гатей и мостов.

Поистине героически работали в эти дни наши доб­лестные саперы. Они хорошо понимали, что от состояния дорог теперь зависел успех дальнейшего наступления. И трудились с напряжением всех сил. А сделать им пришлось очень много. Здесь встретилось большое коли­чество мелких речушек. Через каждую из них можно было с разбега перепрыгнуть. Но в то же время их бо­лотистые поймы оказались совершенно непроходимыми для артиллерии и танков. И саперам выпала нелегкая задача проложить путь нашей боевой технике. Были уложены тысяч бревен, многие километры жердевого настила, десять мостов, способных выдержать тяжесть танков и орудий.

Словом, инженерные части внесли огромный вклад в выполнение поставленных войскам задач».

Но не только дороги прокладывали саперы, и не только в этом проявлялся их героизм в те дни. В первый день наступления саперы 9-го ГМИСБ рядовые И. П. Су­воров и К. А. Филиппов выполняли задание по пропуску пехоты, танков и транспорта через проделанные про­ходы в минных полях и инженерных заграждениях.

Саперы находились в той же траншее, где сосредоточилась для атаки пехота. Но когда раздалась команда «В атаку!», пехотинцы замешкались.

И тогда Суворов и Филиппов выскочили на бруствер и с криком «За Родину, за Сталина!» пошли вперед. За ними поднялась и пехота. Отважные саперы пали смертью храбрых, но благодаря их бесстрашию атака не сорвалась   и враг был выбит из первых траншей.

А накануне, в ночь на 22 июня, когда пошел четвер­тый год со дня вероломного нападения гитлеровцев на нашу страну, командир отделения второй роты 9-го от­дельного мотоштурмового инженерно-саперного батальо­на гвардии старшина И. С. Айдин в семидесяти метрах от немецких траншей под сильнейшим пулеметным и минометным огнем противника снял со своими саперами 350 противотанковых и противопехотных мин, в том чис­ле около 90 мин лично. Затем в составе взвода, придан­ного 252-му батальону 84-й гвардейской стрелковой ди­визии для проведения разведки боем, первым ворвался в гитлеровские траншеи, увлекая за собой стрелков-пе­хотинцев.

Подобных примеров я мог бы привести множество. Саперы всюду были на высоте, проявляя организован­ность, мужество, героизм.

Наступление армии развивалось в целом успешно. Уже к ночи 27 июня части 11-й гвардейской армии со­вместно с действовавшими на ее левом фланге подраз­делениями 31-й армии полностью очистили от против­ника Оршу, а в середине дня 30 июня передовые отряды гвардейских дивизий с боями прорвались к реке Бере­зина. Инженерно-саперные подразделения тут же нача­ли подготовку к форсированию реки и поздним вечером на другой берег на подручных средствах уже было пе­реправлено несколько полков, продолживших пресле­дование противника.

Березина являла собой весьма серьезную водную преграду для наступавших войск. Ее заболоченная пойма достигала местами двухкилометровой ширины. Немец­кие фортификаторы всегда хорошо использовали естест­венные преграды, и задолго до нашего наступления создали сильный оборонительный рубеж по западному берегу Березины, прикрыв его на всем протяжении по­лосой инженерных заграждений. За ней проходили две — три линии траншей полного профиля с площадками для пулеметов, стрелковыми ячейками и огневыми позици­ями для минометов и артиллерии.

По решению командующего армией решено было форсировать Березину с ходу на широком пятидесяти­километровом участке фронта между озером Палик и поселком Новоселки. Свое решение К. Н. Галицкий обо­сновывал тем, что на таком широком участке противник не сможет создать сплошного фронта обороны. Он вы­нужден будет группировать свои войска у известных ему бродов и переправ, создавая предмостные укрепле­ния. Значит, надо обходить эти укрепления, не сталки­ваться лбами, с ходу форсируя реку и расширяя занятый плацдарм.

В полосе предстоящего форсирования по моей просьбе авиаторы провели аэрофотосъемку. Она показала, что весь крупный лес вблизи реки вырублен. То ли немцы использовали его для строительства своей обороны, то ли вывезли в Германию. Так или иначе, а на нас ложи­лись новые заботы: заранее заготовить детали мостов, материал для плотов и гатей. Тяжелее всего было с автотранспортом, которого нам всегда катастрофически не хватало. Приходилось планировать, что доставить в первую очередь, что потом. И сколько ни ломай голову, получалось, что все надо в первую очередь — и бревна, и понтоны, и лодки, и мины, и колючую проволоку. Выкручивались, как могли, используя и гужевой тран­спорт, и ручные переноски. Форсирование водной пре­грады — один из наиболее сложных видов боя.

Форсирование реки передовыми отрядами пехоты, которая обеспечивает захват плацдарма на противопо­ложном берегу,— это только малая часть общей задачи, поставленной перед саперами. В дальнейшем на их пле­чи ложится обеспечение переправы всей армии до по­следнего обоза, и главное — танков, артиллерии, само­ходных установок. Полковую артиллерию и минометы можно переправить на плотах и паромах, для тяжелой и танков нужны паромы большой грузоподъемности и мосты, и навести их требовалось в предельно сжатые сроки. Малейшая задержка — и наступление захлеб­нется, без поддержки танков могут погибнуть люди. Выручали смекалка, мастерство и сноровка наших сапе­ров. И конечно же — полная отдача сил.

