М. Г.  Григоренко

"И крепость пала..."

Глава 5

Первый день штурма

Ровно в 9 часов утра 6 апреля 1945 года артил­лерия 11-й гвардейской армии начала артиллерийскую подготовку. Полторы тысячи орудий и минометов, в том числе 769 орудий крупного калибра, в течение двух ча­сов били по заранее намеченным целям. С каждым новым залпом стены моего НП вздрагивали, и с насыпного потолка начинала сыпаться мелкими крошками земля, пробиваясь сквозь вибрирующие настилы бревен. Можно было только представить, что же творилось там, в Ке­нигсберге.

В первые же минуты после огневого шквала город как бы исчез из поля зрения, погрузился в сплошное море дыма, пыли и огня. Среди всего этого дымного пламени можно было разглядеть в бинокль взлетающие в воздух куски бетона, бревна, листы железа, искоре­женные остатки военной техники. В воздухе они стал­кивались и рушились на землю. Так и думалось, что после всего этого в городе-крепости не останется ни­чего живого, только пламя будет пожирать дерево, ко­торое еще не успело сгореть. Но хоть и любил генерал П. С. Семенов повторять, что артиллерия — бог войны, все же она даже при таком мощнейшем ударе не смогла причинить большого вреда живой силе противника. Гит­леровцы после первых же взрывов укрылись в недо­сягаемых даже для тяжелых снарядов подземельях, за полутораметровой толщей стен казематов фортов, за серым железобетоном дотов. Впрочем, все это нам хоро­шо было известно, и никто не ожидал легкой победы.

«За всю войну,— отмечал К. Н. Галицкий,— мы еще не встречали таких укреплений, какие были созданы в Кенигсберге. В сущности это был крупнейший укреп­ленный район, рассчитанный на длительное сопротивле­ние даже в условиях полной изоляции».

Не год и не два возводились укрепления этого горо­да-крепости. Многие фортификационные сооружения бы­ли возведены здесь 700 лет тому назад, еще в 13—14 веках, и с тех пор оборона Кенигсберга постоянно совершенствовалась в связи с разработкой и применением новых средств вооруженной борьбы — современных материалов и последних достижений фортификационной науки в системе: броня — снаряд. Многое было сделано и за то время, пока мы стояли в обороне. Ведь к инже­нерным работам, кроме специальных саперных частей, оснащенных механизмами и техникой, о которой мы и мечтать тогда не могли, привлекалось около 100 тысяч жителей города и его пригородов. В результате система обороны Кенигсберга образовалась из трех позиций, ко­стяком которых являлись внешние и внутренние форты, долговременные железобетонные сооружения и разного рода убежища, дополненные развитыми средствами по­левой фортификации.

Первая позиция была оборудована гитлеровцами в шести-восьми километрах от центра города. Ее протя­женность составляла около пятидесяти километров, и состояла она из нескольких сплошных траншей, противо­танкового рва, линии надолб, проволочных заграждений и минных полей. Позиция включала в себя полтора де­сятка старых фортов с полнокровными гарнизонами. Вто­рая позиция окружала город по его окраинам. Здесь гитлеровцы превратили каждое каменное здание в опор­ный пункт, опоясанный траншеями. Улицы пересекались баррикадами, на перекрестках — железобетонные огне­вые точки, надолбы. И мины, мины, мины... И, наконец, третья позиция опоясывала Кенигсберг по старой го­родской черте девятью фортами и цитаделью с гарни­зоном в несколько тысяч человек.

Бесспорно,   что   и   многочисленные,   еще   до   начала штурма, бомбежки Кенигсберга, и сегодняшняя артпод­готовка произвели разрушения. Но последнее слово оста­валось все же за пехотой, которой предстояло пройти все эти рубежи сквозь плотный заслон ружейно-пуле­метного, минометного и артиллерийского огня обречен­ных гитлеровцев. Сколько их здесь еще осталось, можно судить лишь по одной цифре плененных, которых было более 90 тысяч. Но в плен-то они сдались потом, а сей­час под угрозой расстрела со стороны эсэсовских охран­ных отрядов, до предела напитанные гитлеровской про­пагандой,   сопротивлялись ожесточенно,  не жалея  бое­припасов.   По  свидетельству командующего  гарнизоном города, в крепости было 130 тысяч гитлеровцев да столь­ко же гражданского населения, в преобладающем боль­шинстве вооруженного и принимавшего участие в обо­роне города.

Все это было еще впереди — и штурм, и подавление, и пленение. А пока мы с начальником штаба инженерных войск подполковником Нетеминым Николаем Павлови­чем, недавним дивизионным инженером 26-й гвардей­ской дивизии, не отрывали глаз от биноклей, следили за всем, что творила наша артиллерия.

—   Ну и дают жару артиллеристы! — восторгался Ни­колай  Павлович.— Так,  пожалуй,  и на нашу долю ни­чего не останется.

—   Не беспокойся,  останется.  И пехоте,  и нам хва­тит. Смотри — рощу с форта снесли, а сам форт стоит, как миленький, и никакие снаряды ему нипочем.

Дело в том, что кровли фортов были покрыты тол­стым трехметровым слоем земли с густо росшими де­ревьями. Артиллеристы пытались, разметав снарядами землю, добраться до железобетонных сводов и разру­шить их. Но снаряды отскакивали от перекрытий, не при­чиняя им никакого вреда.

В эти часы артподготовки в подразделениях армии состоялись собрания и митинги, на которых зачитыва­лось обращение к войскам Военных советов фронта и армии. Под грохот канонады бойцы напряженно вслу­шивались в слова, которые, надрывая голосовые связки, чтобы перекрыть грохот орудий, произносили политруки:

«Боевые друзья, гвардейцы! На штурм Кенигсберга!

Во имя полной победы над врагом Родина приказывает нам разрубить последний укреп­ленный узел Восточной Пруссии, сокрушить крепость Кенигсберг и завершить разгром во­сточно-прусской группировки гитлеровских войск.

Стремительно штурмуйте и разбивайте ук­репления врага. Смело врывайтесь на улицы города и всеми средствами громите вражеские опорные пункты, ломайте сопротивление про­тивника!

Славные воины штурмовых отрядов и групп, бес­страшно штурмуйте крепость Кенигсберг, дерзко блоки­руйте вражеские форты, доты, разбивайте его бастионы. Настойчиво ведите бой за каждый дом, очищайте квар­тал за кварталом весь город Кенигсберг, беспощадно уничтожайте проклятых фашистов до полного их истреб­ления!»

Саперы, как и все воины-гвардейцы, приняли это обращение душой и сердцем и заверили, что достойно вы­полнят приказ и сделают все, чтобы приблизить час нашей победы.

Убедиться в этом довелось довольно скоро.

В 11 часов 55 минут реактивные минометы — «катю­ши» — произвели залп по основным опорным пунктам в полосе главного удара армии, а через пять минут пе­хота и танки пошли в атаку. Это было незабываемое зре­лище. Немцы не смогли сразу опомниться от неожидан­ного, мощного и длительного артиллерийского удара, и подразделениям 26, 1 и 31-й гвардейских стрелковых дивизий при первом же броске удалось овладеть второй линией траншей. Но замешательство противника длилось недолго. Первыми ожили амбразуры восьмого и деся­того фортов, затем заговорила артиллерия и пулеметы врага. По ходам сообщений из бетонных убежищ тран­шеи стали заполняться гитлеровцами. Настоящий штурм только-только начинался.

Саперы в эти минуты заканчивали пропуск через про­ходы первых эшелонов дивизионной пехоты.

В ходе штурма Кенигсберга инженерные войска так же, как и стрелковые, действовали тремя эшелонами.

В первом эшелоне полковые, дивизионные и придан­ные саперы штурмовых инженерно-саперных бригад сле­довали в боевых порядках наступающих войск в соста­ве штурмовых отрядов и групп. Они выполняли задачи инженерной разведки, участвовали в штурмовых дейст­виях, обеспечивали войска проходами в заграждениях противника, сопровождали танки и самоходные установ­ки, закреплялись на захваченных объектах и прикрывали внешние фланги инженерными средствами.

Во втором эшелоне действовали корпусные и при­данные армейские и фронтовые инженерные части. Сле­дуя в боевых порядках войск, они разминировали марш­руты, расчищали проезды в препятствиях (баррикады, за­валы, надолбы) и производили самые необходимые до­рожно-мостовые работы.

Саперы третьего эшелона «выуживали» случайно оставленные мины, производя контрольную проверку маршрутов, строили мосты под тяжелые танки и артил­лерию, вели разминирование улиц, зданий и выполняли специальные задачи, возникающие в ходе наступления.

Такое поэшелонное построение инженерных частей предоставляло войскам возможность широкого маневра, способствовало быстрому подтягиванию тылов.

Наибольшая тяжесть, риск и опасность ложились, конечно, на тех саперов, которые действовали в первом эшелоне в составе штурмовых отрядов и групп. В основ­ном, это были саперы 9-й штурмовой инженерно-сапер­ной бригады генерала Пошехонцева.

Вспоминается сибиряк-богатырь коммунист лейтенант Уфимцев Виталий Вавилович. Было ему тогда всего 22 го­да. 45-й батальон, в котором Уфимцев командовал взводом, обеспечивал действия 84-й и 16-й гвардейских стрелко­вых дивизий. Еще в период подготовки к штурму взвод Уфимцева в полосе 84-й гвардейской дивизии выполнял одну из ответственных задач по проверке проходов в районе северо-западнее Годринен. Саперы справились блестяще — по их проходам техника и пехота прошли без единого подрыва. В начале штурма лейтенант Уфим­цев получил приказ обеспечить проход танков через противотанковый ров в районе южнее Кальгена. Под огнем противника саперы Уфимцева за полчаса собрали и навели переправу. Танки пошли вперед. Уфимцеву доложили, что тяжело ранен командир роты. Уфимцев принял на себя командование саперами взводов, которые в составе штурмовых отрядов разных полков штурмовали Гайде Вундлякен. После двухчасового боя этот опорный пункт пал.

Справа, где наступали штурмовые отряды с саперами 41-го батальона, противник вел перекрестный огонь из двух дотов. Девятнадцатилетний ефрейтор из Калинин­ской области Николай Гуля,— он пришел в бригаду с оче­редным пополнением лишь в конце 1944 года,— взял двух саперов и пополз к одному из дотов, лавируя между дву­мя едва заметными холмиками. Гитлеровцы увидели сапе­ров. От пулеметных очередей взвихривалась земля. Одно­го из саперов ранило. Он застонал, и стон этот словно подхлестнул ефрейтора. До амбразуры дота оставалось метров двадцать открытого пространства. Николай Гуля вскочил, рванулся, слегка пригнувшись, вперед, на ходу дернул шнурок терочного взрывателя, бросил заряд в амбразуру и упал, вжавшись в землю, чтобы уберечь себя от ожидаемого сильного взрыва. Дот замолк. По­доспевшие санитары вынесли раненого сапера с поля боя, а ефрейтор Гуля вместе с бойцами пошел вперед. За этот подвиг он награжден орденом Красной Звезды.

В районе артполигона наступал штурмовой отряд с взводом саперов, которым командовал лейтенант Борис Петрович Богданов. Родом с Урала, Борис Петрович воевал в бригаде с апреля сорок второго года, был четы­режды ранен, два раза — тяжело. В ходе наступления отряд «споткнулся» о бункер, гарнизон которого, как выяснилось впоследствии, состоял из ста двадцати гит­леровцев. Это был по существу форт с многочисленными амбразурами, складами боеприпасов и продовольствия, с вентиляцией и даже с канализационной системой. Для полного сходства с фортом недоставало заполненного водой рва, но зато вместо него была вырыта траншея, в которой несколько десятков гитлеровцев защищало подходы к бункеру.