В районе деревни Студенка Борисовского района 243-му и 286-му инженерно-саперным батальонам, кото­рые обеспечивали форсирование Березины в полосе дей­ствий 16-го гвардейского стрелкового корпуса, была по­ставлена   задача   восстановить   разрушенный   авиацией противника 60-тонный мост, общая длина которого со­ставляла 450 метров. Часть пролета была разрушена пол­ностью, треть моста значительно повреждена. По самым строгим расчетам батальоны могли восстановить мост за 39 часов. Кроме обычных в подобных случаях работ по восстановлению конструкций, им предстояло усилить пролеты моста, чтобы по ним смогли пройти танки. А это значило нарастить 38 свай, установить пять рамных и одну ряжевую опору, забить 12 подкосных свай, уло­жить 104 метра прогона, 203 метра настила и оборудо­вать подъездные пути. И это при полном отсутствии каких-либо подъемных механизмов и при непрерывных налетах вражеской авиации.

Мост был восстановлен за 31 час, и по нему тотчас пошли грузы 16-го гвардейского стрелкового корпуса. Особенно отличились при этом инженерно-саперные ро­ты лейтенанта Чекушина и капитана Башкова.

Не могу не сказать и о саперах 8-го гвардейского мотоштурмового инженерно-саперного батальона, кото­рый был придан 4-й гвардейской танковой бригаде.

За одну ночь со второго на третье июля танковая бригада блокировала местечко Смеловичи, резко поверну­ла на юг, дошла до военного совхоза и отсюда по лесным дорогам, полям и лощинам через Водицы, Гончаровку, Юхновку и Королев Стан ворвалась на рассвете в столицу Белоруссии город Минск. Не удалось бы танкистам совершить подобный маневр без помощи саперов, ко­торые за одну эту ночь отремонтировали три и построи­ли два восьмиметровых моста, проложили тридцатимет­ровый бревенчатый настил, выполнили много других pa­бот. Танки не знали задержки в пути, и скупой на похвалы комбриг вынес в эту ночь три благодарности мужественным саперам.

В Минск саперы ворвались на первых танках и по ходу их движения расстреливали фашистов, ошеломлен­ных    неожиданным     «вторжением»     советских    войск.

В тот же день командир 4-й гвардейской танковой Тацинской бригады Герой Советского Союза гвардии пол­ковник О. А. Лосик, в будущем маршал бронетанковых войск, написал отзыв:

«8-й гвардейский моторизованный штурмовой инже­нерно-саперный батальон, будучи с 20 июня с. г. при­данным мне для инженерного обеспечения наступатель­ных действий бригады, в проведенных боях с 23.06.44 по   3.07.44   вполне   справился   со   своей   задачей.

Благодаря самоотверженной работе саперов, мои танки про­ходили через леса, болота, совершив рейд по тылам врага около 300 км. Работа саперов обеспечивала свое­временное форсирование рек Одров, Друть, Березина и выход в город Минск.

Офицерский состав батальона проявил себя способ­ным выполнять любые задания, бесстрашным на поле боя. Сержантский и рядовой состав вполне оправдал свое звание саперов-гвардейцев, быстро и умело возво­дил переправы, прокладывал гати через болота, смело и мужественно разил огнем своих автоматов гитлеров­цев.

За 2 недели совместной боевой деятельности танки­сты и саперы завязали крепкое боевое содружество, скрепленное  не  раз  взаимной  выручкой  на  поле  боя».

Распоряжением штаба инженерных войск армии ба­тальон был передан в оперативное подчинение 8-го гвар­дейского стрелкового корпуса.

Корпусной инженер гвардии подполковник Е. Ю. Гла­ско в восемь часов седьмого июля поставил перед пер­вой и второй ротами батальона невыполнимую, каза­лось бы, задачу: к исходу дня восстановить мост через Березину в районе деревни Рудники. Саперам предсто­яло полностью заменить два разрушенных пролета и на всем протяжении моста сделать продольный колей­ный настил. Выручила изобретательность командира взвода коммуниста гвардии лейтенанта М. 3. Клопера. Он предложил подвести под прогоны балки и при по­мощи четырех домкратов поднять все верхнее строение моста, избежав тем самым весьма трудоемкой работы по разборке прогонов и настила. И в 20.00 того же дня мост был восстановлен, и транспорт корпуса с боепри­пасами и прочим снаряжением двинулся вслед за на­ступающими частями.

О поразительной изобретательности наших саперов во время форсирования Березины рассказал командир 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса гене­рал-полковник А. С. Бурдейный. В статье «Тацинцы в боях за Белоруссию» он писал:

«Уже глубокой ночью мотопехота переправилась на подручных средствах и выбила врага с западного бере­га, но перебросить танки и артиллерию нам сразу не удалось. Надо было восстановить мост. Других средств переправы корпус не имел. Как всегда в таких случаях нас  выручили  саперы.   Саперный  батальон  под  командованием майора Мельника в течение ночи обеспечил переправу танков на западный берег Березины. Мост длиной 600 м и высотой 8—12 м восстановить в течение короткого времени не было возможности. Саперы ре­шили эту задачу просто, но оригинально: спилили полу­сгоревшие, частично взорванные сваи на разной высоте так, что, когда положили опоры и настил, то получился крутой спуск на западную пойму реки. По пойме про­ложили колею из подручного лесоматериала, и боевая техника пошла. Такой спуск позволял двигаться только вперед на запад, так как в обратную сторону преодо­леть крутой подъем было нельзя, да в то время это никому и не нужно было.