Лейтенант Богданов отобрал пятерых, наиболее по его мнению отважных саперов, награжденных в разное время медалью «За отвагу» — сержанта Василия Степа­новича Прошукалова и рядовых Григория Балуева, Якто­бая Джумаева, Александра Басова и Шарифа Шарапова. По расчетам Богданова для подрыва бункера требова­лось восемьсот килограммов взрывчатки.

Дождавшись темноты, они под непрерывным огнем подтаскивали взрывчатку к бункеру, предварительно за­бросав траншею гранатами.

Лейтенанта тяжело ранило.

—   Давай  в  госпиталь,   лейтенант,— подполз   к  нему Яктобай Джумаев.

—   Какой госпиталь!  Сколько еще взрывчатки  оста­лось?

—   Много, товарищ лейтенант.

—   Много-ого! — передразнил его лейтенант, превозмо­гая режущую боль.— Какого же черта возле меня око­лачиваешься? Чтоб через тридцать,  нет — двадцать ми­нут вся взрывчатка была возле бункера. Выполняйте за­дание!

Со лба Григория Балуева струйками стекал пот, по­падал в глаза, и Балуев, втихую матерясь, размазывал его по лицу, волоча за собой очередную сорокакилограм­мовую партию взрывчатки. А из амбразур бункера стро­чили в темноту пулеметы, рассекая ее на части. Одна из шальных пуль не минула Балуева, угодила в левую руку чуть повыше локтя. Сапер достал индивидуальный пакет, перетянул, не снимая гимнастерки, рану и снова пополз к бункеру, возле которого работал сержант Про­шукалов с рядовым Шараповым, укладывая взрывчатку там, где указывал им лейтенант Богданов.

Наконец все было готово. Саперы ушли в укрытие. Сержант Прошукалов поджег бикфордов шнур и тоже поспешил в укрытие. Раздался оглушительный силы взрыв. Ни один из находившихся в бункере гитлеровцев не остался в живых.

А вот огнеметчик 43-го отдельного ордена Красной Звезды батальона ранцевых огнеметов Григорий Панте­леевич Безъязычный вступил в схватку с гарнизоном бункера севернее Альтенберга один на один. Правда, бункер этот был втрое меньше, чем тот, который взор­вали саперы Богданова, а сам Безъязычный владел очень сильным и удобным для этой цели оружием — ранцевым огнеметом.

Подходы к бункеру прикрывались артиллерийским и минометным огнем из стоящих в лесочке батарей. Безъ­язычный, где ползком, по-пластунски, где перебежками — от воронки к воронке, добрался до бункера и пустил за­тяжную огневую струю сначала прямо в амбразуру, а затем в вентиляционную трубу. Слабость наших ранце­вых огнеметов состояла в том, что огнесмеси хватало только на две таких «затяжки». Бункер замолчал, огонь его был подавлен, но огнеметчик услышал, как в бун­кере продолжают о чем-то кричать живые гитлеровцы. Открылась тяжелая дверь бункера, и из нее с подня­тыми руками вышли 15 немцев. На счету сапера появи­лись первые пленные.

В самом Альтенберге загорелся сарай. Он был по­дожжен прямым попаданием гитлеровского снаряда. Са­рай с виду как сарай — ну и гори себе, не такие соору­жения полыхали, жалеть не приходилось. Но все дело в том, что в огромном этом сарае, приспособленном под гараж еще немцами, стояли две немецких автомашины, доверху нагруженные снарядами от шестиствольного ми­номета и две автомашины 43-го отдельного батальона ранцевых огнеметов, в кузовах которых находилась огне­смесь и боеприпасы. Немецкие снаряды и машины — черт бы с ними, а вот свои машины с огнесмесью были слишком дороги, чтобы шофер батальона сержант Алек­сандр Петрович Купцов так вот запросто отдал их на съедение огню. Сержант Купцов распахнул двери го­рящего сарая, когда начали рваться немецкие снаряды...

Люди, которые идут на подвиг, не думают ни о смер­ти, ни о подстерегающей их опасности. На раздумья времени у них не остается. Все мысли человека сосре­доточены лишь на одном: как спасти, как уберечь... Че­ловека ли, имущество, дом, боеприпасы...

Сержант  Купцов,   награжденный   за   январские   бои под Пилькалленом медалью «За боевые заслуги», в счи­танные минуты вывел обе свои машины в укрытие и лишь тогда сам себе удивился и, наверное, поблагода­рил про себя судьбу, потому что сарай не просто по­лыхал, а взрывался снарядами, и осколки их долетали даже сюда, в укрытие. Но теперь они уже не были так опасны, как в то время, когда, позабыв о них, он заводной ручкой прокручивал мотор автомобиля.

Упорные бои в этот первый день штурма разверну­лись южнее Понарта, где наступала 31-я гвардейская стрелковая дивизия. Здесь противник укрепил позиции специальным офицерским батальоном, врыл в землю танк и тщательно замаскировал противотанковые орудия. Как выяснилось позже, командование Кенигсбергского района предполагало, что именно здесь будет нанесен нами главный удар.

«Каждое каменное строение,— писал о Понарте К. Н. Галицкий,— немцы превратили буквально в кре­пость: замуровали окна, пробили в стенах бойницы. Ули­цы и переулки перекрыли баррикады, подступы к кото­рым прикрывали минные поля и проволочные рогатки.

Трижды безуспешно атаковали врага полки 31-й ди­визии. Противник вел плотный огонь из разных точек, многие из которых раньше выявлены не были. К при­меру, дверь каменного сарая открыта, даже наполовину сорвана с петель, а из глубины его строчат несколько пулеметов, сметая начисто все, что попадет в сектор их обстрела. Кирпичный дом с замурованными окнами и дверями, но где же бойницы? Они умело скрыты за наличниками окон или ставнями. Попробуй разберись, откуда бьют пулеметы. Надо сносить весь дом. А за этим домом второй такой же, за ним третий... За до­мами расположены ходы сообщения, скрытые дороги, по которым можно незаметно подбросить подкрепления.

Лишь к вечеру отдельным штурмовым отрядом уда­лось прорваться в южную часть квартала западнее пру­да и занять несколько домов. Развить успех дальше ко­мандир дивизии не смог, так как все резервы были израсходованы».

В составе штурмового отряда, о котором говорит К. Н. Галицкий, одним из первых на южную окраину Понарта ворвалось отделение старшего сержанта Айзи­ковича из 41-го штурмового инженерно-саперного ба­тальона.

Следом за стрелковой ротой шли танки. И как только первый танк показался на улицах предместья, по нему тут же ударила противотанковая пушка немцев. Она была так хорошо замаскирована, что никто и не заме­тил, откуда прозвучал выстрел. Командир штурмового отряда по направлению удара догадался, что пушка уп­рятана за железобетонной стеной, подходы к которой обстреливались с флангов пулеметным огнем. Командир приказал саперам подорвать стену так, чтобы через про­лом смогла пройти самоходная установка.

Айзикович вместе с Владимиром Высоцким и еще двумя саперами, несмотря на обстрел, ухитрились под­тащить взрывчатку под стену и взорвать ее. В пролом, выполненный как по заказу, тут же устремилась само­ходка и подмяла под себя противотанковую пушку вме­сте с оглушенным взрывом расчетом.

Саперы продолжали свою работу. Обнаружив в од­ном из домов засевших там гитлеровцев, они зашли с тыла и подорвали стену. Взрывом и обломками здания семеро гитлеровцев были убиты. А командир готовил для саперов новое задание — нужно было немедленно разминировать тропку, ведущую в обход Понарта к Ке­нигсбергу.

Завершался первый день штурма. 11-я гвардейская армия свою задачу на направлении главного удара вы­полнила полностью. Продвинувшись вперед до четырех километров и овладев более чем двадцатью укреплен­ными опорными пунктами, ее войска к исходу дня выш­ли на рубеж: разъезд северо-восточнее форта № 10 — южная половина Шпайхерсдорфа — железнодорожное депо — южные кварталы Понарта — Праппельн — Каль­ген — Вартен.

Второй день штурма

Наверное, правильнее было бы сказать не «вто­рой день», а вторые сутки, поскольку бои продолжались и ночью.

Поздно вечером меня вызвал к себе командующий армией. Кузьма Никитович выглядел усталым, с растек­шимися   темными  полукружиями   под  глазами — сказалась предыдущая бессонная ночь и чрезвычайная на­пряженность дня. Вообще-то, должен отметить, Галиц­кий был для всех нас примером дисциплины и органи­зованности. И не только в работе, но и в режиме дня. Если я, к примеру, часто просто-напросто забывал о еде и отдыхе, то Кузьма Никитович раз и навсегда для себя установил: завтрак, обед, ужин — всегда в одно и то же время, после обеда — кратковременный отдых. Даже в палатке, во время боя.

— Командир должен быть всегда бодрым,  подтяну­тым, а не выглядеть сонной тетерей. Нет ничего непри­ятнее расхристанного, заросшего щетиной офицера,— не раз говаривал Галицкий. И благодаря именно этой самодисциплине, самоорганизованности, он не позволял себе расслабляться и всегда сохранял бодрость и необыкно­венную работоспособность.

Но на этот раз Кузьма Никитович явно пошел враз­лад с установленным для себя распорядком. Поесть-то он, может, и поел вовремя, но то, что не отдыхал ни минуты в этот день, несмотря на бессонную ночь, было явно заметно. Заметно, правда, было и другое — Кузьма Никитович доволен исходом дня.

—   Только  что  говорил  с  маршалом  Василевским,— сказал Галицкий, глазами показав на телефонный аппа­рат.— Он, по-моему, вполне удовлетворен нашим сегод­няшним продвижением. Но приказал не прекращать дей­ствий  штурмовых  отрядов и  ночью.   Противника  надо держать в напряжении, чтобы не дать ему возможности организовать оборону на промежуточных рубежах. И на­до  во  что  бы  то  ни  стало  взять  восьмой  и  десятый форты.  Сидят занозой по  сути у нас в тылу.— И  без всякого перехода вдруг спросил:— А что у вас в штабе вчера произошло? Живьем, слышал, поджарить вас по­пытались немцы?

—   Попытались,— говорю.— Они вот и к Кенигсбергу пытались нас близко не подпускать, да ничего не вышло.

— А все же? — не дал уйти от ответа командующий.

Пришлось рассказать.

Под свой штаб в районе Понарта я выбрал вмести­тельный немецкий блиндаж. Моим саперам теперь ста­ло в этом отношении полегче — почти не приходилось строить ни новых командных, ни наблюдательных пунк­тов. Получали их от немцев на выбор — кому что нра­вится. Ну, само собой, где-то подправить, подремонти­ровать,  связь провести, больше ничего не требовалось.

К блиндажу вел ход сообщения, сделанный по всем правилам: вырыт глубоко, шальная пуля не заденет. Крутости, как стены в доброй избе, обшиты плотно приг­нанными досками. Пройдешь — мундир не запачкаешь. Любили немцы во всем порядок и качество, ничего тут не скажешь.