В течение дня 1 июля войска корпуса успешно пе­реправлялись по этому внешне странно выглядевшему мосту, а командиры готовили задачи войскам по раз­грому врага западнее Березины».

В двух километрах южнее деревни Большие Ухолоды Березину форсировал 250-й полк 83-й гвардейской стрел­ковой дивизии. Командир роты 94-го отдельного гвар­дейского саперного батальона получил задачу разведать противоположный берег, занятый противником. Следо­вало точно установить места на танкопроходимость для прокладки колонного пути. Такую разведку могли про­вести только опытные, знающие  свое дело саперы.

Немцы держали наш берег под настильным пулемет­ным огнем, не дававшим поднять головы. К командиру роты подполз гвардии старший сержант Георгий Бори­сович Головин, коммунист, воевавший с первого дня войны. Он перенес два тяжелых и четыре легких ра­нения, был награжден орденом Красной Звезды и ме­далью «За отвагу».

—   Разрешите мне,— сказал Головин, глядя на тот бе­рег с какой-то жадностью, словно там его ожидало пир­шество.

—   Переждать надо,  пожалуй.  Может, поутихнет.

—   Они  поутихнут — как  же!  Да вы  не  бойтесь,  то­варищ лейтенант, все сделаем как надо.

Комроты медлил с ответом. С одной стороны жаль было рисковать таким опытным сапером, а с другой задание нужно выполнять.

— Ну   что   ж,   давай...— без   особого   воодушевления сказал лейтенант.— Только не лезь на рожон, знаю те­бя... Поосторожнее...

Головин тут же скинул с себя одежду, взял автомат, ужом скользнул с берега в прохладную воду Березины и поплыл. Командир роты не отрывал глаз от бинокля. Головин плыл, окруженный фонтанчиками от пуль. Но вот он, наконец, вплыл в «мертвую зону», вылез на бе­рег и по-пластунски вполз в прибрежные кусты. А че­рез полтора часа он уже подробно доложил о разведан­ной им пойме и местах, где могут пройти танки.

За этот подвиг Г. Б. Головин был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.

После того как полк форсировал реку, саперы по при­казу командарма начали строить новый армейский на­блюдательный пункт в районе дер. Большие Ухолоды, что в 5—6 километрах юго-восточнее Борисова. «Когда мы с генералом П. Н. Куликовым и несколькими офи­церами штаба приехали туда,— вспоминал К. Н. Галицкий в своей книге «Годы суровых испытаний»,— саперная рота только что закончила работу. Ее командир сооб­щил, что часом раньше сюда вышла группа гитлеровцев, пытавшаяся пробиться к реке. Пришлось саперам отста­вить в сторону топоры и лопаты и взяться за оружие. Схватка была недолгой — наши саперы умели сражаться не хуже пехоты». И далее он писал: «Следует отметить, что при форсировании Березины вновь проявили насто­ящую доблесть и умение инженерные войска армии, возглавляемые генерал-майором В. И. Зверевым. В труд­ных условиях, под огнем противника они сумели навести временные переправы, а затем и мосты, обеспечив быст­рую переброску войск за реку».

Вместо десяти дней, предусмотренных планом опе­рации, выход на рубеж Березины и ее форсирование были успешно выполнены армией в течение восьми су­ток.

Последний этап

В первых числах июля меня вызвал к себе коман­дующий. Начальник инженерных войск В. И. Зверев снова серьезно заболел, и я исполнял его обязанности, совмещая с работой в штабе.

Жили мы практически на колесах. Кузьма Никито­вич считал, что руководство должно быть максимально приближено к передовым войскам армии, и потому основной командный пункт армии выдвигался следом за наступающими частями ежедневно, а передовой команд­ный пункт, где постоянно находился К. Н. Галицкий вместе с оперативной группой армии, даже два-три раза в течение суток. Саперам 226-го батальона, которые обеспечивали строительство командных и наблюдатель­ных пунктов, приходилось туго. Хорошо, что командую­щий не придирался и не требовал особых удобств, лишь бы плотно был уложен накат блиндажа, да соблюдена соответствующая маскировка.

Когда я вошел в кабинет, а точнее в небольшую ком­нату со щитовыми стенами и неподшитым потолком с плотно пригнанными бревнами наката, за столом, кроме К. Н. Галицкого, сидели член Военного совета П. Н. Ку­ликов и начальник оперативного отдела И. И. Леднев. На столе были разложены оперативные карты. Не успел я занять указанное мне место, как вошли два генерала: начальник штаба армии И. И. Семенов и командующий артиллерией П. С. Семенов. Кузьма Никитович инфор­мировал о задачах, которые возлагались на армию ко­мандованием фронта.