И вот ночью сидим, работаем. Помнится, был под­полковник Мартынов — помощник начальника штаба по разведке, майор Сергей Павлович Зензеров — помощник по заграждениям, прошедший всю войну с армией, че­ловек суховатый, обидчивый, но аккуратист в полном смысле этого слова, еще кто-то...

Я по привычке тянул папиросу за папиросой. Курил, правда, не затягиваясь, лишь бы ощущать горечь во рту. И не знаю, как другим, но мне почему-то нра­вился стелящийся под потолком табачный дым. И уж если об этом заговорил, то добавлю, что в День Победы я выкурил последнюю папиросу и больше к табаку не прикасался, а прокуренных кабинетов просто терпеть не мог.

Выкурил очередную папиросу, потянулся за следую­щей и вдруг почувствовал, что вроде бы не табачным, а каким-то другим дымом стало попахивать. Товарищи мои тоже, вижу, забеспокоились, поглядывают искоса друг на друга. Стены блиндажа от близких разрывов снарядов изредка вздрагивали, но к этому мы давно при­выкли и никакого внимания не обращали. А вот дым, ед­кий и приторный...

— Проверьте, что там такое...

Кто-то открыл дверь и тут же захлопнул. В блиндаж ворвался клуб дыма. Дышать стало невмоготу.

— Кажется, горим...

Распахнули дверь. Вход в блиндаж лизало жаркое пламя.

— Документы спасайте,— приказал я,— карты в пер­вую очередь...

Ход сообщения полыхал огнем. Поднял трубку теле­фона — молчит. Значит, перегорели провода. Что делать? Не задыхаться же. И в огонь лезть... Неизвестно, что за ним...

— Одеяла   берите,   одеяла,— сообразил  Мартынов.— Может, проскочим.

Иного выхода не было. Завернулись в одеяла, побе­жали через опаляющий лицо огонь. Оказывается, один из зажигательных снарядов угодил в обшивку хода со общения. Сухие, как порох, доски тут же загорелись. Немцы отлично знали координаты бывшего своего блин­дажа и, думается, вели по нему прицельный огонь, предполагая, что блиндаж занят если не штабом, то хотя бы подразделением. Не ошиблись. Не спохватись мы вовремя и не проскочи через дверь блиндажа, кто знает, чем бы все это кончилось.

—   Немного  все-таки   поджарились,   значит,— усмех­нулся Галицкий, когда я закончил рассказ.

—   Одеяла пострадали, верно, а в остальном все со­шло благополучно.  Вызвали саперов, потушили быстро пожар.

—   Ну хорошо,— Кузьма Никитович как бы одернул сам себя за эту минутную передышку, свел брови, на лицо  его тотчас набежала  присущая ему  суровость.— Давайте к делу... Завтра к вечеру мы, возможно, выйдем на  Прегель.  Что  вами  предпринято для форсирования реки и быстрого наведения переправ?

Я доложил о местах, где у нас сосредоточены амфи­бии, лодки, понтоны, сколько понадобится автомашин и времени для их перевозки. Галицкий сделал какие-то пометки на своей карте. Потом мы еще раз уточнили намеченные участки форсирования и распрощались, по­желав друг другу спокойной ночи. Со стороны это по­казалось бы смешным. Какая уж тут спокойная ночь!

Утро 7 апреля началось с артиллерийской подготов­ки, не такой мощной, как накануне, но достаточно силь­ной, чтобы наделать у противника переполоху. А еще распогодилось, и славные наши летчики не преминули этим обстоятельством воспользоваться. Более сотни бом­бардировщиков нанесли три сильнейших удара по го­роду. И совсем плохо пришлось бы гитлеровцам, если бы их не выручали просторные, имевшиеся в каждом доме подвалы и двух-трехметровые укрытия убежищ, бункеров, дотов. Сколько мы ни расходовали бомб и снарядов, живая сила противника, отсидевшись в блин­дажах, не ослабевала. И потому, когда поднималась наша пехота, гитлеровцы, как тараканы, выползали из всех щелей и сопротивлялись, может быть, даже с большей отрешенностью и самопожертвованием, чем прежде. Страх быть расстрелянным эсэсовцами на месте за де­зертирство или попытку сдаться в плен тоже делал свое дело.

Как говорил впоследствии плененный комендант Ке­нигсберга генерал от инфантерии Отто Ляш: «Германское командование считало Кенигсберг мощной крепостью, обеспечивавшей сохранение нашего плацдарма в Восточ­ной Пруссии. Мы должны были сковывать значительно большие силы русских, чем те, которыми располагали сами, и этим лишить возможности русское командова­ние использовать эти войска на других оперативных на­правлениях — на Берлин, Прагу и т. д. Обороне Кениг­сберга придавалось исключительно большое значение. Сохранение Кенигсберга было вопросом престижа Гер­мании, поэтому для обороны Кенигсберга были выделены крупные силы».

Я связался с дивизионным инженером 84-й гвардей­ской стрелковой дивизии, чтобы узнать, как прошел ноч­ной штурм восьмого форта. Услышанное не обрадовало. Форт все еще находился в руках противника, хотя и чувствовалось, что долго ему не продержаться.

В полутораста метрах от форта проходила первая траншея, в тридцати от первой вторая, имевшая на флан­гах по малокалиберной пушке на бетонных фундаментах и шесть станковых пулеметов. Форт был опоясан рвом с водой, обнесенным решеткой из толстых стальных прутьев. Ширина рва составляла до двадцати, глубина — до десяти метров. С флангов форта располагались же­лезобетонные бункера с солидными гарнизонами. Трех­этажное здание форта покрывал толстый слой земли с деревьями, возраст которых, судя по толщине стволов, достигал пятидесяти — шестидесяти лет.

Форт был окружен батальоном майора И. С. Рома­нова из 243-го полка. Коменданту форта предъявили ультиматум о сдаче, но он и говорить на эту тему не захотел. Оставалось идти на штурм. Эта сложная задача выпала на штурмовой отряд гвардии капитана Л. И. Ре­палова, в который входило отделение саперов из восьми человек. Лишь около 14 часов 7 апреля гарнизон форта, находившийся к тому времени в нашем тылу, вынуж­ден был сдаться. В донесении дивизионного инженера об этом говорилось так:

«После артподготовки батальон овладел первой тран­шеей и устремился ко второй. Огневые точки против­ника заставили залечь до наступления темноты. Одна рота в темноте захватила бункер справа, вторая — дру­гой. Таким образом форт был блокирован и батальон начал подготовку к штурму.

Рота ФОГ установила часть огнеметов против амбра­зур капонира, а часть привязала прямо к металлическому забору, чтобы ударить по амбразурам, простреливающим ров. Дымовики подготовили морские дымовые шашки для задымления рва, а отделение саперов подтащило штурмовые лестницы и взрывчатку. По сигналу дымо­вики зажгли шашки и опустили их на дно рва, огнемет­чики ударили по капонирам. Саперы спустили штурмо­вые лестницы. Первая рота с северо-востока по разру­шенной артогнем кирпичной стене рва преодолела ров и вплотную подошла к центральному зданию форта, открыв огонь из всех видов оружия по окнам и входам. Противник выслал парламентеров. 147 чел. с комендан­том сдались в плен. Отделение саперов осталось для проверки и охраны».

Пока отряд гвардии капитана Репалова штурмовал 8-й форт, войска 11-й гвардейской армии продвинулись далеко вперед. Части 83-й дивизии овладели Шенфлисом, захватили форт № 11, южную часть Зелигенфельда и вплотную подошли к Розенау. Бойцы 26-й дивизии во­рвались на юго-западную окраину Розенау. 5-я дивизия выбила немцев из района паровозного депо и достигла Зюдпарка. Подразделения 31-й дивизии полностью очи­стили Понарт, вышли на южный берег реки Беек, пере­правились через нее и овладели промежуточным рубе­жом противника на ее северном берегу.

Однако память хранит и другое: чрезвычайно ярост­ное сопротивление врага, когда каждый метр продви­жения вперед стоил многих жизней наших солдат и офицеров. 1-я гвардейская стрелковая дивизия «застря­ла» в районе главной сортировочной железнодорожной станции, против гарнизона Шенбуша безуспешно сража­лись полки 18-й и 16-й дивизий, пока к ним на помощь не подоспели части 84-й дивизии.

В середине дня на Кенигсберг был произведен мас­сированный налет авиации дальнего действия. В течение 45 минут прошедшие над городом 516 бомбардировщи­ков сбросили 3743 бомбы. Густой высокий столб черного дыма и пыли поднялся над Кенигсбергом. Горели дома, взрывались склады с боеприпасами, рушились здания и кирхи. Противник продолжал сражаться с еще боль­шим остервенением. Но с неменьшим, а с еще большим упорством шли в бой наши штурмовые отряды, продви­гаясь к реке Прегель. И не было такого подразделения, в котором не участвовали бы наши отважные саперы.

Около семи часов длился бой за пивной завод в Шен­буше, который   гитлеровцы    приспособили   к   обороне.

Лишь только пехота поднималась в атаку, как со сто­роны завода ее тут же начинал поливать ружейно-пу­леметный огонь. Командир дивизии приказал обойти за­вод и продвигаться дальше к реке Беек, а штурмовой группе из 25 стрелков и 10 саперов с приданными ей двумя самоходными орудиями блокировать завод и овла­деть им.

Саперы заложили к стенам у амбразур три кумуля­тивных заряда. (Передняя грань такого заряда имеет вмятину, усиливающую мощность взрыва.) После взры­ва образовались проходы. Бросая впереди себя гранаты, штурмовая группа заняла первый этаж, уничтожив при этом девять гитлеровцев. Остальные укрылись на вто­ром этаже, не давая возможности подступиться к веду­щей туда лестнице. Более того, сообразительный про­тивник проделал в полу несколько отверстий и бросал через них гранаты. Тогда по окнам второго этажа откры­ли огонь самоходки. Только вечером, при помощи подо­шедшего батальона удалось полностью овладеть заво­дом.

На какие только ухищрения ни шли гитлеровцы, что­бы причинить нам возможно больший ущерб. Решались подчас даже на самоубийство.

Наши части обошли форт № 12, блокировав его бойца­ми штурмового отряда 83-й гвардейской стрелковой диви­зии. И лишь только отряд поднялся в атаку, гитлеровцы выбросили белый флаг. В непривычно «торжественной» тишине как бы сами собой распахнулись тяжелые, око­ванные железом ворота. Сорок три гитлеровца с под­нятыми руками убыстренным шагом покинули террито­рию форта. Мимо них также поспешно вошли в форт более ста бойцов штурмового отряда, радуясь, что на этот раз все обошлось без потерь, и нахваливая нем­цев за «сообразительность».

Командира же штурмового отряда насторожила и та­кая неожиданная сдача в плен без единого выстрела, и та поспешность, с которой немцы покинули свое тол­стостенное убежище. Он подозвал саперов Бабиенко и Богданова и приказал осмотреть казематы.

Саперы побежали внутрь форта и в трех дальних казематах увидели ящики со взрывчаткой, подготовлен­ные к подрыву электроспособом. «Режь провода!» — крикнул Богданов своему товарищу, а сам, ориенти­руясь по лежащим на полу проводам, побежал разыски­вать подрывную станцию. За  очередным  поворотом  в сумеречном свете он увидел рослого гитлеровца с авто­матом наизготовке. Немец-охранник не успел нажать на спуск: брошенная Богдановым ему под ноги граната сделала свое дело. Богданов рванул на себя ручку две­ри, возле которой стоял охранник. В небольшой комнате торопливо возился с подрывной станцией немецкий офи­цер. Он никак не мог понять, что случилось, почему нет взрыва, хотя сам все досконально проверил перед тем как решиться на самоубийство. И понял только сейчас, увидев стоящего в дверях советского сапера.

Нетрудно представить, что произошло бы, если б не острое чувство надвигающейся опасности командира отряда или если бы саперы замешкались на каких-ни­будь десять-пятнадцать секунд.

В районе трамвайного парка наступал штурмовой отряд с саперами из 42-го штурмового инженерно-сапер­ного батальона. По приказу командира отряда группа са­перов зашла с тыльной стороны парка, чтобы подорвать одно из зданий с засевшими в нем гитлеровцами. Про­тивник разгадал маневр и пошел на саперов в атаку. Двадцать немцев против шестерых. Четверо саперов бы­ли ранены в первые же секунды этого неожиданного нападения. Остались ефрейторы Петр Иванович Воро­нов и Иван Михайлович Хоткевич. Они укрылись за раз­валинами и отбивались от врага автоматным огнем и ручными гранатами. Когда им на помощь пришло стрел­ковое подразделение, одиннадцать гитлеровцев были уничтожены.

Труднейшие бои завязались в районе железнодорож­ной станции. Противник укрывался всюду — в много­численных пристанционных зданиях и постройках, в ва­гонах и под вагонами, за грудами искореженного ме­талла и кирпичными развалинами. Кроме этих «естест­венных» укрытий было немало тщательно и умело замаскированных дзотов и разного типа огневых точек. «Работы» хватало всем — и саперам, и стрелкам, и авто­матчикам.

Еще на подходе к станции пулеметный огонь из дзота не давал возможности продвигаться штурмовому отряду. Тогда сапер-штурмовик младший сержант комсомолец Владимир Киселев, несмотря на полученное ранение, под­полз к дзоту и забросал его гранатами. А потом громко крикнул товарищам: «Дорога свободна! Вперед на Ке­нигсберг!»

Пишу об этом не по памяти. Память может подвести.

Помогли сотни наградных листов, которые заполнялись командирами и штабами сразу же после боя.

Сержант Петр Кононович Сигаев, командир отделения 43-го штурмового инженерно-саперного батальона, 1926 года рождения, член ВЛКСМ, в составе штурмовой груп­пы при овладении железнодорожной станцией блокиро­вал огневую точку и уничтожил пять вражеских солдат. Будучи раненым, оставался до подхода всего отряда, а сапер комсомолец ефрейтор Кузьма Ануфриевич Рыжи­ков, выполняя задание командира взвода по подрыву здания железнодорожной станции, 100 метров прополз по-пластунски и с тыла четырьмя сосредоточенными за­рядами подорвал стену, метнул три гранаты и уничтожил двух немцев.

Казалось бы, все просто: прополз, подорвал, метнул, уничтожил... А сколько за этими шаблонными словами твердой веры в нашу победу, стремления поскорее за­кончить эту треклятую войну, сколько памяти о родном доме, детях, жене, родителях, любимых! Тот, кто не ползал по-пластунски под градом осколков разрываю­щихся снарядов и мин, прижимаясь к земле так, что между нею и телом не остается и малейшей щелочки, кто не сжимал до боли зубы, когда над ухом просви­стывали пули, не сможет по-настоящему понять, что такое проползти по-пластунски сто метров. И пусть да­же не сто, а пятьдесят, двадцать пять — расстояние прак­тические не имеет значения, потому что каждый метр может быть последним в жизни человека.

А сколько их, безымянных, осталось за пределами нашей памяти и не сохранившихся в утерянных спис­ках. В круговерти военных будней солдатские подвиги часто затушевывались общим героизмом советского вои­на, и герои оставались не отмеченными заслуженными наградами Родины.

Группа саперов, действовавшая в составе 31-й гвар­дейской стрелковой дивизии получила срочное задание. Через реку Беек был перекинут мост, по которому мог­ла пройти не только пехота, но и танки. Ни одного моста немцы при отступлении не оставляли, нередко под­рывая их на глазах наших наступающих войск. Навер­няка подобная участь ожидала и этот мост. Захватить его в ходе наступления было фактически безнадежно. Ведь всего лишь одному человеку стоило крутнуть ручку подрывной станции, чтобы он тут же взлетел в воздух. Посланные на разведку саперы уточнили, что мост охраняется гитлеровцами, сидящими в небольшом домике возле него. Тогда группа саперов прихватила с собой мощный кумулятивный заряд, подкралась к домику, за­бросала гранатами наружную охрану и одновременно взорвала домик, в котором отдыхали четырнадцать гит­леровцев. Затем саперы разминировали мост, обеспечив пропуск войск через реку Беек. Этот мост был единст­венным, сохранившимся в целости через реки Беек и Прегель.

К сожалению, я не знаю даже фамилий тех отважных саперов. Я не смог найти их ни в списках, ни в доне­сениях, ни в наградных листах. Возможно даже, что за этот подвиг они не получили никакой награды. И на­верняка не обиделись, посчитав происшедшее обычным своим делом, своей работой.

А второй день штурма меж тем подходил к концу. Он был не столь успешным, как первый. Однако и ума­лять достигнутого тоже нельзя. «Наши части,— отмечал К. Н. Галицкий,— продвинулись на 2—3,5 км, прорвав во всей полосе армии второй промежуточный оборони­тельный рубеж. Фланговые части вышли на южный берег р. Прегель, а в центре пробились к третьей оборо­нительной позиции. В результате штурма были взяты 3 форта, 7 железобетонных убежищ, 5 дотов, до 45 укрепленных пунктов, главная сортировочная железно­дорожная станция и 10 различных промышленных пред­приятий, до 100 кварталов в южной части города. Неко­торые немецкие части и подразделения, оборонявшие их, были полностью разгромлены. Противник потерял 94 орудия и миномета, 14 танков и штурмовых орудий и много стрелкового оружия. Хорошие итоги. Но полностью план второго дня все же выполнен не был. Прегель не форсировали, с 43-й армией не соединились».

Через Прегель

«Гвардия генерала Галицкого,— писал в «Правде» от 16 апреля 1945 года ее корреспондент,— форсировала Прегель в кромешной тьме. Орудия прямой наводки, множество пулеметов били с правого берега Прегеля на левый. Набережные были охвачены огнем, точно ка­мень вдруг загорелся. Рушились, трещали здания. А вни­зу под ливнем снарядов и пуль, на темной стремнине широкой реки плыли гвардейцы полковника Толстикова. Использовали все, что только могло держаться на воде: плоты, бочки, бревна, лодки, амфибии, огромные балло­ны, наполненные воздухом, качались на гребнях кипя­щей от разрывов реки. На плотах плыли пушки».

Все так именно и было. Разве что «кромешную тьму» корреспондент вставил ради красного словца. Не так уж черны здесь апрельские ночи, да и горящие повсюду здания достаточно хорошо освещали реку, чтобы про­тивник мог вести прицельный огонь по форсирующим ее частям.

Такой плотности огня, как при форсировании Прегеля, мы еще на себе не испытывали. Простреливался бук­вально каждый квадратный сантиметр водной поверх­ности. Все, что было у гитлеровцев из оружия и могло еще стрелять, стреляло по реке и левому ее берегу, с которого мы начали форсирование.

Перед этим, вечером 7 апреля, на командный пункт армии, расположенный в Шенморе, прибыл Маршал Со­ветского Союза А. М. Василевский. После его отъезда К. Н. Галицкий сказал, что командующий фронтом, де­тально разобравшись в сложившейся обстановке, при­казал основные усилия армии перенести на ее левый фланг и развивать наступление на Амалиенау, чтобы, форсировав Прегель, соединиться с наступавшими с се­вера войсками и, окружив кенигсбергскую группировку противника, уничтожить ее. Задача третьего дня штурма сводилась таким образом к тому, чтобы в течение ночи форсировать Прегель и с утра продолжить наступление, нанося главный удар на левом фланге силами 36-го гвар­дейского стрелкового корпуса.

Форсирование реки в черте города поставило перед инженерными    войсками    ряд    дополнительных    задач.

Прежде всего, набережные, как правило, были одеты камнем, забраны деревянным или металлическим шпун­том. Это создавало немалые трудности при спуске на воду переправочных средств и устройства пристаней. Поэтому приходилось стенки набережной подрывать, а в местах подрыва оборудовать аппарели.

Все работы чаще всего велись под постоянным огнем противника.

Особые трудности состояли в подвозе к реке пере­правочных парков. Число проезжих улиц было крайне ограничено из-за баррикад, развалин домов и подбитой военной техники. Кроме того, они были забиты авто­транспортом и боевой техникой общевойсковых соеди­нений. Отставание же инженерных частей и перепра­вочных средств во время форсирования недопустимо. Обращаюсь к командарму с просьбой выделить специ­альные маршруты для подачи понтонных парков. К. Н. Га­лицкий приказал один из маршрутов специально отвести для подачи парков, закрыв на нем движение для всех остальных «потребителей», в том числе танков и артил­лерийских установок. Это позволило быстро и своевре­менно подавать переправочные средства и парки к реке, собирать тяжелые паромы и наладить переправу на них танков и самоходных орудий на правый берег.

При отходе гитлеровцы пытались уничтожить все пе­реправочные средства, но быстрый бросок наших войск не дал им до конца привести в исполнение свой замысел. Инженерная разведка обнаружила несколько исправных катеров, барж и лодок, которые мы с успехом исполь­зовали для переправы передовых отрядов и последующих эшелонов.

Провести инженерную разведку реки Прегель забла­говременно в полном объеме не представилось возмож­ным из-за плотно прикрытых огнем противника всех под­ходов к реке. Места переправ для танков и тяжелой артиллерии приходилось выбирать в ходе боя, когда передовые отряды захватывали плацдармы на правом берегу Прегеля, и срочно подтягивать туда переправоч­ные средства, наводить мосты, собирать паромы.

В ту ночь одними из первых ворвались в Нассер-Гар­тен, расположенный на берегу реки, подразделения 27-го и 40-го полков 11-й гвардейской стрелковой дивизии. Противник предпринял контратаку при поддержке трех самоходок. Грозные машины, со всхрапывающими от натуги моторами, вели непрестанный огонь. В какое-то время казалось, что они вот-вот сомнут нашу пехоту или, по крайней мере, заставят ее отступить. Тут-то и проявили свое мастерство саперы подвижного отряда заграждения, которым командовал старший лейтенант Осташ. В считанные секунды они выскочили из-под мо­ста в районе главного вокзала и на перекрестке кварта­лов 353—355 разбросали мины прямо под носом у про­тивника. Развернуться самоходки не успели. Головная машина подорвалась и загородила проезд остальным. С ними тут же разделались подоспевшие расчеты про­тивотанковых орудий.

Однако дальнейшее продвижение этих полков, зада­ча которых состояла в захвате железнодорожного моста через Прегель, основательно уже разрушенного против­ником, затормозилось. Об этом я узнал от командира 11-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. Г. Цыганова.

—   Выручайте,    Михаил    Георгиевич,    застрял    40-й полк,— кричал  он  в  телефонную  трубку. — Все  здания немцы в крепости превратили, мин кругом понатыкали, а лбом стену не прошибешь, сами знаете, только людей зря угробим. У 27-го дела не лучше. Подкиньте саперов, без них невозможно.

—   Какой район?

—   Полки в районе улиц Хафен, Гартен и 1-й Трифт.