— Директивой Ставки перед 3-м Белорусским фрон­том,— сказал он,— поставлена задача продолжать разви­вать наступление, с тем чтобы 10—12 июля овладеть Виль­нюсом   и  Лидой,   а   в  дальнейшем  выйти  на  Неман  и форсировать его.  Нашей армии предстоит по-прежнему действовать  в центре оперативного построения фронта. Ее направление главного удара — Крево, Ошмяны и вы­ход к Неману в районе Алитуса. Построение войск армии двухэшелонное. Как и прежде, в первом эшелоне будут действовать 16-й и 8-й гвардейские стрелковые корпуса, во втором — 36-й.

Далее Галицкий подробно обрисовал оборонительные рубежи противника, наметил сроки взятия отдельных пунктов и продолжал:

— Необходимо  разработать  план форсирования  Не­мана. Думаю, что используя опыт Березины, мы также успешно форсируем Неман с ходу, чтобы не дать про­тивнику  возможности  подтянуть  войска  и  создать  до­полнительные оборонительные рубежи на его западном берегу.   При   разработке   плана   необходимо   предусмот­реть постоянное взаимодействие артиллерии и инженер­ных войск. На Березине были случаи, когда саперы вы­нужденно наводили переправы под сплошным огнем противника, не прикрываемые огнем нашей артиллерии. Учтите это, Петр Семенович и Михаил Георгиевич. План должен быть готов 8 июля.

Задача, поставленная командующим, была не из лег­ких. По сравнению с Березиной Неман являл собой куда более мощную преграду. Ширина реки в полосе армии у Алитуса и Неманойцы составляла 120 метров, течение быстрое, ни одного брода, глубина в среднем два-три метра. Работая над планом, штаб инженерных войск ста­рался учесть все детали предстоящего форсирования, хотя по опыту я прекрасно знал, что наверняка в боевой обстановке многое изменится, решения придется прини­мать на ходу и корректировать план в зависимости от сложившейся обстановки. Но я знал и другое: при любых обстоятельствах детально разработанный, подкрепленный наличием материалов, переправочных средств и, прежде всего, обученных саперов план наступления, учитываю­щий многое, о чем можешь забыть в азарте боя, никогда не подведет командиров.

9 июля на командный пункт армии, расположенный в тот день в районе деревни Большой Солечинок, при­были командующий фронтом И. Д. Черняховский и его начальник штаба генерал-полковник А. П. Покровский. Ознакомившись с планом форсирования Немана, выход к которому намечался 13 июля, Иван Данилович отнесся к нему одобрительно. В последующем намеченные нами сроки были отражены в директиве фронта, и уже в пер­вой половине дня 12 июля командующим армией был отдан войскам приказ на форсирование Немана с ходу.

2-я гвардейская штурмовая и 66-я инженерно-сапер­ная бригады с переправочными средствами продвигались к Неману вместе с наступающими частями. Когда на рассвете 13 июля передовые части 31-й и 1-й гвардейских стрелковых дивизий 16-го гвардейского стрелкового кор­пуса, командование которым несколько дней назад взял на себя генерал-майор С. С. Гурьев, один из участников обороны Сталинграда, подошли к Неману, там уже во­всю работали саперы 2-й бригады, монтируя плоты и оборудуя паромно-десантные пункты.

Я по указанию командарма следовал с войсками 31-й гвардейской стрелковой дивизии, которой еще неделю назад командовал генерал-майор Иван Кузьмич Щербина, человек храбрый, но на удивление упрямый, за что ко­мандарм открыто его недолюбливал. Перед самым нача­лом наступления И. К. Щербину ранило осколком шального снаряда,  и  в командование дивизией  вступил ге­нерал-майор Иван Дмитриевич Бурмаков, пленивший под Сталинградом   фельдмаршала   Паулюса.   Дивизия   полу­чила к тому времени замечательное пополнение из си­биряков и уральцев.

Подходим к Неману. Берег отвесный, покрыт густым лесом, скрывающим наш подход от противника. Подхо­жу к обрыву, смотрю вниз. Место для переправы явно неподходящее — река бурлила, пенилась, бушевала, обра­зуя губительные для плывущих водовороты. А бойцы, в результате царившего тогда в войсках огромного насту­пательного порыва, не раздумывая, бросаются с обрыва в реку, захлебываются в водоворотах, тонут под обру­шившимся на них огнем противника. Если так понимать форсирование с ходу, то недолго и всю дивизию поте­рять.

Вскакиваю, загораживаю бегущим дорогу:

— Стой! Куда?! Жить надоело?!

Слова не помогают. Выхватываю парабеллум и начи­наю стрелять в воздух. Остановились наконец, ждут приказа, нетерпеливо поерзывая и стараясь подползти ближе к обрыву.

Переправляться не на чем. Те переправочные сред­ства, которые мы подготовили заранее,— легкий понтон­ный парк и саперные лодки,— через лес не протащишь, да и с обрыва не спустишь: гитлеровцы тут же расстре­ляют их из полевых орудий, которых у них, судя по интенсивному огню, было предостаточно. Убедившись, что здесь форсировать Неман по меньшей мере безрас­судно, решил разыскать командира дивизии. В это время меня вызвал по рации Галицкий и сказал, что южнее, в районе Неманойце, наметился прорыв и чтобы я ехал туда для организации форсирования частями 5-й гвар­дейской стрелковой дивизии, командиру которой гене­рал-майору Георгию Борисовичу Петерсу отдан соответ­ствующий приказ.