—   Хорошо, помогу.

У меня были в резерве первая и вторая роты 11-го отдельного штурмового инженерно-саперного батальона, которые недавно закончили пропуск через проходы пер­вых эшелонов 31-й и 1-й гвардейских стрелковых диви­зий. Я тут же отдал команду на придание их дивизии генерала Н. Г. Цыганова.

Перекресток улиц Гартен и 1-й Трифт, на котором «споткнулись» солдаты, был заминирован и обстреливал­ся гитлеровцами из домов с заложенными кирпичом оконными проемами. Саперы тоже не смогли сразу по­добраться к перекрестку. Попробовали пробиться, но тут же были отброшены назад плотным заградительным огнем. Тогда они взяли взрывчатку, обошли здания с флангов и подорвали четыре дома с восточной и два с западной стороны. Стрелки помогли уничтожить выска­кивающих из-под развалин гитлеровцев, а саперы тем временем разминировали перекресток.

По улице Хафен, где саперам пришлось подорвать еще два дома с засевшими в них немцами, штурмовой отряд 40-го гвардейского стрелкового полка, пробираясь вдоль железнодорожной насыпи, вышел к реке Прегель и центральному железнодорожному мосту. Бой за мост продолжался всю ночь.

27-й полк подбирался к мосту с восточной стороны, где на углу улицы Дейтшорден стояло четырехэтажное здание, из которого немцы обстреливали все подходы к мосту. По нашим штурмовым отрядам из-под железно­дорожной насыпи с западной стороны моста вели огонь две самоходных установки. Тогда на помощь стрелкам и саперам пришла артиллерия. Огнем из глубины одна из самоходок была подбита, а вторая поспешила укрыть­ся за домами. Это было уже утром 8 апреля.

О том, какие нам противостояли здесь силы, говорят воспоминания бывшего коменданта крепости Кенигсберг Ляша, который писал: «Новый передний край обороны проходил по северному берегу Прегеля... в виде опор­ных пунктов, по кварталам домов и был так насыщен, что Прегель и все без исключения предполье находилось под огнем... Для предотвращения ожидаемого форсиро­вания Прегеля на участке 69-й пехотной дивизии я был поставлен перед необходимостью переместить в ночь с 7 на 8 апреля... главные силы 61-й пехотной дивизии...»

Мы на себе почувствовали это перемещение, потому что с каждым часом, несмотря на наш натиск, огонь со стороны противника не ослабевал, а усиливался. Далеко не на всех участках полосы наступления 11-й гвардей­ской армии ее подразделениям удалось подойти к Преге­лю. Отдельные подразделения врага сопротивлялись по-прежнему упорно и отчаянно.

В районе парка на южной окраине Кенигсберга штур­мовой отряд, которому была придана рота саперов 43-го батальона, вступил с гитлеровцами в ночной бой. Серь­езных оборонительных сооружений в этом районе у противника не было, но отряд вынужден был залечь из-за огня, который исторгало из себя каждое дерево — такое, по крайней мере, создавалось впечатление, пото­му что противник перерыл траншеями и окопами весь парк и свободно по ним перемещался. Гитлеровцы от­крывали огонь на каждый шорох, на каждую качнув­шуюся ветку, укрываясь в щелях и за деревьями. И как многое в таких случаях зависит от находчивости и ре­шительности одного лишь человека!

Таким человеком оказался двадцатитрехлетний сапер туркмен Нагад Байрамов. Вспомнив, как у себя на родине в дни охоты загоняют зверя, Нагад Байрамов набрал в карманы, за пояс, за пазуху сколько было возможно ручных гранат, подкрался поближе к немцам, поднялся в рост и побежал через немецкие траншеи, крича бран­ные туркменские слова, стреляя из автомата и забрасы­вая противника гранатами. Среди гитлеровцев поднялась паника. Не в состоянии сообразить, откуда вдруг, со стороны или тыла, обрушился на них этот «гранатный» водопад, они выскакивали из укрытий, бежали кто к реке, кто прямо на наших солдат. Командир поднял штурмовой отряд в атаку. Через несколько минут отряд овладел парком и вышел к Альтер-Прегель. За этот по­двиг сапер Нагад Байрамов был удостоен ордена Красной Звезды.

Хотелось бы воссоздать картину той незабываемой ночи, когда действительно «набережные были охвачены огнем, точно камень вдруг загорелся». Наверное, это мо­жет сделать только посторонний наблюдатель. Мне ни минуты не довелось быть наблюдателем. Крутился я в этом адском котле с одной лишь мыслью — переправить на правый берег Прегеля как можно больше людей и техники при минимальных потерях. А уж о том, что придется когда-нибудь об этом писать, не только не думалось, но и заикнись кто на эту тему, сам посчитал бы его сумасшедшим. Поэтому и всплывают в памяти лишь отдельные эпизоды той незабываемой ночи.

Одной из первых форсировала Прегель в районе порта рота 45-го штурмового инженерно-саперного батальона, действовавшая в составе штурмовых отрядов 49-го и 46-го полков 16-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор М. А. Пронин. До того сапе­ры в районе Континен проделали четыре прохода в про­волочных заграждениях и построили три пешеходных моста через противотанковый ров.

Ночная темнота помогла саперам без особых помех спустить плоты на воду и начать переправу через Пре­гель. Но как только плоты отошли от берега, по ним ударили артиллерия и минометы противника. Вода за­кипела, взметнулась фонтанами. Далеко не всем бойцам и саперам довелось добраться до противоположного бе­рега. Те же, что добрались, оказались под огнем реак­тивных установок, прозванных нашими солдатами «иша­ками». Позже «ишаки» были уничтожены с воздуха бомбардировщиками, но пока обстановка усложнилась. Противник перешел в контратаку и форсирование Прегеля 49-м полком захлебнулось под жесточайшим огнем врага.

Несколько успешнее действовал 46-й полк. Одному из его батальонов удалось захватить небольшой плац­дарм на северном берегу. Чтобы его расширить, требо­вались подкрепления. И как можно быстрее. В моем ре­зерве имелось 19 амфибий, которые мы получили перед штурмом Кенигсберга. Использовать эти «корабли» при форсировании рек еще не приходилось. Я держал их в резерве на самый крайний случай — подставлять под пря­мой удар такие ценные переправочные средства я счи­тал нецелесообразным, зная, что нам в недалеком бу­дущем предстоит форсировать морской пролив Зеетиф в районе Пиллау, где без амфибий не обойтись. Но теперь этот самый крайний случай наступил. Не поддержать тех, кто сейчас отбивается от врага на крохотном плац­дарме, означало обречь их на верную смерть и потерять к тому же этот плацдарм, стоивший уже немало крови. Я отдал приказ. Стоящие в боевой готовности несколько амфибий уже через пять минут были в распоряжении генерала Пронина. Переброска подразделений на плац­дарм усилилась. Противник начал отступать.

31-й гвардейской стрелковой дивизии, которой коман­довал генерал-майор И. Д. Бурмаков, были приданы са­перы 41-го отдельного штурмового инженерно-саперного батальона. Накануне, обеспечивая продвижение дивизии вперед, они построили мост и переезд через противотан­ковый ров в районе Понарта, обезвредили шесть фуга­сов, сняли 56 мин.

95-й полк дивизии довольно быстро и неожиданно для гитлеровцев продвинулся к западному железнодорож­ному мосту через р. Прегель. Но как только передовой отряд полка приблизился к въезду на мост, раздалось несколько сильных взрывов. Верхняя ферма перекоре­жилась, отдельные ее части рухнули в воду. По нижней ферме, предназначенной для пешеходного движения, убегали, отстреливаясь, отступавшие гитлеровцы. Было ясно, что лишь последний из них покинет мост, как тут же взлетит на воздух и нижняя ферма. Медлить нельзя ни секунды. Поговорка «промедление смерти подобно» подходила к этому случаю как нельзя лучше. И это хо­рошо понимали саперы 41-го батальона. Они вырвались вперед и побежали по мосту, рискуя подорваться на нем в любую минуту. Но все же они успели опередить врага и перерезать идущие к взрывным устройствам провода.

Затем они полностью разминировали нижнюю ферму моста, и по нему вслед за саперами пошли в атаку подразделения 3-го стрелкового батальона майора Ф. И. Кучеренко.

Однако не везде удалось форсировать Прегель в эту ночь. 5-я и 26-я дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса так и не смогли прорвать третью позицию се­вернее Зюд-Парка и подойти к Прегелю. Не удалось, не­смотря на многочисленные попытки, форсировать Аль­тер-Прегель и подразделениям 83-й дивизии в районе северо-западнее Розенау. Зато под покровом ночи уда­лось перебросить к реке все основные переправочные средства, которыми располагали инженерные войска ар­мии.

К восьми часам утра рассвело. Ночной бой, не зати­хая, перешел в утренний.

К десяти часам стали поступать боевые донесения от корпусных и дивизионных инженеров. У моих по­мощников и офицеров штаба были красные от бессон­ных ночей глаза и подпухшие веки. Наверняка и я вы­глядел не лучше. Попросил ординарца заварить чаю покрепче, сел читать донесения.

Лучше всех, пожалуй, шли дела у саперов 11-й гвар­дейской стрелковой дивизии. Ее штурмовой отряд с хо­ду форсировал Прегель по разрушенному мосту «Рейх-брюке». Подтянув инженерные переправочные средства, саперы под огнем собрали пять двухлодочных паромов в трехстах метрах западнее моста и с девяти часов на­чали переправлять на них артиллерию 27-го полка. На­шлись еще четыре захваченных у противника рыбачьих и две саперных деревянных лодки. Из них тоже попы­тались собрать паромы, но не удалось — артиллерийским огнем противника лодки были уничтожены.

Инженерная разведка, проведенная в полосе наступ­ления 31-й дивизии, установила, что на берегу Прегеля противник не оставил ни одной, даже самой маленькой лодчонки. К месту будущей переправы срочно доставили семь саперных лодок и восемь поплавков ТЗИ (трудно-затопляемое имущество). Три лодки оборудовали под десант, из остальных саперы 35-го батальона собрали два парома и два плота. На этих средствах и начали форсировать Прегель в районе цитадели 97-й и 99-й пол­ки дивизии.

Комендант переправы заместитель командира 35-го саперного   батальона   гвардии   капитан  Макаров  умело организовал действия саперов, и вскоре штурмовые от­ряды этих полков завязали бой с противником на север­ном берегу Прегеля.

Здесь необходимо сказать несколько слов о комен­дантской службе вообще и при форсировании рек в частности. Ведь за этим несколько сухим и как бы бю­рократическим словом «комендант» кроется очень слож­ная и ответственная работа, которая возлагалась на ин­женерные войска армии. Возьмем, к примеру комен­дантскую службу на проходах через минные поля. Это и охрана, и регулирование движения. Зазевайся комен­дант на проходе, кто-нибудь свернет в сторону от указ­ки и подорвется на вражеской мине или даже на своей. Особенно нужен глаз да глаз коменданта-сапера при движении через проходы — танков и самоходных устано­вок. Поэтому на проходах в полосе одной дивизии ко­мендантскую службу несет целая рота саперов.

Особая ответственность ложится на комендантскую службу при форсировании рек. Недаром для непосред­ственного руководства форсированием при направлении главного удара создавалась оперативная группа во главе с начальником штаба или начальником инженерных войск, который в этом случае являлся одновременно армейским комендантом переправ.

В полосе армии при форсировании Прегеля действо­вали двадцать десантных пунктов переправ, семнадцать паромных и несколько наплавных мостов. Все они по­стоянно подвергались обстрелу, выходили из строя, при­ходилось в срочном порядке принимать решения, исполь­зовать резервы и прочее. Вообще практика форсирова­ния водных преград показала, что потери переправочных средств достигали пятидесяти процентов. И мы это име­ли в виду при подготовке плана форсирования Прегеля, создав вполне достаточные резервы. Важно было вовремя доставить резервные переправочные средства туда, где в них действительно остро нуждаются, а не туда, где «жадный» комдив желает заполучить в свое распоряже­ние побольше лишнего инженерного имущества, что в нашей практике случалось не так уж редко.

От коменданта пункта переправы зависит очень мно­гое. Переправа, несмотря ни на что, должна действовать непрерывно и без задержки. Комендант вместе с коман­диром войсковой части решает, какие военные грузы переправить в первую очередь и какие позже. И чтобы, не дай бог, не было возле переправ пробки, что всегда приводит к неоправданным потерям. Он обязан проявить всемерные бдительность и решительность, поскольку любой командир хочет переправить на ту сторону как можно больше техники и, конечно же, возможно ско­рее. А грузоподъемность моста ограничена, поэтому ко­менданту приходится и незаслуженные оскорбления сно­сить, и натиск напористых командиров выдерживать, и саперами командовать, и о резервах думать...

Вспоминается при этом один не очень приятный случай. На одной из переправ через Прегель, по которой переправлялись артиллерия и танки, образовалась проб­ка. Подъезжаю. Комендант переправы в бессильной рас­терянности разводит руками, показывает на середину моста, где заглохшая полуторка загородила дорогу все­му потоку.

—   Чья? — спрашиваю.— Зачем пропускал?

—   Не заметил, товарищ полковник, как и прорвалась.

Бегу туда. Шофер полуторки с остервенением крутит заводную ручку, но бестолку: что-то, видимо, разлади­лось в зажигании. В кабине спокойно сидит молоденький майор в очках.

—   Кто разрешил нарушать движение?

—   Еду по спецзаданию. От военторга.

Заглянул в кузов — пусто. Стопка мешков да брезент. Все стало ясно: спешил за трофеями. И, по всему чувст­вовалось, самовольно, чтобы первым на какой-нибудь склад ворваться и выбрать кусок позавиднее.

Я и так был взвинчен донельзя, а тут прямо-таки распалился от злости. Там люди гибнут, ждут поддерж­ки танками, а этот нахальный тип в новеньком мундир­чике за трофеями поспешает...

— Вылезай! — кричу.

— У меня свое начальство есть,— отвечает тот спо­койно.— А вы мной распоряжаться не имеете права.

— Я не имею? — распахнул дверцу кабины.— Вылезай сейчас же!

А он сидит себе развалившись и ухмыляется. Не сдер­жался я, ударил его кулаком по переносице, так что очки слетели в сторону, выволок из кабины, скомандо­вал своим саперам:

— Опрокидывай!

Те словно этого приказа и ждали. В один миг подня­ли полуторку и сбросили в воду.

— А теперь иди к своему начальству, доложи, что и как...

Майор с шофером поплелись обратно, не решаясь уже вступать в какие бы то ни было пререкания, а танки пошли своим ходом на помощь штурмующим Ке­нигсберг войскам.

Итак, форсирование Прегеля продолжалось в целом успешно. Части 16-й и 18-й дивизий переправлялись на левом фланге армии. Общее руководство переправой возглавлял здесь корпусной инженер 36-го гвардейского стрелкового корпуса подполковник Журко. Саперы использовали все какие имелись инженерные перепра­вочные средства: лодки, паромы, полупонтоны и амфи­бии, трофейные катера с баржами на буксире. Четко налаженная комендантская служба позволила быстро перебросить на северный берег Прегеля подразделения дивизий с пулеметами, минометами, орудиями различ­ного калибра, где они, вступив в бой с противником к часу дня овладели районом Коссе южнее Амалиенау, захватили железнодорожную станцию Прегель, а еще через час соединились с частями 43-й армии, завершив таким образом окружение малым кольцом кенигсберг­ского гарнизона с запада.

Встреча частей двух армий произошла в районе ны­нешнего кинотеатра «Победа», на здании которого после окончания Великой Отечественной войны была установ­лена мемориальная доска с надписью: «В этом районе города 8 апреля 1945 года войска генерал-полковника К. Н. Галицкого, наступавшие с юга, соединились с вой­сками генерал-лейтенанта А. П. Белобородова, насту­павшими с северо-запада, и завершили окружение кениг­сбергской группировки немецких войск».

Враг однако не спешил поднимать руки. Он по-преж­нему яростно отбивался от наших атак, цепляясь за каждый дом, за развалины, подвал, баррикаду. На пра­вом фланге армии все еще не мог полностью пробиться к реке 8-й гвардейский стрелковый корпус опытного и смелого генерал-лейтенанта М. Н. Завадовского. Только к ночи его дивизиям удалось овладеть сильно укреп­ленными кварталами севернее Зюд-Парка и выйти к р. Альтер-Прегель на участке от лесопильного завода до острова на р. Прегель.

Форсирование Прегеля в районе Нассер-Гартен — ост­ров продолжалось. Об одном из эпизодов этого дня в газете «Калининградская правда» рассказал бывший ко­мандир 15-го отдельного саперного батальона майор в отставке А. С. Осташ:

«В 13 часов, кажется, на третий день штурма, я был вызван к командиру дивизии генералу Н. Г. Цыганову. Он поставил задачу: любой ценой к 14 часам оборудо­вать паромную переправу у железнодорожного моста через Прегель.

На предельной скорости наши 15 автомашин «ЗИС-5» с понтонами помчались к указанному нам месту пере­правы. Не проехав и километра, колонна вышла на от­крытую местность. Остальные полтора километра не­слась уже под огнем противника. Вот и берег. Развер­нулись по команде, и за дело.

Падали убитые и раненые. Но приказ был выполнен. Ровно в 14.00 на первый паром погрузили два орудия с расчетами и боеприпасами, а к вечеру была переправ­лена вся артиллерия нашей дивизии и приданная. На­стала ночь — и стали переправлять пушки 26-й дивизии.

Нам было тяжко. Но вдохновлял пример гвардейцев 1-й гвардейской дивизии. Они переправлялись рядом по рухнувшим в реку пролетам моста под жесточайшим огнем фашистов. Великое мужество тех солдат вселяло храбрость и в наших саперов».

Прочитал я эти строки и подумал: насколько же скромны и благородны были эти люди, если даже в та­ких невероятно сложных обстоятельствах, вспоминая через сорок лет после войны, в пример ставят не себя, не свои заслуги, а мужество солдат другой, соседней дивизии.

Скажу без ложной скромности, что наши саперы бы­ли очень мужественными людьми. А когда мы получали пополнение из сибиряков и уральцев, то вообще чувст­вовали себя как за каменной стеной. Это были настоя­щие герои. Честь им и слава!

Третья рота 140-го батальона 66-й бригады обеспечи­ла проход танков через железнодорожное полотно, за­валенное разбитыми вагонами и противотанковыми на­долбами, и приступила к строительству моста через Пре­гель. Командира роты лейтенанта Шереметьева ранило вторично, на этот раз тяжело. Когда подбежавшие са­нитары уложили его на носилки, он крикнул: «Не сда­вай, ребята! Бить надо фашистскую свору, чтобы и нюха от нее не осталось!»

Группа саперов этого батальона под руководством командира отделения Ченникова сопровождала танки, расчищая для них проходы через минные поля и завалы. Но когда по ним начали стрелять гитлеровцы, они вступили с ними в бой. В очередной схватке пленили пяте­рых немцев. Среди них Ченников приметил офицера. Ченников сообразил, что офицер не может не знать своих минных полей, и заставил его указывать направле­ние движения, чтобы миновать заграждения.

Не везло с мостовой переправой, которую наводила третья рота 226-го инженерно-саперного батальона. Ви­димо, выбранное для переправы место было хорошо пристрелянным скрытой на той стороне вражеской ба­тареей. Трижды разрушал артогнем переправу против­ник. При очередном артналете ранило и взрывом сбро­сило в кипящую от разрывов реку командира взвода старшего лейтенанта Быкова. Рядовой сапер коммунист Милешин, который при этом сам получил контузию, бро­сился в воду, доплыл до начавшего тонуть командира и вытащил его на берег. Вскоре тяжело контузило ко­мандира роты капитана Н. А. Баннова. Рота осталась без офицерского состава, так как командир первого взвода был убит при первом же артналете.

Говорю это для того, чтобы показать, что командиры саперных взводов, рот и батальонов всегда были вместе со своими саперами, руководили ими непосредственно в деле и воспитывали их своим личным примером.

Я считаю себя человеком объективным, но все же, должен признаться, что саперы 66-й бригады были как-то ближе моему сердцу. Все-таки бригада рождалась на моих глазах, я формировал ее как исполняющий обя­занности комбрига, была всегда под рукой и знал всех офицеров не только в лицо и по имени-отчеству, но и их сильные и слабые стороны. Да и многих рядовых саперов, и младший командный состав знал хорошо. Однако я погрешил бы против совести, если б умолчал об отваге саперов приданной нам 9-й штурмовой инже­нерно-саперной бригады, которой командовал опытней­ший командир генерал-майор инженерных войск Ф. С. По­шехонцев. Она действовала в составе 11-й гвардейской армии с января 1945 года, и нашим саперам, честно го­воря, было чему поучиться у саперов 9-й бригады, ко­торые, как говорится, ни черта, ни бога не боялись и шли, не страшась, в самое пекло.

44-й ее батальон одной ротой форсировал Прегель в составе 18-й дивизии в районе железнодорожной стан­ции. Первыми подобрались к реке саперы Гордей Ивано­вич Наход, Николай Иванович Назаркин и Семен Кали­нович Троцук. Разведали берег в надежде отыскать лодку или что-нибудь подходящее для переправы. Ничего не нашли, кроме нескольких осклизлых бревен. Но и это посчитали немалой удачей. Соорудили плотик, за­вернули в плащ-палатку взрывчатку, гранаты, бережно все это уложили и под дымовой завесой,— «химики» наши не поскупились на дымовые шашки,— благополучно достигли противоположного берега. Здесь, прикрытый высокими, оголенными еще деревьями стоял дом, из окон которого строчили два пулемета, а из-за угла дома прямой наводкой била по подходящей к реке пехоте не­мецкая пушка.

Гитлеровцы, увлеченные тем, чтобы не дать нашей пехоте начать переправу, не заметили, как саперы по­добрались к дому и заложили под него всю взрывчатку, которую взяли с собой. Под обрушившимися стенами дома нашли свою смерть те, кто нес и сеял ее на нашей земле. Орудийный расчет саперы забросали противотан­ковыми гранатами. Два десятка немцев, находившихся в траншее неподалеку, сдались в плен. А тем временем саперы роты навели переправу из подвезенных перепра­вочных средств, и штурмовой отряд дивизии, форсиро­вав Прегель, начал расширять захваченный саперами плацдарм.

Ну как тут не вспомнить ставшие хрестоматийными строчки из поэмы Александра Твардовского «Василий Теркин»:

Переправа, переправа!

Берег правый, как стена...

Этой ночи след кровавый

В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой,

Огненный взметнув клинок,

Луч прожектора протоку

Пересек наискосок,

И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд.