Доложил Галицкому о неподходящем месте для фор­сирования, куда вышли передовые отряды 31-й дивизии. Тут же вызвал по рации командира 66-й инженерно-са­перной бригады, дал команду перебросить в район Не­манойце саперный батальон, подтянуть туда заранее заготовленные детали мостов и легкий понтонный парк. Еду к месту переправы. До подхода саперного батальона с понтонным парком организовал переправу на подруч­ных средствах — плотах и лодках. В полосе форсирования армии было уже создано девять переправ, и каждая из них требовала неусыпного внимания со стороны шта­ба инженерных войск.

Командир 5-й гвардейской стрелковой дивизии гене­рал-майор Петерс, бывший в молодости сапером, чело­век смелый, но невыдержанный, еще до полного оконча­ния строительства моста выстроил в очередь к нему всю дивизию. Проводящий непрерывную воздушную развед­ку противник, конечно, не мог не обнаружить такого скопления войск. На части дивизии и на строящийся мост обрушились бомбы. Дивизия понесла большие по­тери, понесли потери и саперные части. Мост, еще не­достроенный, был частично разрушен, требовалось его восстановление. По распоряжению командарма даль­нейшее строительство моста прикрывала с ближайшего аэродрома наша авиация.

Весьма сложная обстановка складывалась и на дру­гих пунктах переправ.

Согласно плану, подразделения 66-й инженерно-са­перной бригады в полном составе должны были сосре­доточиться в лесу около деревни Судвой, где им пред­стояло построить мост для пропуска танков и самоход­ных орудий. Никаких стрелковых частей здесь не было, и деревню Судвой на правом берегу Немана заняли са­перы бригады. Противоположный берег находился в ру­ках противника, который вскоре дал о себе знать. Берег простреливался редким пулеметным огнем. Артиллерий­ский снаряд врага повредил автомашину с инженерным имуществом. Шофера ранило. Прежде чем начать инже­нерную разведку для возведения моста, необходимо было оттеснить незначительные силы гитлеровцев в глубь леса на противоположном берегу. Ожидать же подхода стрел­ковых подразделений значило сорвать сроки строитель­ства. И тогда командир бригады отдал приказ выбить противника своими силами.

Саперы 226-го инженерно-саперного батальона быстро и скрытно снарядили три лодки для десантной переправы и вынесли их к реке. Подготовленные расчеты саперов-десантников сели в эти «струги» и начали переправлять­ся через Неман. Противник открыл пулеметный и авто­матный огонь. Один сапер во время переправы был убит, шестеро ранены. Остальные успешно высадились на за­падном берегу и начали оттеснять врага в глубь леса. А тем временем, ни минуты не медля, саперные ба­тальоны приступили к забивке свай и возведению рамных опор будущего моста, для которого потребовалось подвезти около 800 бревен, 1000 жердей и 102 доски для колеи.

Вскоре на мост налетела первая группа фашистских бомбардировщиков, за ней — вторая. Работы приходи­лось вести почти под непрерывной бомбежкой. В один из налетов тяжело ранило командира взвода 243-го ин­женерно-саперного батальона. Командование взводом принял на себя парторг роты командир отделения стар­ший сержант И. Е. Данилов. Иван Егорович воевал в составе 11-й гвардейской армии с июля 1941 года. За ратные подвиги он был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

При очередном налете саперы укрылись в убежищах. Только что поставленную с таким трудом опору могло снести просто от взрывной волны. И тогда Данилов, не обращая внимания на рвущиеся бомбы, схватился за канат, к которому была привязана опора, и удерживал ее до окончания налета, закрутив канат вокруг дерева.

Двумя часами позже, когда саперы потеряли счет воздушным атакам, взрывом авиабомбы порвало трос, сдерживающий плоты, с которых велась забивка свай. Их тут же стало разворачивать течением. И снова спас положение Иван Егорович Данилов. С двумя бойцами он бросился в воду и соединил трос.

49 часов, без сна и отдыха, в таких вот условиях работали саперы 66-й бригады. Поставленная перед ни­ми задача была выполнена. Точно в назначенный срок по новому мосту прошли на западный берег Немана танки и тяжелая артиллерия.

Беспримерный подвиг проявили саперы 11-го штур­мового инженерно-саперного батальона, который нес комендантскую службу на понтонном мосту. Через мост 19 июля переправлялись тыловые части армии. В тот день фашистская авиация совершила шесть массирован­ных налетов. На переправу летели фугасные бомбы. Разрушить мост гитлеровцам не удалось, но осколки бомб пробили три понтона, которые тут же стали за­полняться водой. Понтоны могли затонуть и нарушить с таким трудом наведенную переправу.

Не растерялись лишь гвардии сержанты Сердюк, Ко­роткое и Силаев. Они сняли с себя обмундирование и заткнули им пробоины. Вода перестала поступать в пон­тоны, по мосту вновь открылось движение. Вскоре на­чался очередной налет. Бомбы рвались буквально в нескольких метрах, вздымая фонтаны брызг. Понтоны рас­качивало волнами, как в сильнейший морской шторм. Водой выбило и унесло солдатскую одежду, которая еще недавно спасала понтоны от затопления. Переправе вновь стала угрожать опасность. И тогда все трое бро­сились в воду и закрыли пробоины своими телами. Когда бомбежка закончилась, Сердюка и Силаева, истекающих кровью от полученных ран, отправили в госпиталь. Ко­роткова же оторвали от понтона с немалым трудом: он закрывал пробоину уже мертвым телом, и пальцы его рук никак не хотели отпускать канат, за который уце­пился сержант, чтобы его не отнесло от понтона.