Густо было там народу —

Наших стриженных ребят...

И не все успели с ходу

Повернуть, отплыть назад.

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно...

Так и думается, что Твардовский это про нас писал, когда мы форсировали Прегель. Всякое при этом случа­лось: и на дно шли, и без единой царапины противопо­ложного  берега  достигали.   И  многое  тут  зависело  от мастерства саперов, которые, работая веслами и шеста­ми, каким-то шестым чувством предугадывали, куда упа­дет и в каком месте взорвется очередной снаряд или мина, вовремя отворачивали в сторону, а затем, памя­туя, что в одну воронку снаряд дважды не попадает, направляли паром или плот на место только что взды­бившейся от разрыва воды и плыли дальше. Вот так четырнадцать рейсов через Прегель сделал в этот день младший сержант восемнадцатилетний комсомолец-мо­сквич Виктор Береда. На собственноручно сделанном плоту он переправил на тот берег пулеметный расчет, почти роту пехоты и даже пушку. У него не было ни­какого опыта форсирования рек, но было стремление не ударить лицом в грязь перед товарищами и помочь тем, кто сражался на северном берегу.

Два батальона пехоты и двадцать две пушки пере­правили на пароме саперы Федор Яковлевич Попков и Федор Петрович Кувардин. Сделав последний рейс, они оставили паром на причале, а сами вместе с бойцами штурмового отряда пошли выбивать немцев из кениг­сбергских домов и подвалов.

На северном берегу Прегеля, за железнодорожным мостом, перед пехотой 18-й дивизии, которая продвига­лась в направлении к нынешнему кинотеатру «Победа», ощетинился штыками и стволами пулеметов коксогазо­вый завод. Пехота под огнем залегла. Командир штур­мового отряда определил, что основной огонь гитлеров­цы ведут из-за кирпичной стены, где у них, видимо, были вырыты окопы и траншеи. Подозвал командира са­перного отделения сержанта Николая Порфирьевича Бакланова, человека немолодого, родившегося накануне начала нынешнего века, сказал:

—   Смотри туда,   сержант... Если  подобраться  сзади и подорвать стену, то...

—   Ясно, товарищ капитан,— не дал и договорить Бак­ланов.— Разрешите выполнять?

—   А голова у тебя соображает!  Досказать не дал. Действуй!

Бакланов взял с собой саперов Ивана Степановича Игнатьева, осетина Тужи Доскаевича Букаева, которые были лишь немного его помоложе, и комсомольца-бе­лоруса Петра Егоровича Иванова. Такая вот неожиданно многонациональная группа получилась.

Петр Иванов, как самый молодой и здоровый, нагру­зился большей частью взрывчатки. Прикрываясь от огня гитлеровцев за трубами-газоводами, проползая через за­валы кирпича, угля, обломков и нагромождений метал­ла, они подобрались к стене, взорвали ее и стали поли­вать из автоматов уцелевших гитлеровцев. Несколько десятков солдат противника они уничтожили и двенад­цать человек, в том числе одного офицера, взяли в плен.

На другом участке, где противник засел за толстыми стенами городской мельницы, отличились саперы этого же батальона комсомолец-сибиряк младший сержант Александр Кузовлев, пришедший в батальон с новым пополнением, и сапер Сергей Алексеевич: Князев из под­московной деревни Новиково. Они обнаружили возле мельницы склад с горючим и взорвали его. Здание мель­ницы охватило пламя. Гитлеровцы выпрыгивали из окон, выбегали из дверей и попадали под огонь нашей пехо­ты. Князев лично убил девять фашистов, за что и был награжден орденом Красной Звезды. Грудь младшего сержанта Кузовлева украсила медаль «За отвагу».

...Зуммерит телефонная трубка. На проводе — коман­дарм Галицкий. Приказывает начинать строительство мостов. Отвечаю, что такое распоряжение мною уже отдано. Галицкий кладет трубку, ничего больше не го­воря. Значит, доволен.

Да, теперь, когда отдельные части 36-го и 16-го гвар­дейских стрелковых корпусов форсировали Прегель на плотах, понтонах, паромах, амфибиях и лодках, для пе­реправы остальных подразделений, грузов и военной техники требовались уже мосты посолиднее. Первый такой наплавной мост под грузы 16 тонн начали соору­жать в полукилометре ниже разрушенного моста в рай­оне Нассер-Гартен. Длина моста—150 метров, ширина — 3,2 метра. Работа идет туго. Русло и берега захламлены разбитой военной техникой. Противник к тому же не успокаивается — бьет и бьет из орудий и минометов. Чаще мимо, но иногда попадает и в точку. А тут еще неожиданно обнаружившаяся «находка»: под водой ока­зались сваи от некогда существовавшей здесь пристани. Спускаемые на воду понтоны садились на сваи, их при­ходилось стаскивать и собирать заново в местах, где свай не было.

Дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса в этот третий день штурма все еще никак не могли выбить противника из района севернее Зюд-Парка, где немецко-фашистское командование  в течение предыдущей ночи создало прочную оборону и усилило свои подразделения резервами.

В штурмовых отрядах дивизии действовали в основ­ном саперы 43-го батальона. Накануне сапер Семен Во­ропаев под сильным огнем противника в районе Авай­ден проделал проход в минном поле, обезвредив двад­цать две мины. Пехота, танки и самоходки прошли без единого подрыва. Воропаев вместе с Алексеем Кийко захватил во время разведки один из домов, и они ре­шили удержать его до подхода штурмового отряда. Трижды гитлеровцы пытались выбить их оттуда, но безуспешно. Двое саперов уничтожили более десяти сол­дат противника и шестерых взяли в плен.

Трудно выбивать гитлеровцев из домов, обращенных ими в опорные пункты, но еще сложнее было управлять­ся с теми, кто засел в зданиях железнодорожной стан­ции — этих маленьких приземистых крепостях с под­вальными помещениями, толстенными кирпичными стенами и окнами-амбразурами. Подходы к ним прикрыва­лись железнодорожным полотном, через которое прой­ти незамеченным невозможно. Преодолевать эти пре­пятствия приходилось обычно саперам. Опасно, но дру­гого выхода не было. Ежесекундно рискуя жизнью, под­полз к полотну по-пластунски восемнадцатилетний бело­рус сапер Осип Павлюченко, перемахнул через него с тяжеленным зарядом взрывчатки и подобрался к боко­вой стороне пристанционного здания, в котором засел пулеметный расчет противника. Сосредоточенным заря­дом он подорвал стену, вбежал в дымящийся еще про­лом и заставил гитлеровских пулеметчиков умолкнуть навеки.

Приблизительно в то же время сапер украинец Гри­горий Васильевич Одинокий в составе штурмовой груп­пы проник внутрь здания железнодорожной станции, надеясь уничтожить оттуда пулеметный расчет, строчив­ший по наступавшей пехоте из подвального помещения. Однако входа в подвал сапер не нашел. А пулемет про­должал стрелять. Одинокому пришла в голову разум­ная мысль. Он уложил на полу сосредоточенный заряд, подорвал его, спрыгнул в образовавшееся отвер­стие и в упор расстрелял гитлеровского пулеметчика. Остальное доделала пехота, ворвавшаяся внутрь станции и полностью уничтожившая ее гарнизон.

К полуночи дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса вышли на реку Альтер-Прегель на участке от лесопильного завода до острова на реке Прегель. Основ­ная задача дня 11-й гвардейской армии была выпол­нена.

«На третий день штурма, — писал в своих воспоми­наниях Ляш, — русские в отдельных местах прорвались к центру города, где находился и я со своим штабом. Положение в городе становилось исключительно тяже­лым. В результате обстрела артиллерии, минометов и налетов бомбардировочной авиации возникали большие пожары. Город был разрушен, убежища повреждены. Внутренний транспорт перестал работать. Прекратился подвоз боеприпасов. Радио и телефонная связь были прерваны. Войска понесли большие потери. Моральное состояние войск ухудшалось с каждым часом. Граждан­ское население и иностранные рабочие поднимали бе­лые флаги, не желая того, чтобы мы оказывали сопро­тивление. Чем больше сокращался фронт, тем тяжелее оказывались все эти трудности. Запасы продовольствия и боеприпасов были уничтожены. Разрушения в городе были настолько велики, что невозможно было не только передвигаться, но даже и ориентироваться».

И все же, несмотря на такое положение, Ляшу было приказано удерживать Кенигсберг всеми силами. А силы у него еще были. Нашим войскам в окруженном горо­де противостояла стотридцатитысячная группировка врага.

Маршал Василевский ночью вызвал по ВЧ командую­щего армией К. Н. Галицкого и спросил:

— Не кажется ли вам, Кузьма Никитович, что завтра надо кончать?

Галицкий ответил утвердительно.

Салют

Трудно сейчас это себе представить, но было именно так: четвертые сутки фактически без сна, в по­стоянном физическом и нервном напряжении. Люди под­час валились с ног от усталости, засыпали на ходу. Но никто не жаловался, не роптал. Не знаю, какое откры­валось дыхание, второе или третье, как это принято го­ворить у спортсменов, однако, несмотря ни на что, на­строение у всех было бодрое, приподнятое.

Начиная с утра 6 апреля бои не прекращались ни на минуту,  лишь иногда  затихая к ночи и  вспыхивая с новой силой то на одном, то на другом участке на­ступления армии. Кольцо вокруг окруженной кениг­сбергской группировки сжималось.

Командующий фронтом решил, что с окончательным разгромом гарнизона вполне смогут управиться 11-я гвар­дейская и 50-я армии, а соединения 43-й армии повернуть на запад для ускорения разгрома Земландской группи­ровки противника.

— Задача на очередные сутки такова...— Кузьма Ни­китович собрал основной руководящий состав полевого управления армии.— Развивая наступление в северо-во­сточном направлении, мы должны полностью очистить от противника центральную часть города до линии пруд Обер-Тайх — междуречье Нойер-Прегель — Альтер-Пре­гель, а затем наступать на северо-восток и совместно с частями 50-й армии завершить разгром противника, обо­роняющегося в восточном секторе крепости.

Галицкий говорил чуть охрипшим голосом, водя ту­пым концом карандаша по лежащей перед ним штабной карте, и все мы внимательно следили за движением его руки, хотя знали карту не то что назубок, а каждый ее квадрат могли представить, закрыв глаза.

После краткого обсуждения командарм принял ре­шение, в котором ставились соответствующие задачи стрелковым корпусам.

В полночь на всем фронте 11-й гвардейской армии возобновились ожесточенные бои. 26-я и 5-я гвардейские дивизии 8-го корпуса под непосредственным руковод­ством комкора генерала М. Н. Завадовского приступили к форсированию обоих рукавов Прегеля.

Саперный взвод комсомольца-сибиряка младшего лей­тенанта Шаковца из 43-го штурмового инженерно-сапер­ного батальона на подручных средствах первым форси­ровал Альтер-Прегель, занял там оборону и огнем при­крывал переправу пехоты 75-го полка 26-й дивизии. Са­перы Алексей Меркулович Ерзов, Петр Семенович Упо­ловников и другие сколотили несколько плотиков и под огнем противника, орудуя веслами, переправляли на тот берег боеприпасы и расчеты станковых пулеметов. Уже в первой половине дня гвардейцы генерала Завадовского ворвались в восточную часть Кенигсберга.