Нередко в связи с изменением боевой обстановки саперам приходилось бросать работу на половине и на­чинать все сначала, но уже в другом месте. Так было, к примеру, с 8-м гвардейским штурмовым инженерно-саперным батальоном, которому по плану предстояло выйти к Неману в районе деревни Утеха и приступить к строительству переправы. После ночного марша, не отдохнув и часа, саперы-гвардейцы с рассветом 15 июля приступили к строительству под обстрелом с противо­положного берега.

В середине дня мне позвонил К. Н. Галицкий и ска­зал, что форсирование Немана в районе деревни Утеха отменяется, что успех прорыва наметился в районе Не­манойце и уже там нужно срочно наводить переправу. Даю команду командиру 8-го гвардейского батальона. Саперы бросают начатое, маршем двигаются к указанно­му пункту и приступают к строительству моста через Неман под нагрузку пять тонн.

Глубина реки в этом месте достигала четырех метров, скорость течения была значительной, дно завалено огром­ными валунами, которые мешали установке ряжей. По десять часов не выходили из воды коммунист гвардии ефрейтор Михаил Петрович Калашников и гвардии кра­сноармеец Виктор Михайлович Трошин. Их примеру сле­довали и другие саперы батальона. Мост длиной ПО мет­ров был построен в срок. Без промедления началось строительство нового моста для пропуска танков, но вскоре вновь изменилась боевая обстановка, и батальон пришлось перебросить в район деревни Нетесы, в помощь 10-му гвардейскому штурмовому инженерно-саперному батальону, который возводил мост под нагрузку 16 тонн.

Сколько всего нами было построено разных мостов и наведено переправ через Неман? На каждый стрелко­вый корпус строилось по два только тяжелых моста, по которым могли проходить танки и артиллерия.

Лишь 11-й гвардейский инженерно-саперный баталь­он под градом пуль, снарядов и бомб навел четыре понтонных моста с жердевой выстилкой и устройством подъездов к ним. Через эти мосты было пропущено 12 479 автомашин, 14 049 повозок, 462 орудия, десятки тысяч человек личного состава, 788 кавалеристов, про­довольствие и боеприпасы.

Привожу эти цифры для того, чтобы показать ту огромную роль, которую играли в ходе боев деревян­ные, на совесть сработанные мостовые сооружения и понтонные переправы. А навести их всегда бывало ох как нелегко.

На одну из понтонных переправ, которую наводили саперы рот гвардии старшего лейтенанта Финаева и гвардии лейтенанта Макурина, налетели 32 самолета про­тивника. Заход за заходом в течение двадцати минут они бомбили переправу, которую собирали на быстром течении, стоя по грудь в воде. И за считанные секунды весь труд саперов был уничтожен. Переправу фашисты разрушили полностью. По реке поплыли доски, бревна, отдельные понтоны и их элементы. Но саперы не рас­терялись. Еще видны были хвосты улетающих самоле­тов, а саперы уже бросились в воду спасать раненых товарищей и элементы моста. Уцелевшие понтоны вы­таскивали на берег, ремонтировали их и тут же снова пускали в дело. Уже через час после бомбежки пере­права была восстановлена, и по ней вновь потянулись автомашины, повозки, войсковые части...

Неман был последней крупной водной преградой на пути к границам Восточной Пруссии, и то, что в течение нескольких дней удалось ее преодолеть, было большим боевым успехом всех частей и соединений 11-й гвар­дейской и соседних армий.

После захвата плацдармов на западном берегу Не­мана и взятия города Алитуса наступление 11-й гвар­дейской армии было приостановлено с 20 по 28 июля. Армия перешла к временной обороне, чтобы подтянуть тылы, перегруппировать войска, пополнить израсходо­ванные в непрерывных боях боеприпасы и горючее.

Оборона — не отдых. Особенно для саперов. Рабо­тать приходится непрерывно и днем, и ночью.

Меня в те дни особенно беспокоило состояние нашей инженерной разведки. Увлеченное наступательными опе­рациями, строительством переправ, мостов и дорог, ин­женерное руководство корпусов и дивизий ослабило раз­ведку, что могло привести к тяжелым последствиям. Даже специально организованные разведывательные взводы и роты использовались не по назначению, на общих саперных работах.

А дело-то в том, что задачи инженерной разведки в корне отличаются от общевойсковой. Нам важно, к примеру, не только выявить минные поля или другие инженерные заграждения противника, а при этом еще и доставить образцы немецких мин, чтобы изучить их устройство, знать, как их обезвредить без опасности для жизни. Инженерная разведка должна определить прохо­ды через инженерные заграждения противника, изыскать на речках места для бродов, установить возможность прохода танков по местности и т. д. и т. п. Хорошо по­ставленная разведывательная инженерная служба — это залог успеха боевых действий войск, это спасение мно­гих и многих жизней бойцов и командиров. Поэтому, детально ознакомившись с работой разведрот в инже­нерных соединениях и частях армии, я вынужден был отдать инженерным начальникам приказ от 23.07.44 г., в котором, отметив то, что инженерная разведка в ряде корпусов и дивизий запущена, приказал освободить от всех работ разведвзводы и использовать их только по своему назначению, немедленно приступить к самосто­ятельным саперным вылазкам на передний край про­тивника и на важнейших направлениях в дивизиях вы­ставить командирские и саперные передовые наблюда­тельные посты.

Необходимо было усилить работу разведки и в 66-й инженерно-саперной бригаде. Начальник штаба бригады сетовал, что у него нет помощника по разведке и пото­му он не в состоянии сам за всем уследить, а подобрать подходящего человека не может.

Разведротой трехвзводного состава командовал тогда капитан Цомартов. Навыков ведения инженерной раз­ведки еще не приобрел: до этого исполнял обязанности заместителя командира понтонного батальона по полит­части. Как выяснилось впоследствии, он зачислил в роту с десяток солдат из бывших уголовников, считая, видимо, что их показная храбрость сослужит добрую службу. На деле же эти «разухабистые» и «храбрые» нередко при засылке их в тыл противника отсиживались в нейтральной зоне, а затем докладывали о собранных якобы ими «данных», чем вводили в заблуждение коман­дование. Поэтому за ротой нужен был особый контроль.

И тут я вспомнил о лейтенанте Замотине, с которым познакомился во время форсирования Березины и на­ступления на город Борисов. В должности начальни­ка штаба 93-го гвардейского инженерно-саперного ба­тальона 83-й дивизии он тогда впервые в армии осущест­вил идею подвижного отряда заграждения, а затем обес­печил переправу техники дивизии через неожиданно оказавшуюся серьезным препятствием речушку, что про­текала южнее г. Борисова.

Дождей не было, а речка разлилась, сделав непро­ходимым брод, на который раньше рассчитывали. Олег Евгеньевич Замотан сам пошел на разведку и обнаружил сгоревшую водяную мельницу с наполовину разрушенной плотиной. Вода падала из запруды водопадом. На подвоз деталей и строительство непредвиденного моста времени не оставалось: танки и артиллерия дивизии были уже на подходе.

Под потоком падавшей через плотину воды Замотин обнаружил плотный настил, предохраняющий русло от размывания. Решение было оригинальным. Замотин при­казал саперам прорубить в настиле «окна». Вода устре­милась в эти «окна», обнажив скользкий дощатый настил, который не выдерживал танка. Фашистские истребители неоднократно пролетали над речушкой, обстреливая саперов из пулеметов и сбрасывая небольшие бомбы-крылатки. Но саперы продолжали работу. Они натаска­ли жердей, разобрав стоящие неподалеку многоярусные сушилки для сена, настелили их в два ряда поверх досок, скрепили все это проволокой-канаткой и таким образом соорудили своеобразный мост, по которому прошла боевая техника дивизии.

Я ценил офицеров находчивых и инициативных. Вы­звал Олега к себе в штаб и предложил занять долж­ность помощника начальника штаба 66-й бригады по разведке.

На гимнастерке Замотина красовался новенький, толь­ко что полученный им орден Красной Звезды за фор­сирование Березины. Разговорились. Он оказался инте­ресным и умным собеседником. Недавно ему исполнилось тридцать лет. Родился и вырос он в семье служащего, в Москве. После семилетки работал на электрозаводе имени Куйбышева, учился на рабфаке, занимался в художественной студии МОСХА. В те годы молодежь рвалась к знаниям, старалась найти себя в полезном и интересном труде. Окончив рабфак и студию, Замотин стал работать художником-мультипликатором на «Мос­фильме». Оттуда по комсомольскому набору был на­правлен на учебу в Тушинский авиаклуб имени Чка­лова, где прошел подготовку парашютиста-десантника. Затем работал на фабрике Мосгороформления в специ­альном цехе, где изготавливались наглядные пособия для военных школ. Здесь, не предполагая, что это когда-нибудь может пригодиться в будущем, Замотин по во­инским наставлениям подробно изучил военно-инже­нерное дело, поскольку приходилось делать макеты мо­стов, крепостей, мин и т. д.

А дальше биография Замотина складывалась, как у большинства его сверстников. В первый же день начала войны — заявление о зачислении добровольцем в дейст­вующую армию, учеба на призывном пункте и фронт. В феврале 1942 года О. Е. Замотин — рядовой сапер взво­да разведки 451-го армейского инженерно-саперного батальона 16-й армии, которая позднее была переимено­вана в 11-ю гвардейскую.

Олег Евгеньевич считал, что ему здорово повезло: вскоре присвоили звание ефрейтора, а уже в сентябре сорок второго он стал младшим лейтенантом и был на­значен командиром взвода разведки. Должность ответ­ственная.

В каждом деле, большом и малом, бывает «свой» че­ловек, не боящийся трудностей, не жалеющий себя для выполнения этого самого дела и постоянно думающий, как бы все сделать получше, добротнее, с малыми за­тратами и в короткие сроки.

Так и на войне. Замотин рассказал о таком, проис­шедшем с ним случае...