Младшему сержанту, восемнадцатилетнему москвичу саперу Владимиру Бородину поручили разведать край­ние дома поселка Шпайерхсдорф. Бородин пополз по-пластунски. Никто не стрелял. Сапер решил, что в домах никого нет. И только приподнялся, решив перебеж­кой достигнуть первого дома, как из окна ударил пуле­мет и застрочили автоматы. Бородин рухнул на землю, притворившись убитым, хотя не был даже и ранен. Немцы перенесли огонь в ту сторону, где залегла наша пехота. Тогда Бородин вскочил и бросил в окно дома пер­вую гранату, за ней вторую... Семерых гитлеровцев са­пер уничтожил, четверо вышли с поднятыми руками.

Жилые дома, хоть и приспособленные к обороне, являлись менее живучими по сравнению с кирхами.

Немецкие солдаты, на бляхах ремней которых были отштампованы слова «С нами бог», вероятно, и впрямь считали, что бог в его собственном «доме» охранит их от пуль и снарядов.

Подразделения 40-го полка 11-й дивизии, о чем я уже говорил ранее, форсировав Прегель, овладели зданием управления военно-хозяйственного снабжения, перереза­ли железную дорогу и вошли в район 207-го квартала. Дальше хода практически не было. На пути гвардейцев встало величественное здание кирхи, напоминающей польский костел с массивными железными дверьми и с площадью перед ней. Все подходы к ней прострелива­лись из глубины обороны противника артиллерийским и пулеметным огнем. Из окон кирхи, заложенных кир­пичом с амбразурами в основании, из ее подвальных по­мещений вели перекрестный и фронтальный огонь пуле­меты. Полк вынужден был залечь. Потребовалась вы­лазка саперов.

Выбор пал на лейтенанта Королева из 15-го отдельного гвардейского саперного батальона. Группа саперов, кото­рую он возглавил, под прикрытием дымовой завесы под­тащила к южному фасаду кирхи 300 килограммов взрыв­чатки. Взрывать решили огневым способом. Это было очень рискованно, однако протягивать электропровода и устанавливать подрывную машинку где-то в стороне времени не было. Да и провода в любое мгновение мог­ли быть повреждены артиллерийскими снарядами.

Лейтенант Королев сам поджег короткий бикфордов шнур. Однако отбежать в укрытие он не успел. При взрыве его тяжело ранило. Громада толстенного кир­пичного фасада откололась от здания, дрогнула, даже, как показалось со стороны, приподнялась и рухнула на землю, подняв тучи пыли, которая скрыла нашу пехоту, тут же поднявшуюся в атаку. Более ста гитлеровцев, как оказалось, искали защиту под росписью икон и фресок.

В живых осталось лишь 20 солдат. Они тут же подняли руки и сдались в плен.

На южной окраине Кенигсберга была кирха помень­ше, но и она поливала пулеметным и автоматным огнем нашу пехоту. Ее штурмом взяла группа саперов ефрей­тора Николая Медведева из 42-го батальона. Сам Мед­ведев подорвал сосредоточенным зарядом пристройку, в рукопашном бою уничтожил пулеметную точку с ее расчетом. Грудь восемнадцатилетнего сапера украсила медаль «За отвагу».

В сложнейшей обстановке в эти дни приходилось дей­ствовать саперам второй и третьей рот 140-го инженерно-саперного батальона, которым командовал гвардии май­ор Кушнир Григорий Алексеевич. На их долю выпало сопровождение танков 23-й отдельной танковой бригады. Не раз мне приходилось наблюдать из соседнего до­ма, как в уличном бою в составе штурмового отряда, грозно переваливаясь, движется через развалины танк и ведет огонь по огневым точкам противника. А впере­ди танка идут, бегут, спотыкаются, падают и встают,— иногда и не встают, пока не подбегут санитары, — два-три сапера со щупами, кошками, с гранатами в правом кармане потрепанной шинелишки.

По танку, естественно, противник бьет со всех сто­рон, но танкистов бережет броня. А саперов ничто не бережет, кроме собственной смекалки, сноровистости, наблюдательности и бдительности. А задача у них: рас­чистить под огнем вставший вдруг на пути танка завал, найти и обезвредить противотанковую мину, преградить путь вражескому танку миной... И они шли, работали под пулями и осколками, вытаскивали мины щупами и кошками, вывинчивали взрыватели и махали руками во­дителю: двигай, мол, дальше, путь свободен.

Немало этих безвестных саперов погибло при штурме Кенигсберга, еще больше получили ранения, но на место погибшего или раненого тут же вставал другой сапер, и так до самого победного конца.

Саперы вели себя в бою достойно, самоотверженно, героически. Сохранившийся в архиве Министерства обо­роны СССР «Отзыв о боевой работе саперов 140-го ИСБ» свидетельствует:

«В боях за город Кенигсберг саперы 140-го ИСБ в составе 2-й и 3-й ИСР были приданы моей бригаде для сопровождения танков. Начиная с начала операции, саперы   действовали   непосредственно   с   танками.   Пропуская танки через минные поля, свои и противника, не было случая подрыва танков. При встрече загражде­ний на маршрутах действия танков, своевременной инже­нерной разведкой отыскивались обходные пути и свое­временно возводились инженерные сооружения. Саперы действовали умело по инженерному обеспечению, про­являя инициативу и личную отвагу. Личный состав дей­ствовал организованно и сплоченно.

Командир 23-й отдельной гв.

краснознаменной танковой бригады

гв. полковник Козиков».

Штурм Кенигсберга подходил к завершающей стадии, а нагрузка на инженерные войска не только не ослабе­вала, но, пожалуй, еще и усиливалась.

«Большую работу по обеспечению дальнейшего на­ступления войск армии севернее р. Прегель,— вспоми­нал К. Н. Галицкий,— предстояло провести тыловым ор­ганам. Генерал Ю. Б. Ибатулин (заместитель командую­щего армией по тылу.— М. Г.) прежде всего попросил помочь ему в восстановлении переправ через Прегель. Получив соответственно мое приказание, полковник М. Г. Григоренко, как всегда, ответил коротко и спо­койно:

— Есть, будет выполнено.

И задача действительно в кратчайший срок была вы­полнена. Мы не могли не гордиться своими саперами».

Бесспорно высока оценка командующего армией, но, отринув ложную скромность, скажем, что наши саперы заслужили ее целиком и полностью. Мы хорошо пони­мали, сколь ответственны стоящие перед нами задачи, и делали все, чтобы их выполнить.

Генерал Ю. Б. Ибатулин не без оснований беспоко­ился о переправах. Ведь на его плечи ложилось снабже­ние армии боеприпасами, горючим, продовольствием и многим другим. И все это нужно доставить войскам в весьма короткий срок. Поэтому все саперные подразде­ления, которые еще находились у меня в резерве и которые не были задействованы в штурмовых отрядах, я направил на строительство мостов и восстановление разрушенных переправ через Прегель.

В 22 часа 45 минут 9 апреля командующий войсками и комендант кенигсбергского гарнизона генерал Ляш под­писали акт о безоговорочной капитуляции. Ляшем был отдан приказ о немедленном прекращении сопротивле­ния. Я не останавливаюсь на этом важном акте более подробно. Он достаточно полно освещен в военной ли­тературе.

Однако и после подписания капитуляции в отдель­ных местах враг продолжал еще сопротивляться, по­скольку связь у гитлеровского командования в Кениг­сберге была нарушена, и не все сразу узнали о сдаче, а некоторые фашисты, как можно предположить, не со­гласились с ней.

Утром 10 апреля мне положили на стол отчет коман­дира 3-го взвода 2-й роты 8-го отдельного гвардейского штурмового инженерно-саперного батальона гвардии лей­тенанта Кислякова о штурме форта № 4 (башни Дона - прим. А.В.), длившегося с 14   часов   9   апреля   до   пяти   утра   следующего   дня.

В 14.00 штурмовой отряд остановился в четырехстах метрах от форта. Отделение автоматчиков и отделение саперов под прикрытием минометного огня пошли в раз­ведку. Разведка прошла в целом успешно, хотя и поте­ряли двух солдат. Главное же — доставили «языка», ко­торый довольно охотно и подробно рассказывал об обо­роне форта.

Форт прикрывался с фронта двумя земляными вала­ми. В траншеях этих валов засела пехота противника в составе усиленной роты с четырьмя станковыми пуле­метами. Слева — огонь из капонира, справа — пруд Обер-Тайх, омывающий отвесные стены северо-западной ча­сти форта. Между земляными валами — минное поле. Перед фортом — широкий ров, заполненный водой.

Из амбразур форта по открытой перед ним местно­сти били восемь станковых пулеметов и несколько ору­дий. С наступлением темноты после короткого огневого артналета группа штурма под прикрытием танков вор­валась в первую траншею. Саперы немедленно присту­пили к проделыванию проходов в минном поле между траншеями. Гитлеровцы открыли огонь, но четыре про­хода саперам проделать все же удалось. По ним к форту подошли танки, самоходные установки и стали бить по нему прямой наводкой. Автоматчики ворвались во вто­рую траншею, а саперы обошли тем временем форт с тыла, забрались на капонир и взорвали его сосредото­ченным зарядом, открыв таким образом свободный под­ход к форту слева.

К массивным воротам форта через ров был переки­нут мост. Не оставалось сомнений, что он заминирован. Отделение   саперов  сержанта   Голышева  успело  опередить замешкавшихся  гитлеровцев  и  обрезало  все  про­вода, ведущие к подвешенным к мосту зарядам.

При помощи стрелков саперы стали подтаскивать взрывчатку, чтобы подорвать ворота и стены форта. К рассвету полтонны взрывчатки готовы были поднять часть форта на воздух. Но тут начальник его гарнизона выслал парламентеров с предложением о безоговорочной капитуляции.

В 5.00 10 апреля штурмовой отряд вошел в крепость.

Сейчас каждый калининградец и десятки тысяч лю­дей, приезжающих в Калининградскую область на от­дых или в качестве гостей и туристов, хорошо знают этот форт не только снаружи. В нем находится пре­красный музей солнечного камня — янтаря, большая часть мировых запасов которого залегает в прибрежной зоне возле поселка Янтарный.

С взятием этого форта бои в Кенигсберге закончи­лись.

Итак, крепость, считавшаяся неприступной на протя­жении почти 700 лет, пала.

Кенигсбергское радио вещало: «Лучшая крепость Ев­ропы — Кенигсберг будет держаться не меньше, чем сла­бая русская крепость Севастополь». Севастополь дер­жался 250 дней. Под мощным ударом советских войск «лучшая крепость Европы» пала на четвертые сутки. И в этом есть большая заслуга славных саперов 11-й гвардейской армии.

В 23 часа 45 минут 9 апреля мы с нескрываемым вол­нением и слезами на глазах слушали по радио Приказ Верховного Главнокомандующего, который торжествен­ным и до боли душевным, знакомым голосом читал Юрий Левитан:

«Войска 3-го Белорусского фронта после упорных уличных боев завершили разгром кенигсбергской группы немецких войск и сегодня, 9 апреля, штурмом овладели крепостью и главным городом Восточной Пруссии — Ке­нигсбергом — стратегически важным узлом обороны нем­цев на Балтийском море...»

А в 24 часа Москва салютовала доблестным войскам 3-го Белорусского фронта двадцатью четырьмя артил­лерийскими залпами из трехсот двадцати четырех ору­дий.

ДАЛЬШЕ

(С)  Разработка проекта и дизайн Будаева А. В.   При использовании информации, полученной с сайта, ссылка на него обязательна.