— Мне было поручено выбрать место для оборудо­вания наблюдательного пункта на переднем крае нашей обороны. Со мной следовал старшина роты Кузнецов, который и должен был этот НП построить. Подходим к передовой, а навстречу наша пехота. На нее насели не­мецкие автоматчики, вот и не выдержали, начали отсту­пать. Испугаться я не успел, и мне удалось,— о средствах умолчу,— уложить в цепь ближайших ко мне солдат. Мы залегли. Залегли и немцы. Стали окапываться. Сна­чала для стрельбы лежа, потом с колена, еще глубже... Через некоторое время обозначились настоящие окопы.

С нашего тыла подползли три офицера. Спросили: «Кто командир?» Солдаты указали на меня. Записали мою фамилию.

А я по пословице «кто палку взял, тот и капрал», продолжал командовать. Затем передал свои «полномо­чия» пехотному младшему политруку...

Было у Олега Евгеньевича и еще очень немаловажное для будущего работника штаба призвание. Он умел хо­рошо и качественно оформить документацию. На войне не только снаряды и пули имели значение, но и чертежи. И особенно в наших, инженерных, войсках. Блиндаж, мост, переправа или переезд через противотанковый ров не строились без соответствующего чертежа. «Скатерти» отчетных карт в штабы армии и фронта, акты, карты минных полей и проходов, данные разведки — все это ложилось на бумагу руками многих штабных работ­ников.

О. Е. Замотин охотно согласился на мое предложение. Так в штабе бригады появился опытный, дельный и знаю­щий помощник начальника по разведке. Начав с укреп­ления кадров разведроты, он ввел обязательное условие, при котором разведгруппа, достигнув намеченного ру­бежа в тылу противника, должна была оставить там свой «след», подобно альпинистам, завершившим вос­хождение на вершину пика. Это могла быть гильза от снаряда, консервная банка или что-либо подобное, чтобы впоследствии можно было проверить — дошла группа до цели или отсиделась где-то. Замотин так же ввел для действий в тылу врага не приказной, а добровольный принцип, что повышало у разведчика чувство собствен­ного достоинства и ответственности.

Данные разведки стали намного точнее, конкретнее, обоснованнее.

Я внимательно следил за организацией разведыва­тельной службы в инженерных частях армии. Позже, уже в Восточной Пруссии, командующий армией не раз обращался к нашим разведданным, считая их более до­стоверными и точными, чем данные общевойсковой раз­ведки.

Восемь дней временной обороны пролетели незамет­но. За короткое время мы несколько пополнили поре­девшие в предыдущих боях саперные подразделения, привели в порядок транспорт и инженерное имущество, заготовили детали для будущих мостов и переездов. В роли заместителя командующего — начальника инженерных войск армии — после успешно проведенной раз­ведывательной операции я тут же награждал отважных разведчиков правительственными наградами в пределах предоставленных мне прав.

28 июля армия перешла в наступление. На рассвете первого августа 148-й инженерно-танковый полк вышел к реке Кирсна в районе деревни Зубры. Танкисты и со­провождавшие их саперы 8-го гвардейского батальона знали о существовании здесь моста, по которому могли пройти танки, но в то же время предполагали, что вряд ли немцы при отступлении оставят им этот «подарок». Надо постараться успеть захватить мост до того момен­та, как фашистские солдаты поднимут его в воздух.

На броне головного танка, изготовившись к схватке с врагом, сидели саперы Бараненков, Страхов, Галкин и Майоров. Когда танк приблизился к мосту, из засады выскочили гитлеровцы. Саперы открыли по ним огонь из автоматов, спрыгнули с танка и вступили в рукопаш­ную схватку. Бараненков и Галкин отправили «к богу в рай» трех немецких саперов, готовивших мост к под­рыву, а Страхов и Майоров начали снимать заряды, зало­женные для подрыва. В это время в западной части моста раздался взрыв. Гвардии ефрейтор Страхов заме­тил слабый огонек, съедающий бикфордов шнур, который тянулся к мосту. Под градом автоматных очередей Стра­хов в несколько прыжков достиг шнура и ножом пере­резал его.

А тот, первый взрыв, особого ущерба мосту не при­чинил, и танки пошли на запад, к границам Восточной Пруссии.

В тот же день группа разведчиков 286-го инженерно-саперного батальона во главе с лейтенантом Бабкиным, проводя разведку на переднем крае в районе деревни Шешупишки, обнаружила мост через реку Шешупу воз­ле водяной мельницы. Мост охранялся немцами. Саперы завязали бой, выбили противника из здания мельницы и удержали мост до подхода нашей пехоты.

К исходу 1 августа части 11-й гвардейской армии за сутки продвинулись на 25—30 километров, освободив более ста населенных пунктов, в том числе г. Кальварию. Выходом на ближайшие подступы к границам Восточной Пруссии 4 августа 1944 г. армия завершила в своей по­лосе последний этап операции «Багратион», операции, полностью освободившей от фашистского нашествия Белоруссию и наголову разгромившей фашистскую группировку армий «Центр», уничтожив и взяв в плен при этом более полумиллиона гитлеровских солдат и офи­церов.

ДАЛЬШЕ

(С)  Разработка проекта и дизайн Будаева А. В.   При использовании информации, полученной с сайта, ссылка на него обязательна.